молнии.
Бергман больше ничего не могла рассмотреть отчетливо; в этот момент она даже толком не знала, где кончаются руки и где начинается пулемет; она с головой ушла в этот грохот, из которого сознание ее, только изредка выхватывала отдельные выкрики. Люба так и не определила, сколько финнов переправлялось к ней на позицию, она только чувствовала, что палец ее как бы сведенный судорогой, застыл на спусковом крючке. В это мгновение у нее даже не было представления о грозящей опасности. Люба просто продолжала стрелять.
Финны, вытянувшись цепочкой по пояс в воде, заволновались. Брели они медленно, а пулеметный огонь бил по ним, как ветер по открытому полю.
Бергман рассмотрела, как один из них, притаившись за чьим-то телом, вдруг взвился, как бы пытаясь дотянуться до чего-то в небе. Она ударила по нему очередью, которая
казалось, длилась бесчисленное количество секунд, пока не опали у того руки. Остальные бросились бежать, назад к берегу.
Ракета погасла, и темнота на мгновение ослепила Бергман. Она лихорадочно стала шарить в поисках следующей ракетницы, чувствуя почти отчаяние в этой спешке.
- Где она?.. Черт бы ее… - прошептала она в темноту.
Когда, наконец, Люба выпустила ракету, то при свете на реке не шевельнулось ничто живое. Только на других позициях, изредка слышалась перестрелка.
***
Суслов лежал на дне глубокой, в его рост, ячейке, которая вот-вот может стать ему последним пристанищем; лежал и впитывал в себя все до малейшего звука, что доносилось до него сверху и передавалось по земле, просеивал, сортировал их, отбирая лишь необходимые для соображения жизни. Винтовочные выстрелы на фоне пулеметных очередей – как удары хлыста: то переправляются финны, стреляя из винтовок и автоматов «Суоми». Порой стрельбу покрывают окрики на их языке – это они не успевают, торопятся, кто-то их подпекает. Вот в стороне не далеко, работает пулемет, за которым сидит – молодая женщина. Его стал прошибать озноб от вяжущего страха: подбегут, заметят, убьют – выстрелом в спину.
- Господи! Не оставь меня, не отступи от меня!.. – с ужасом произносил он молитву. – Заступись! Попроси! Услышь! Увидь, Господи, Иссуси Христе!..
Но вот выстрелы кончились, голоса, команды утихли, и рядом заглох пулемет, - значит, пока прошло, с божьей помощью. В момент в нем все затрепетало. Засопел, завозился; выглянул из ячейки.
При свете ракеты, Суслов увидел тела убитых. Несколько трупов лежало на берегу. Широкую полосу крови уносило водой.
До самого рассвета Суслов, сидя на верху возле окопа, молился за упокой души убиенных, и при этой процедуре не заметил, как к нему подошла Бергман.
- Ты где был? Почему не стрелял? – со злостью спросила его, который застыло сидел в нелепой позе.
Вдруг он вскочил, стал искать глазами что-то – наткнулся взглядом на свою трехлинейку без штыка. Схватил винтовку, и протянул ее Бергман.
- Забирай… мне с ней не как нельзя…
- Ты что?.. От страха спятил?!
И только после того, как Бергман произнесла эти слова; тут же поняла, что ответа больше не будет.
- Где же ты прятался? – уже мягче спросила она.
Когда до него дошел смысл вопроса, он молча указал на окоп, из которого вылез еще в полночь.
- Ладно, пошли со мной, будешь диски мне заряжать. Скоро новая атака начнется, нечего нам здесь торчать, пока с того берега снайпер пулю не всадил, - спокойным тоном произнесла она и скорым шагом заторопилась к своему месту.
Ночная атака финнов, было лишь начало. Днем же, они атаковали быстрее, двигаясь по пояс в воде.
Всю цепь Бергман уже не видела. Стреляя длинными очередями, она то и дело кидала взгляд на Суслова, который трясущими пальцами загонял патроны в диск.
- Протяни мне свою винтовку, ствол нагрелся. Черт бы его!.. – крикнула Люба.
У девушки от непрерывной стрельбы свело пальцы правой кисти, слезились глаза. Она хотела передохнуть, пока финны попрятались в кустах, на противоположном берегу, но тут на мушке оказался еще один офицер. Бергман, напрягая зрение, с трудом сделала выстрел и села на дно окопа. Бросила взгляд на валявшиеся стреляные гильзы – целая горка, отряхнула с себя землю, вытерла пот, размазывая по лицу пыль, вынула из кармана
чистую тряпицу и протерла глаза. Потом занялась пальцами, которые свела судорога. Качала их, туда, сюда, мяла.
Суслов возился в своем мешке, когда Люба пододвинулась к нему близко, он показался ей не в себе: не обращал на нее ни какого внимания, глаза дико блестели. Порой он болезненно морщился, как от зубной боли, вздрагивал.
- В штаны не наложил боец? – хихикнула Люба.
- Довольно… - прошептал он и повернулся к ней. – Хватит, я не буду больше этим заниматься.
- Ты что говоришь придурок?!
- Довольно убивать людей. Господь покарает!..
- Ну, ты!.. Ну, ты и даешь парень! У тебя с головой все в порядке? – воскликнула она, возмущаясь и, потянулась за винтовкой. Суслов не шелохнулся, лишь прикусил нижнюю губу. – Я думала, что ты только трус, а оказывается вон оно что! Ну, так вали от сюда! Диски и без тебя заряжу, боговер несчастный!
- Одумайся! Господь все видит!
- Сгинь, сгинь с моих глаз! А то, ненароком убью!
Даже в таком виде, в котором находилась Бергман, на ее грязном лице, с кофейными потеками, коротко стриженными темными волосами, на маленькой круглой голове, он вдруг разглядел в ней образ – похожий на Богородицу Марию: не большой подбородок, прямой короткий нос, узенькие – темные брови и подними карие глаза с грустным взглядом.
Было конечно для Суслова странно и больно видеть, как она совершает в спокойном виде – убийство. И он от этого, сильно мучился.
… Бергман прицелилась, выпустила длинную очередь, финны бабахнули в ответ из винтовок и снова стали откатываться назад. Бой продолжался далеко справа, там рвались гранаты, и доносилась винтовочная и пулеметная стрельба. Очевидно, финские диверсанты прорывались несколькими группами, в разных местах.
Пока Люба вставляла другой диск к пулемету, по правой руке словно хлобыстнули кнутом. Посмотрела и даже губами чмокнула: надо же, как повезло! Пуля тоненькой змейкой прорезала кожу возле кисти. На пару миллиметров ниже – и нельзя стрелять.
Суслов вытаращил глаза. Еле промигался.
- Перевяжу сейчас… Господи, спаси твою душу грешную! – залепетал он, стаскивая с себя телогрейку потом, задрав на грудь гимнастерку, стал рвать майку.
Ждать, не было времени. С какой-то злостью, ногой отпихнув от себя Суслова, липкой от крови рукой она схватилась за пулемет. '’Снова полезли’’. Прицелилась, ловя фуражки, мелькавшие среди темной воды, повела стволом, чеканя короткие очереди. Сверху, больно ударив в плечо, грохнулся кто-то; заорал над ухом:
- Барышня!.. А ну подвинься!
Незнакомый Любы мордатый сержант – пограничник устанавливал немецкий пулемет – МГ, «Дегтярев» мешал ему, он отталкивал Бергман локтем и орал по сумасшедшему:
- Микишка! Сволочь, ленту давай!
Сзади подбегали еще и еще. Справа в кустах стали рваться гранаты. Бергман откинулась от своего пулемета и засмеялась с облегчением, рассматривая, яростное лицо сержанта.
- Ты че ржешь баба? – снова заорал тот. – Вон тебе цирк, видишь?! Чтоб помочь, аш двадцать верст топали! Микишка! Едри – твою корень!.. Патроны где?!
- Откуда вас Господь прислал? – спросил Суслов, перевязывая у раненой руку.
- Господь, Господь!.. Какой тебе к черту Господь! Что ты ее грязной – вшивой тряпкой, вон возьми, - сержант протянул ему индивидуальный пакет и при этом ответил: - С соседней заставы мы, отсель двадцать верст…
Глава шестая
… Суслов ночами часто выходил из землянки на это место, и в тишине, нарушаемое лишь шагами часовых, ходил кругами и страдальчески думал о наступившем конце света – ужасном массовом убийстве человечества, творившемся на земле. Он мучился тем, что не мог поделиться ни с кем – все то, что постепенно открывалось ему во всей своей жестокой неотвержимостью. Нельзя, нельзя жить на земле без любви к Господу!.. Он вдруг подумал: « что если проповедовать здесь и призывать людей к Иисусу ». И тут же выходили мучительные мысли, непосредственно связанные между собой и вытекающие одна из другой: « что из этого выйдет?..» Оставалось только подчиняться всему, чтобы жить дальше, и постепенно привыкать к зловещим идеям Дьявола. В этом мире люди гораздо ближе к Дьяволу, чем к Господу, и страдание человеческое есть подтверждение – этому.
Был второй час ночи, и солнце, только что скрывшееся за зеленой грядкой лесотундры, все еще багрово умывала запад.
Северная – светлая ночь, короткая ночь, по-летнему нежно обнимала землю. Где-то далеко внизу едва слышно плескались на озере волны. И этот плеск был, как колыбель.
Суслов сидел на пеньке, вглядываясь в гущу леса. Он долго углублял свой взгляд, долго и терпеливо но, когда начинали слезиться глаза, он отводил взгляд на небо, и начинал шептать:
« Христос наш всевышний, благодетель и судья, воздаем хвалу тебе, принявшему за нас, грешных, муки мученические. Ты, властитель наш и властелин единственный всего живого и мертвого на земле, помнишь и благословляешь нас, подвергающих себя Христовым испытанием, и ждешь нас в эфиры светлые, и даешь нам блаженства вечные. Ибо сказано у твоего ученика Матфея устами святыми:
« Блаженны нищие духом, ибо их есть царство небесное ». Изрек твой раб преданный также: « … кто унижает себя, тот возвысится ». Припадаю к стонам твоим раб покорный, и, припадая, молю смиренно, как на учеников твоих сошел в пятидесятый день воскресенья твой дух святой, так пусть сойдет он на меня, раба грешного, чтобы ощутил я благодать божью и уразумел языки иные… Сподобь поговорить меня с тобой, Сподобь! Сподобь! Сподобь!! »
Что-то непонятное промелькнуло под тенью высоких сосен, стоявших по краю поляны, Суслов безмолвно обернулся в ту сторону. Там стояла Бергман, с корзиной подосиновиков.
- Ты ночью грибы собирала? – без малейшего удивления, спросил Суслов.
- Как видишь, сейчас ведь светло, - ответила она и тут же спросила: - А ты, что не спишь?
- Сижу, объятый этой прекрасной природой, и веду разговор с Господом…
- И что мошка тебя не донимает?
- Есть немного. Меня это не тревожит. Я объят, прекрасным – божьим даром, - сказал он, обводя вокруг себя рукой. – Посмотри вокруг! Неужели все это существует на яви? И я могу спуститься к озеру, отчалить лодку и уйти навстречу заката, который уже не закат, а восход. Иной раз, кажется, что и нет нигде войны. Как мало надо человеку, чтобы ощутить в своем сердце счастья.
Люба присела рядом, прислонившись спиной к высокой – толстой сосне, стараясь разглядеть, что-либо прекрасное вокруг. Но ничего такого не находила.
- Все здесь обыденное, привычное.
- Ты не замечаешь… Господь, не многим это дал…
Бергман ловко поймала пролетавшего рядом с ней комара и, хлопнув ладонью об коленку, глянула на Суслова.
- Так близко с тобой встречаюсь я второй раз, - нерешительно начала она, перебирая грибы, которые лежали уже на земле. – Давно я слежу за тобой, с той осени. Помнишь, наверное, тот бой, с финнами, у реки Акким? Мне кажется, что ты человек – глубоко
религиозный. И похож ведь на того, что
