окрестностей, капитан был очень популярен. Более того, его обожали. Он был любимцем, кумиром, баловнем, героем. Как и в среде недоброжелателей, его поступки часто обсуждали, но с иной стороны. Что касается девушки с незаконным ребенком, которая якобы отравилась, то ей явно завидовали. Замужнюю даму, бросившую детей, мужа и состояние на алтарь любви, понимали, считая ее поступок вполне естественным. Звезду варьете всерьез никто не воспринимал. Влиятельную светскую даму немилосердно осуждали: из-за нее он чуть не погиб.
Со всеми подробностями, из уст в уста передавалась история о том, как пару месяцев назад благородный капитан отбил у троих пьяных гуляк одну молодую особу, чести которой грозила смертельная опасность. И многие дамы искренне сожалели, что в столице пьяные гуляки так редко нападают на порядочных женщин. Истории подобного рода, которые постоянно случались с Дмитрием Аркадьевичем, придавали ему дополнительный блеск и шарм в глазах почитателей.
А его артистические таланты! Похоже, и здесь ему не было равных. Блестящий танцор. Виртуозный пианист. Но не техника игры заставляла говорить о нем, как о талантливом музыканте. Было в его музыке что-то волнующее, какая-то неуловимая грусть, томление, недосказанность. Каждый раз, когда он играл, казалось, что он снова и снова возвращается к чему-то, что тревожит его и не дает покоя его душе. В свете давно поговаривали о какой-то страшной драме его якобы безумной любви, случившейся несколько лет назад. Поскольку толком никто ничего не знал, а тема была чрезвычайно популярной, рождалась масса самых разных слухов и домыслов. Но как бы там ни было, этот шлейф, сотканный из восторженного шепота девичьих спален, многозначительных недомолвок элегантных гостиных, обрывков пьяных откровений офицерских пирушек, изысканно отделанный богатым шитьём женской фантазии, окутывал образ капитана загадочностью и тайной, интриговал и очаровывал.
В немалой степени его популярности способствовало и то, что он был лучшим наездником в полку, что неоднократно подтверждал на скачках.
И все эти неоспоримые достоинства - при яркой мужественной внешности. Голубые глаза и темные блестящие волосы, хороший рост и прекрасно сложенная фигура, военная выправка и изящество танцора, низкий бархатный голос и умение быть интересным собеседником и галантным кавалером.
Да, было от чего в волнении забиться слабому женскому сердцу! А речь идет именно о дамах. Юные и не очень, замужние и одинокие, богатые и бедные, красавицы и дурнушки, - все они боготворили капитана Горского, искали его общества, были преданы ему душой, а многие и телом.
Последние несколько месяцев имя капитана светские сплетницы связывали с именем графини Ольги Сергеевны Ростоцкой. Они состоят в связи (здесь Михаил Тимофеевич перешел на шепот). Об этом все говорили. Ни он, ни она этого не подтверждали, но и не отрицали. До свадьбы, конечно, дело вряд ли дойдет. Старый граф Ростоцкий в завещании указал, что если его вдова снова выйдет замуж, она лишится практически всех прав на состояние, которое он ей завещал. А это немалые деньги, старик был богат. Графиня на это не пойдет. Слишком непросто достались ей ее нынешняя свобода, независимость, деньги и титул, которые она потеряет, выйдя замуж. И потом, при широте ее взглядов в вопросах морали, замужество являлось совершенно не обязательным.
Все это Михаил Тимофеевич вполголоса рассказывал жене по дороге домой. Саша не проявляла ни малейшего интереса к рассказу отца. Она сосредоточенно рассматривала замысловатый орнамент на серебряном замочке своей бархатной сумочки. А потом и вовсе, казалось, задремала. Софья Николаевна, напротив, внимательно слушала мужа. Она выглядела очень озабоченной.
Глава 7.
Спустя несколько дней Волковы уехали в имение. Их жизнь потекла дальше. Михаил Тимофеевич занимался делами, Софья Николаевна - своими школами, библиотекой, хлопотами по дому. После поездки в Петербург она чувствовала себя неважно, хотя соблюдала все рекомендации доктора. Возраст, наверное. Да и Саша тревожила ее.
По возвращении домой она изменилась: замкнулась, стала неразговорчивой, вялой, казалось, ничто ее не радует, не вызывает интереса. Не было слышно ни ее пения, ни шуток, ни смеха. Бесшумной тенью скользила Саша по дому. Михаил Тимофеевич недоумевал, что случилось с его любимицей?
Но Софья Николаевна догадывалась о причине этой перемены. Она хорошо знала дочь. Она помнила ее глаза, когда Саша смотрела на капитана, видела ее лицо, когда она танцевала с ним. Она все поняла, и это очень беспокоило ее. Капитан Горский не тот человек, который нужен ее дочери, который сможет обеспечить ей спокойную и достойную жизнь. Совсем не тот.
Но было и другое обстоятельство, которое еще больше волновало Софью Николаевну. Саша была серьезно увлечена капитаном, в этом не было сомнения, в то время как он остался к ней совершенно равнодушен. Более того, он был влюблен в другую женщину и состоял с ней в связи. «Надо будет поговорить с Сашей, образумить ее. Невозможно смотреть, как она страдает. Она ведь совсем еще ребенок, многого не понимает. Конечно, этот светский лев, знающий все тонкости светского обхождения, ослепил ее, наивную юную девушку. Необходимо открыть ей глаза, деликатно намекнуть, каков этот Горский на самом деле и что о нем говорят в свете. Сашенька - умница. Она поймет, что Горский – человек, лишенный нравственных принципов, дурно воспитанный, жестокий и легкомысленный. Он приносит женщинам, которые пленились его яркой внешностью и светским лоском, одни страдания, а некоторым увлечение им стоило почти что жизни. Он просто негодяй, лишенный совести и чести. Да, именно так она и скажет Саше: «Негодяй, лишенный совести и чести мерзавец!». Софья Николаевна поморщилась. Она редко употребляла подобные выражения, а в присутствии Саши никогда. Но ситуация того требует. Придется употребить. Тем более, что это правда. Приняв решение, Софья Николаевна немного успокоилась.
Ах, Софья Николаевна, Софья Николаевна! Видно, забыли вы, как любится-то в юности, какая она, любовь первая. Забыли, как сами тайком венчаться собирались, если батюшка благословения не даст на брак с разорившимся любителем карт и красивых женщин, героем сплетен и скандальных историй Михаилом Тимофеевичем Волковым, ныне вашим достойным и почтенным супругом.
А Саша любила. Впервые в жизни, которая теперь разделилась на две части. Первая - до бала у князей, где все было понятно, светло и спокойно, где ей было радостно и отрадно. Если печаль и настигала ее, то лишь легким лиловым облачком, которое быстро исчезало, чуть тронув влагой ее глаза. Другая жизнь - сейчас. В этой жизни все было смутно, призрачно, зыбко. Саша не знала, что ей делать днем и как уснуть ночью. Земля, на балу ушедшая из-под ног, не хотела возвращаться. Саша, лишенная опоры, парила в воздухе. Иногда это было приятно, но чаще ей казалось, что она парит над пропастью, которая мягко, но неотвратимо затягивает ее в свою темную глубину.
Порой у Саши возникало странное ощущение, что она заново открывает для себя мир и видит то, что раньше было скрыто от нее. Как красивы, оказывается, ночное небо и звезды, мерцающие и далекие. Как восхитительна тишина осеннего сада, окутанного прозрачной вуалью ночи. А утро? Боже мой, как оно прекрасно! Все краски приобрели для Саши оттенки, звуки - отголоски, запахи - аромат. Какой-то неуловимый аромат приобрело само Сашино бытие.
Эту новую жизнь можно было бы назвать вполне сносной, если бы не тоска. Тоска была мучительной. Она не отпускала ее днем, а ночью превращалась в пытку.
Саша помогала матери вести дела в школах, сама преподавала словесность и французский, посещала с родителями церковь, занималась музыкой, навещала подруг, устраивала с Софьей Николаевной литературные и танцевальные вечера, которые пользовались большим успехом среди местной аристократии. Саша старалась постоянно быть чем-то занятой, все равно чем, лишь бы не оставаться одной наедине со своими мыслями, лишь бы снова не потеряться среди своих грез и видений.
Как он сказал? «Вы божественно танцуете...» Да, кажется, так... А в глазах - восхищение и восторг. Она не могла ошибиться - именно восхищение и восторг. Значит, он оценил, он понял! Конечно, как он мог не понять ее?
А их танец? Наверное, тогда Саша почувствовала, что гибнет. Но она готова была поклясться всеми святыми, что тот же восторг, то же блаженство, ту же восхитительную гармонию и близость, что переполняли ее в тот миг, чувствовал и он. Даже если бы она не видела его глаз, она все равно поняла бы это, потому что тогда они были неразрывно связаны, они не существовали отдельно друг от друга, от музыки, от уносившего их вихря. Когда умолкла музыка, какое-то время они стояли, не опуская рук, в объятиях друг друга, медленно приходя в себя и понимая, что вальс почему-то больше не звучит. Как неохотно он отпустил ее, как надолго склонился над ее рукой. Он ничего не говорил, но это было и не нужно, ведь он уже был частью ее. Господи, может быть, она бредит? Может быть, она все это выдумала или ей это просто приснилось?! Да, похоже…
Ольга Сергеевна… Прекрасная Ольга Сергеевна. Ах, если бы на Саше было другое, более эффектное платье, другая, более смелая и модная прическа, если бы она не лишилась дара речи от потрясения, если бы не настороженный, почти нелюбезный прием, который оказала ему мама (видимо, успевшая навести справки у старой матроны с буклями, расположившейся рядом). Ах, если бы… Конечно, Сашина провинциальность и непосредственность сразу бросалась в глаза, тем более на фоне великолепия царицы столичного света. Зачем ему нужен кто-то другой, если у него есть она? И какая! Саша почувствовала, как холод от ступней стал подниматься выше. Если он опять доберется до сердца…
Саша попыталась сосредоточиться и вникнуть в суть сюжетных коллизий романа, который она держала на коленях. Это была банальная история любви гувернантки и хозяина дома, где она служила. Книга не увлекала Сашу. Чем дальше она читала, тем яснее понимала, что в жизни все намного сложнее. Книжные страсти ни по размаху, ни по накалу не могли соперничать с ее собственными.
В дверях библиотеки показалась Софья Николаевна. Саша сделала вид, что полностью поглощена чтением. В последнее время отношения с матерью не ладились. Несколько раз Софья Николаевна заводила разговор о вечере у князей М-ских. С особым воодушевлением она вспоминала, каким невероятным успехом пользовалась Саша, восхищалась всевозможными достоинствами Сашиных кавалеров на балу. Всех, за исключением одного. Потом следовали пространные рассуждения о падении нравов, нарушении устоев и традиций в обществе, попрании моральных и этических норм некоторыми представителями светского общества. В этом месте Софья Николаевна плавно переходила к примерам.
Саша понимала цель и причину подобного красноречия матери. Определенный эффект оно на нее производило, но не тот, на который рассчитывала Софья Николаевна. Прямо противоположный. Саша все больше и больше закрывалась, все дальше и дальше отдалялась от нее. Стена, за которую Саша прятала свою боль, свои мечты и надежды,
