Что я – гарвардский профессор?
– Видите ли, в своём отечестве нет пророков. Об этом известно от Земли Франца-Иосифа до Ки-тая. Даже если в каком-нибудь краю случайно заведётся пара собственных сведущих умов, никто их слушать не станет. А вот заезжего принца, я в том совершенно уверен, примут с полным одобрением. И с благоговением выслушают, даже если это будет набор нечленораздельных звуков.
– Всё это так, но я силён в риторике только при северо-западном ветре, – признался наследник Несокрушимого Вождя.
(Комментаторы считают это место не вполне ясным: то ли переводчик напутал, то ли принц просто пошутил).
– Тут нет проблемы. Просто расскажете им, что логика бывает дедуктивной (она ведёт своё на-чало от Аристотеля; не спутайте последнего с Аристофаном), и индуктивной (начало ей положил то ли Роджер Бэкон, то ли Френсис Бэкон, то ли ещё кто-нибудь с такой же фамилией). Поясните им, что дедуктивная логика является верным средством, предохраняющим от неверных умозаключений, а индуктивная показывает, как согласовать наши умозаключения с данными опыта.
– А нельзя ли попроще? – спросил принц.
– Можно и попроще. Объясните им, что большее содержит в себе равное, а равное не содержит в себе большего. Поэтому большее равно равному, а равное не равно большему.
– Пожалуй, этого будет достаточно, – сказал Тарталья и отправился в Собрание.
Вечером он вернулся со свёрнутым набок носом и окровавленной губой.
– Ну, как дела? – деликатно поинтересовался Труффальдино.
– Нельжя шказать, что всё прошло блештяще, – ответил принц, с трудом разжимая уста. – Я по-пробовал сказать депутатам, что существуют проверенные способы организовать своё смутное мыш-ление, овладев которыми уважаемые члены палаты быстро поумнеют: в частности, будут в состоянии делать правдоподобные заключения и не впадать при этом в противоречие с самими собой.
– А они?
– Как видишь, они доступными им средствами разъяснили мне, что я не совсем прав.
– А вы рассказали им о четырёх способах построения силлогизмов?
– Только про первые два. Остальное, к сожалению, не успел. Так что – поехали отсюда. Нет у меня больше интереса к этой местности.
– Поехали, – без энтузиазма согласился Труффальдино.
Несколько местных дам с разинутым ртом долго смотрели им вслед.
Один малоизвестный мудрец, не чуравшийся математических расчётов, утверждал, что число дураков бесконечно. И если к этой бесконечности добавить несколько умных, то бесконечность всё равно останется бесконечностью.
Не всегда только понятно, кто в таком случае остаётся в дураках.
Многочисленные попытки дотошных учёных выяснить у народных масс, кто здесь большой ду-рак, а кто не очень, и почему не все дураки остаются в дураках, а только те, у кого доход невелик, ни к чему не привели в силу чудовищного расхождения во мнениях. Согласились лишь в том, что не следует требовать от политиков ничего сверх наивных попыток достичь более глубокого понимания ими самых несложных, прописных истин. Так оставим же любовь к отечеству этим добрым людям, а сами обратимся к более естественным формам любви.
Когда путешественники отъехали настолько далеко, что даже самый чуткий служитель безопас-ности не мог их подслушать, принц сказал:
– Не кажется ли тебе, Труффальдино, что нам не удалось совершить великое деяние по той единственной причине, что народ в этой стране при всей своей демократичности всё ещё недостаточ-но велик. Как сказала одна литературная дама, им не взлететь с волной на высоту. Оттого и не спо-собны они слушать с большим вниманием лекции по современной науке?
– Ах, мой добрый господин, – ответил слуга, отпуская при этом самый глубокий поклон, кото-рый только можно изобразить, оставаясь верхом на осле, – скорее всего, вы совершенно правы, и просвещение здесь не в моде. Кому нужны в подземном царстве крылья? Хватит с этой публики эле-ментарной внутренней свободы, выражающейся всё больше в бессмысленной болтовне и невеликой склонности к труду. Я не думаю, что этот неразвитый народ заслуживает большого сочувствия, по-скольку, по моему мнению, весьма смелые фасоны одеяний туземных девушек могут рассматривать-ся как вполне достаточная компенсация за нехватку простейших жизненных благ у большей части населения. По всему видно, что такое безмятежное существование местных ротозеев продлится ещё много лет, и пусть сжалится над ними госпожа Фортуна.
ТРЕТЬЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО
Так уж случилось, что принц и его оруженосец заехали в страну, где каждый день с утра до ве-чера лил дождь. Но это было только полбеды. Вторая же половина беды состояла в том, что ливень не прекращался и ночью. Так что передышки не было.
Это была очень удручающая картина: плотные лохматые тучи, заполнившие собой всё небо, так что даже самого маленького просвета не осталось. И при этом постоянно дождило. Когда сильнее, когда слабее, но даже в недолгие минуты затишья оставалась висеть в воздухе противная, прилипчи-вая водяная пыль, отчего слякоть на земле просохнуть не успевала.
– Нет, это не солнечная Аравия, – сказали бы вы, поглядев вверх, вниз и по сторонам.
А поэт сказал бы так:
– Дождливые тучи похитили солнце.
Поначалу наши путешественники не слишком всполошились. Просто накинули на плечи плащи, а на головы капюшоны. Но потом им попалась на глаза мокрая курица. Затем ещё одна. Вид их был бесконечно жалок. А мокрый петух – он тоже попытался укрыться под брюхом лошади – выглядел совсем уж несчастным.
– Куда это мы попали? – с беспокойством спросил Тарталья. – Очень уж тоскливо всё выглядит.
– Да, не самое лучшее место для производства сухарей, – согласился Труффальдино и не смог сдержать выразительный вздох. Ему самому стало тошно от такой жалкой шутки.
– Даже если земля и небо поменяются местами, ничего не изменится, потому что везде по-прежнему будет мокро, – добавил он.
– Мне кажется, в этой церкви мы найдём укрытие от непогоды, – сказал принц, указывая на ве-личественную постройку в готическом стиле.
Путешественники слезли со своих скакунов и зашли внутрь. Здесь было холодно, пусто и при такой погоде довольно темно. Разбитые витражи приглашали в гости ветер, и он охотно носился во-круг полуразвалившегося алтаря. Вдоль стен, поверху увешанных почерневшими картинами в жал-ком подобии рам, а снизу украшенных облупившимися и оттого не слишком вразумительными фре-сками вытянулись в ряд мраморные надгробия прежних властелинов, громоздкие и малохудожест-венные.
– Теперь мне понятно, чем отличаются императоры от простых смертных, – сказал Труффаль-дино.
– И чем же? – полюбопытствовал благородный отпрыск.
– Костям здешних императоров не угрожает дождь. Что же касается подданных, то им даже в месте их последнего успокоения предоставляется неограниченная возможность хорошенько промок-нуть.
Время шло, а дождь всё не собирался утихнуть. Даже сильнее пошёл.
– Я вижу, – сказал Тарталья, – что весь народ попрятался. Так что спросить дорогу не у кого.
– Поехали к царю, – предложил оруженосец. – Он уж точно должен знать.
Ох, и не хотелось выходить наружу и садиться в мокрое седло! А пришлось.
Здешний царь по имени Дож очень обрадовался неожидаемым гостям. Потому что находилось не много желающих съездить в этот пасмурный край по размытым ливнями дорогам.
– Заходите, милости просим, вот здесь у камина можно обсушиться, – залопотал радушный хо-зяин, ласково поглаживая Тарталью по спине.
А Труффальдино без лишних церемоний сослали на кухню.
– Сдаётся мне, что я тут изрядно наследил, – извинился принц, с отвращением глядя на лужи, оставленные его сапогами.
– Это не имеет значения, – стал успокаивать его Дож. – Мы – привыкшие. У нас всегда так: кто ни завалится, обязательно много грязи на коврах после себя оставляет. Но мы-то понимаем, что это всё – неизбежность, следовательно, пустяки.
– Нет, это не пустяки. Всё это очень печально, – произнёс Тарталья и приумолк, полный сочув-ствия к неудачной стране. Даже прекрасно сваренный гороховый суп с копчёностями не смог поднять ему настроение.
– Приятно встретить столь деликатного молодого человека, – сказал царь, благосклонно взирая на принца рыбьими глазами. – Мне давно хотелось обсудить с образованным собеседником исключи-тельные достижения современной науки, особенно по части всякого рода паранормальных явлений.
– Это вы о чём? – буркнул принц.
– Ну, для примера, можно обсудить ясновидение, но более всего меня интересуют телекинез, информационное биополе, коррекция ауры и телепортация.
– А что это такое? – спросил Тарталья, чувствуя, что не грех и позабавиться. При этом он всем корпусом повернулся к царю, наморщил переносицу и изобразил одновременно и полнейшее неведе-ние и величайший интерес к словам хозяина.
– Как! – воскликнул царь, – вы хотите сказать, что ничего не знаете об ясновидении и об ос-тальном тоже?
– Увы, – с выражением полнейшего раскаяния признался знатный гость. – Я впервые слышу эти слова. – Стоило посмотреть, какие голубые глаза делал при этом Тарталья. – Так вы говорите – ясно-видение? Красивое словечко. Это что-то про бинокль, наверное, или про подзорную трубу в хорошую погоду. Это всё – оптика! Я не ошибся? О, ещё в школе я боялся её. Ничего понять не мог. А вот те-лекинез – это и впрямь серьёзное дело, так мне теперь представляется. Наверное, это очень завлека-тельно, да и звучит совсем уж загадочно. Могу побиться об заклад с кем угодно, что это древнегрече-ское словечко. Но тут, видите ли, когда речь заходит о всяких там Платонах или Сократах и их тех-нических изобретениях, я совсем не бум-бум.
И принц выразительно повертел пальцем у виска.
Дож запыхтел от возмущения:
– В кои века занесёт к нам проезжего, да и тот, оказывается, полный невежда по части важней-ших научных знаний.
И он безнадёжно махнул рукой.
– Будьте великодушны, – смиренно попросил Тарталья. – Ведь я ещё очень молод, и если мне удастся дожить до ваших седин, быть может, я тоже смогу внятно уразуметь, кому и насколько тре-буется ясное видение загадочного процесса телепортации, если я правильно произношу последнее слово. Мне всегда казалось, что истинным грехом является не столько отсутствие знаний, сколько упорное нежелание их приобрести. Я же готов учиться каждый день от первых проблесков утренней зари до последнего закатного луча.
Замечу также, что как в любви нужны двое, так и в учении нужны и учитель, и ученик. Поэто-му, если вы возьмёте на себя благороднейшую роль наставника, способного в четверть часа растол-ковать мне всю эту невероятную премудрость, тогда вы всегда найдёте во мне если не самого сообра-зительного, то всё же самого преданного студента.
Такая речь растрогает кого угодно из тех, кто не в состоянии держать больше одной мысли в го-лове. Дож сразу подобрел и даже подвинул поближе к гостю блюдечко с конфетами.
А Труффальдино тем временем пил чай на кухне и рассказывал дикие небылицы, способные поразить в самое сердце молоденьких поварих.
– По дороге сюда мы прихлопнули парочку зловредных огнедышащих драконов. Никому не удавалось с ними справиться. И все их почему-то боялись. Кого пугала ядовитая чешуя, кого когти, кого жёлтые глаза, а кого и
