недолго думая, снова наведался к соседской бабушке и попросил её присмотреть за Двойкой, пока он будет работать.
- Еда есть, туалет только с вашей помощью. Ну, если что, пускай на улице спит. Главное, чтобы хуже не стало, - говорил он старушке.
- Всё будет хорошо, я накормлю его. Как твоя мама? Говорят, уже почти неделю на работе не появлялась?
- Да... она болеет.
- Болеет?! Может, ей нужны лекарства?
- Нет, всё необходимое у неё есть. Она справляется сама, да и не любит, когда кто-то лезет к ней помогать. Строгая она! – волнуясь, отвечал сын.
- Ну, она всегда такой была. Глеб, ты уж не сердись на неё!
- Нет, что вы.
- Значит, мне прийти к Двойке завтра, да?
- Да! Спасибо вам большое, какой раз выручаете меня!
- Да не за что! Может и ты ко мне на похороны придёшь, проводишь старушку. На том и спасибо твоё будет, - договорила бабушка и ехидно подмигнула соседу.
Мимо улиц, мимо молчаливых и согнутых фонарей, мимо пустых автомобилей, мимо идущих навстречу людей, он был одинок. Всё тот же вид пролетарских зданий с прогнившей крышей или разбитым и изрисованным кирпичным забором. Давно некрашеные лавочки и неухоженные, забычкованные клумбы прошлогодних цветов. Провалившийся в землю асфальт и развороченные хулиганами дождевые стоки. Это именно то состояние, к которому он привык. По пути на завод и обратно, мало кто оглядывается на городские пейзажи. Им даже дом родной не так знаком, как стены цехов, в которых они проводят вечность. И это они называют жизнью. Протёртые джинсы, замусоленная рубашка и изношенные до дыр ботинки. Вид их далёк от аристократических пород, их голос груб, а руки тверды как стальные рельсы. Упрямый лоб и лёгкая плешь, разъедающая макушку головы, небрежная улыбка и пронзающий душу тяжёлый взгляд. Им некогда рассуждать о бытие и справедливой доле. Ими движет лишь долг перед семьёй и непримиримая борьба за жизнь. Глеб помнил эти лица, все до одного. Он знал их наизусть. Он был готов вернуться к ним.
На пропускной, его встретил знакомый распределитель и, с улыбкой пожав руку парня, спросил:
- Решил вернуться ненадолго?
- Да.
- Это кстати! Майские на носу, основная смена будет отдыхать, а ты подработаешь!
- Я хочу взять двое суток!
- Что? – удивлённо поглядел на мальчишку рослый мужчина.
- Я хочу отработать двое суток подряд, - настойчиво повторил Глеб.
- Это я понял! Но я не могу тебя поставить на двое. Это противоречит всем нормам. Ты просто упадёшь! – старался объяснить парню распорядитель.
- Пожалуйста... – тихо сказал Глеб и опустил глаза вниз.
- Что случилось? Что-то с матерью? Говорят, дела у вас неладно идут? Если тебе нужны пару тысяч, могу занять!
- Двадцать тысяч... не надо занимать, да и нормально всё. Дайте мне двое суток, я смогу! Потом приду ещё.
- Ну-ну, послушай Глеб! А что если «не сможешь»? Ты понимаешь, что меня с работы выкинут? – старался отговорить подростка мужчина.
- Я смогу! Я вас прошу! Мне это нужно!
- Чёрт тебя побери! – слегка надрывно произнёс собеседник, - Я дам тебе двое суток, но если ты упадёшь, то больше никогда здесь не появишься, согласен?
- Согласен!
Изнуряющий жар здоровой хлебной печи заставлял солёные капли пота мгновенно покрывать всё тело, у любого, кто находился рядом. Буквально через пару минут она могла заменить вам самую качественную парную. Её температура доходит до 400 градусов по Цельсию при больших объёмах загрузки, поэтому даже жарким летним днём, выходя на полуденное солнце, пекарь радуется свежести и открытому небу. Сегодня был большой недостаток помощников в пекарне и Глеба с распростёртыми объятиями приняли именно в этот цех. Работа на упаковке или на бровке показалась ему сущими пустяками по сравнению с горячим, обжигающим горло воздухом ещё советских хлебопечек. В ночную смену он должен был подкатывать к пекарю вагонетки, с полок которых, тесто шло прямиком в жерло раскалённой машины. После жарки, он складировал горячий и хрустящий хлеб на прежние полки и, засовывая их в вагонетку, откатывал её на проходную.
Каждый раз, когда пекарь открывал печную дверцу, чтобы достать или засунуть новую партию хлебных изделий, в комнату проникала мощная струя горячего воздуха, который тотчас же разносился по всем углам, заставляя глаза слезиться.
Сам пекарь был маленький и коренастый мужичок, по всей видимости, повидавший на своём веку немало хлебных саек. Он молчаливо и довольно быстро засовывал и вынимал чугунные подносы, покуривая походу дела.
- Эй, парень! Если будет плохо, говори! Выйдешь, подышишь на улицу, - крикнул он из-за спины, катившему очередную порцию мальчику.
- Всё нормально, я тут худею. Словно в санаторий приехал, - ответил Глеб.
- Это ты ещё на сталелитейном не был. Я там десять с лишним лет у тигельных котлов простоял. Потом, правда, прикрыли его, на консервации оставили. Так всё и застыло внутри. Теперь, вроде как вновь собираются жизнь дать, но печки-то уж не вернёшь. Легче новые купить!
- Не хочу даже думать, каково то ощущение, когда над твоей головой варится металл.
- На этот случай есть одно правило – отключай мозги. Не в плане рабочего процесса, ну чтобы не сломалось чего, а в плане его монотонности. Пусть руки делают, а голова живёт свободной.
«Свободной. Я и не знаю, как это», - подумал мальчик, разгружая полки с тестом.
Он вновь представил пляж, такой далёкий и манящий запах солёных волн, запаха которых он никогда не чувствовал. Он вспомнил про Двойку, вспомнил про белую ракушку, которую видел когда-то в квадратном телевизоре. Эти мечты, этот бессмысленный зов, эта манящая красота, такая недостижимая для него, всего-то и могли, что кусать за пятки.
«Я бы хотел убежать и оказаться там хотя бы на один час. Всего один час жизни. Ведь это так немного. Но я никогда туда не попаду и никогда не попробую на вкус эту воду».
Возможно, в чём-то старый пекарь был и прав, когда говорил, что нужно абстрагироваться от действительности. Тогда и время бежит быстрее, и хлеб быстрее печётся. Тело изнашивается со временем, устают мышцы, кости начинает ломить от постоянных сгибов, суставы тоже дают знать о себе под конец, но всё это компенсируется силой вашей фантазии. И если вы любите красивых и стройных девушек, непременно подумайте о них. Если в детстве вы любили просыпаться в чистой и мягкой кроватке, а с кухни тянуло запахом свежего пирога, то вспоминайте это. Если ваши школьные годы подарили вам незабываемый и лучший отрезок вашей жизни, пересмотрите его вновь. Здесь, в голове, кроется уникальный дар, благодаря которому тяжесть жизни отступает на некоторое время.
Жаркая ночь постепенно подходила к концу. Как и предыдущие смены, эту, в любом случае ждал финал. Замученные изнурительной работой люди, после росписей в ведомостях и ополаскивании в душевых, собирались у дверей пропускного пункта и с лёгкой иронией на лице обсуждали моменты прошедшей смены. Глеб остался внутри. Глядя на них в окно, он чувствовал, как его изнурённое тело, призывало, оставить всё и уйти домой. Прошло лишь полдня или одна четвёртая того, что ему предстояло вынести.
- Глеб ты как? – спросил его недавно проснувшийся и спустившийся умыться распределитель.
- Пойдёт! Мне опять на печку? – не оборачиваясь, ответил мальчик.
- Чтобы ты там сдох? Нет уж. Встанешь на бровку, покатаешь тележки. Днём, внутри пекарного цеха вообще жуть.
- Спасибо, - по-прежнему не оборачиваясь, сказал Глеб.
- Пятнадцать минут тебе на покушать. Ну а там сам знаешь, куда тебе идти?!
Глеб отдал в пустоту честь и услышал шаги уходящего распределителя.
Следующие полдня оказались куда сложнее прошедших. Голова уже с трудом переваривала какие-либо мысли, многие из которых, как заевшая пластина в граммофоне, повторялись раз за разом. Начала появляться лёгкая боль в ногах.
В полуденный перерыв своей второй смены, сидевший за столом в летней беседке Глеб, слегка задремал, но его тут же разбудил старший по бригаде, сказав, что если распределитель увидит, то оторвёт голову.
- Ты сутки ничего не ешь и не пьёшь? Ты вообще нормальный? – спросил Глеба старший, указывая заехавшему во двор грузовику на обходной путь.
- А ты следишь за мной что ли? – ухмыльнулся мальчишка.
- Хлеба хоть поёшь, пока катишь эту хрень.
- Хлеб, который вы пинаете из угла в угол? Нет уж!
- Как знаешь. Упадёшь же! – усмехнувшись подытожил работник.
- Если упаду, обведи меня белым мелом!
- Ну-ну, шутник. Вон грузовик видел в объездной пошёл? Дуй туда, у него тесто под кондитерку.
- Хорошо.
Обойдя здание хлебного завода, Глеб принялся разгружать большие белые мешки с мороженным тестом.
- Вы туда чего положили? – вдруг поинтересовался он у водителя, с трудом вынимая из кузова очередной мешок.
- Навоз конечно! Ха-ха-ха, - дружелюбно донеслось из приоткрытого стекла кабины, - Сейчас ещё два приедут, там посыпушка и мука. Справишься?
- А у меня выбор есть?
- Эх, умная молодёжь пошла. Языки острее бритвы! Санька, встретишь, передай, чтоб нарды захватил сегодня! – сказал водитель.
- Что за Санёк?
- Да старшой твой, который тебя суда послал.
- Ладно!
Время бежало. Несмотря на предсказанное солнце, небо решило укрыться одеялом из толстого сгустка облаков. Когда же дело пошло к закату, белое одеяло превратилось в серый занавес, накопивший за день немало жидкости. Вдоволь разбухнув, кучерявые небесные кораблики, в своём привычном амплуа, спустили балласт на них, стоявших под дырявым шиферным навесом, работяг. Падающие на голову капли, казалось пронзали всё тело, словно электрический разряд. А когда голова и одежда стали темнеть от влаги, разница в том, стоишь ты на бетонном подъёме под подобием крыши или подаёшь паллеты стоя на земле, перестала существовать. Вот так закончилась вторая смена работы. Прошли ровно сутки. Измученные вдоволь работники, уставшим медленным шагом, поплелись к выходу.
- Глеб! Глеб, вставай, а! - крикнул озадаченный распределитель, толкнув парня в плечо.
- Да я не сплю, не сплю! Просто сел отдохнуть.
- На траву у оградки под этот ливень?
- А что дождь ещё идёт? – безразлично спросил мальчик.
- Он и не переставал умник! иди домой, а!
- Нет! Ещё сутки. Ещё сутки. Я не упал, это мой законный перерыв!
- Мне на тебя смотреть жалко! Уверен, что выстоишь? – озабоченно поинтересовался начальник.
- Уверен. Главное думать о шуме волн!
- Чего?
- Вам не понять! – приходя в себя и что-то показав ладонью, произнёс Глеб.
- Пойдёшь в кондитерку. Там тесто помесишь! – решил распределитель.
- Спасибо!
- Не за что. И давай подымайся! И так весь промок до нитки. Заболеешь же!
Оперевшись на обе руки, мальчишка оттолкнулся от мокрого газона, и подтянув, слегка сползшие с бёдер штаны, зашагал в сторону входа.
Начался третий раунд. Подавленный и заторможённый вид парня вызывал у кондитеров лишь раздражение. Бывало он зависал по пять минут над слоем теста, который ему поручили быстренько раскатать, чтобы печи попросту не простаивали или подолгу держал большой половник над здоровым чаном, с которого медленно стекала карамель.
- Пудрой посыпь! – крикнула полная женщина, медленно прожёвывая слоёный кусок булки с повидлом. – Кунжут в левом ящике! Вера! Куда несёшь крем? Ставь на пол ведро!
- Ты Валя молодец конечно, - вытирая со лба пот, сказала запыхавшаяся Вера, - Послала меня снизу переть это ведрище, когда
