первосвященников власть вязать всех, призывающих имя Твое, — говорит Анания растерянно. — Не от него ли ушел я с братьями сюда, в Дамаск, и вот, он на пороге моем, Господи, волею твоею…
Но и впрямь в человеке, что искренне посвятил себя и жизнь свою лечению больных и немощных, если и просыпается прежде страх, то сразу вслед и высокое чувство долга. Порой лучшим решением было бы устраниться.
Но руки лекаря не могут быть в бездействии. Глаза его уже разглядели болезнь, и мысли о том, что можно сделать, как можно помочь, уже сменяют друг друга одна за другой. А когда лекарь еще и последователь Йешуа га-Ноцри, искренний его последователь, то чувство долга в нем и милосердие к ближнему преобладают надо всем. Даже над страхом.
И потому, коротко помолившись, взял Анания за руку врага своего и завел его в дом свой, единственное свое пристанище ныне.
И возлагал на чело Саула свои необыкновенные руки, под которыми успокоился и затих Саул. И обмывал своего неприятного гостя. И уступил ему свое ложе. И поил его настоем, после которого заснул гонитель.
А наутро, проснувшись, Саул встретился взглядом со своим избавителем. Раньше, чем разглядел унылые стены, убогую обстановку жилища. Зато увидел радость во взоре Анании. И удивился. Давно никто не смотрел на него, Саула, с радостью.
— Кто ты? — спросил.
— Я тот, кого послал тебе Господь. Которого даже имя так долго ты отталкивал и преследовал…
И началась для Саула жизнь, которую он и представить раньше не мог.
Анания был из тех, кто знал Йешуа при жизни. Кто слушал его неоднократно. Кто видел чудеса исцелений. Ему было что рассказать. Он и рассказывал. В остальное время ходили они в кварталы Дамаска, где жили братья. Где исцелял Ананий, накладывая руки, где говорил о хлебе насущном, где разбирал ссоры, где проповедовал перед желающими стать последователями Плотника.
Поначалу поднялся было ропот против Саула. Многие дамасские иудеи обязаны были ему утратой родины. Это он своим преследованием выгнал их в Дамаск. Это он хватал и предавал бичеванию и позору их родных и близких в Иерусалиме. И не было тайной для них, что прибыл он в этот город не просто так, а чтобы и здесь продолжить черное дело свое.
Но Ананий стоял на своем: гость-де наш, было время, гонителем нашим был и ревнителем фарисейским. А ныне он один из нас. Помните, что говорил Йешуа об овце заблудшей?
— Кто из вас, имея сто овец и потеряв одну из них, не оставит девяноста девяти в пустыне и не пойдет за пропавшею, пока не найдет её? А найдя, возьмет её на плечи свои с радостью и, придя домой, созовет друзей и соседей и скажет им: порадуйтесь со мною: я нашёл мою пропавшую овцу. Сказываю вам, что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии…
Так рассказывал Ананий, и слезы радости выступали на глазах его. Он поступал по слову повисшего на древе, и не было у одинокого по вине Саула старика (чья семья оставалась в Иерусалиме) большей радости, чем эта!
А Саул, поначалу молчавший скромно, да и прятавшийся несколько за спину величавого лекаря, покровителя своего, начал со временем говорить, и говорить громко. Правда, где-то через месяца три-четыре. Когда уж Анания оставил его заботами своими, и начал Саул жизнь иную, которой решил посвятить себя отныне.
— Я посланник. От явившегося мне в пути. Видел я Его свет, и голос Его был мне слышен. Не по Вашей воле, но по Его я здесь. Кто, как не Он, избирает? Разве вы можете запретить мне то, что Он велел говорить? Разве в ваших силах это сделать?
По-разному воспринимали это люди. Кто-то смотрел на Саула с уважением, опускал перед ним очи. За Саулом многое стояло, и прежде всего, его ученость. Чего стоила только слава ученика Гамлиэля! И то, что в Синедрионе бывал, и то, что наделен от первосвященника властью. И страшно это, но ведь человеку простому трудно от привычки кланяться отказаться. Кому кланяешься, того боишься, но и уважаешь зачастую, и непонятно, чего больше. Пусть и считают многие, что они, последователи Йешуа, от веры истинной отошли, только не так это, соблюдают люди заветы. И первосвященник для них голова, и наси Синедриона тоже. Только и разницы, что Йешуа для них — Машиах, тот, кто от Господа пришел и принес добрые вести. О царствии Небесном, которое можно заслужить. Чистотой души, бедностью, добрыми делами, милосердием…
Потом, не всякий последователь видел Йешуа при жизни. Видеть же Его после смерти дано было лишь единицам. Тем, кто были его ближними при жизни. И никто не говорил, что видел божественную Шхину! Когда-то народ израильский в трепете и благоговении наблюдал ее на горе, где скрылся Моше, а потом над скинией завета и в лице пророка. Но Моше прикрывал лицо свое, сияющее от Шхины, покрывалом, боялись его люди. И после того, как потеряна скиния завета, и нет скрижалей более, никто не утверждает, что Шхину можно видеть.
Саул же утверждал, что был в огне, и огнем этим был переплавлен! А если так это и впрямь? А вдруг так?!
Кто-то смотрел на Саула с недоверием. Не потому, чтобы не верил в явление ему огня и света. Саул говорил об этом так, что не поверить нельзя было. Он преображался: из маленького, невзрачного превращался если не в большого, но проникнутого светом того, что он видел. Глаза его видели огонь; а когда он начинал об этом рассказывать! Плакали некоторые от восторга. Только как знать, кто стоял за этим огнем? Разве не сказано, что светом и огнем и злые ангелы могут являться? Откуда знать, кто явился бесноватому?
Да и странные вещи говорит этот Саул, очень странные. Йешуа учил: все мы, люди, дети Отца Небесного. А когда стремимся быть такими, какими он хочет нас видеть, вдвойне.
Саул же говорит, что Йешуа был истинным сыном Господа. Родился от Господа. Не был человеком, по крайней мере, наполовину!
Отцом своим Небесным называл Плотник Господа, и говорил также последователям своим, поступайте так-то и так-то, и будьте сынами Отца нашего Небесного. Но все мы его сыны! Не потому, что любил он земную женщину (а как это возможно?!). Только злые ангелы, демоны брали земных женщин себе, и наказаны были за это! А потому, что созданы мы по образу и подобию Его. Соблазн для иудеев такие речи…
Мать Его некоторые знали. Ой, как не похожа она была на ту, которую избрал Господь! Обычная женщина, каких много…
Она долго противилась Йешуа. Однажды даже чуть было не посадили Плотника на цепь как бесноватого. Женщина, которая пришла с другими сыновьями своими за Этим своим Сыном, она разве могла бы? Когда бы знала она, что он Сын Божий…
А Саул утверждает, что она была непорочна. Дух Божий будто бы сошел к ней и поселил Йешуа в чреве ее. Не просто женщина, не молодуха, одна из многих, а Богородица…
Многое может быть открыто человеку Господом. Не многие плавились в Шхине, один только Моше, наверно. И этот, Саулом который зовется. Только не проверишь ведь этого. Моше скрижали принес. И молитвами Моше многие спасались, и чудес и знамений сколько было! А этот, он что может? В чем его избранность видна?
И те, кто не верил Саулу, прятались от него, как прежде. И повторяли: «Екум подготовил ангелов, чтобы сошли на землю и зачали детей с женщинами земными; Кезабель подтолкнул к греху; Гадрель научил людей убивать и склонил Еву к греху; Тенемуель наполнил людей горечью и обидой, передал им тайны ложного знания и научил искусству письма; Касид научил детей человеческих всем злым и дьявольским делам...». Добавляли от себя: «Саул научит дурному о Господе»…
Саул не мог бы и сам объяснить, откуда пришли к нему эти мысли, которые стал он излагать людям. Понятно, что предшествующая жизнь положила им начало в какой-то мере. Привычка рассуждать на темы богословские. Память прочная о девственной Артемис. Нежелание осквернять Божество соитием с женщиной, от которого бежал сам Саул…
Все это объяснимо, конечно, у каждого живущего есть определенный опыт, и этот опыт накладывает отпечаток на то мировоззрение, которое каждый выстраивает сам, волей-неволей. Все люди причастны к философии, только уровень осмысления явлений разный. Но все, абсолютно все, имеют точку зрения на мир, в котором живут.
Только в случае с Саулом получилось так заковыристо! Это был чудовищный сплав: причастность к познанию Бога и Его чудес. Огромное честолюбие Саула. Его значительная духовная сила, его воля. Его болезнь, которая мешала Саулу трезво оценивать все то, что привиделось.
Его впечатления, те, что ловили глаза и выслушивали уши, были плодами больного воображения. Но Саул слышал и видел, что тут поделаешь! И еще: была ли то встреча с Иисусом или нет, только то, что создал потом Саул как учение, не свободно отнюдь от той самой мелочной «фарисейской закваски», о которой предупреждал и которую ненавидел Йешуа. И грешит ложью, и не совпадает по смыслу…
А пока что оказался Саул в тисках. С одной стороны он сам и его убежденность в том, что он излагает истины. С другой: несогласные с ним последователи Плотника, ропщущие на былого гонителя своего, вдруг обратившегося. К тому же проповедующего то, чему они сами не могли верить: они слушали Учителя! Они Его знали, видели, прикасались к Нему. То, что Саул говорил, отношения к их Учителю не имело; а ведь он был дорог им, они хранили память о нем!
Была и третья сторона. Иудеи Дамаска, города большого и богатого, не принадлежавшие к последователям Плотника. Едва терпели они своих собратьев, которые все еще посещали бет-ха-кнессет вместе с ними, и молились, и соблюдали большую часть заветов (по крайней мере, важнейшие: и обособленность от язычников, и строгость в еде, и обрезание), но при этом признавали Плотника Машиахом и Учителем своим по жизни. Саула же они уже на дух не переносили. Человек, посланный им в помощь самим первосвященником, оказался отступником! Не только не стал искать в Дамаске тех, кого связанным нужно вести в Иерусалим на покаяние и бичевание, но стал ярым последователем их духовного врага. Да еще на соблазн всем ведет родословие никем непризнанного Машиаха от самого Господа! Язык бы похлестать трехвосткой этому! А уж потом и спину, и плечи, и прочие части тела! Бесноватый к тому же! Они, иудеи Дамаска, вдали от Иерусалима делают все, чтобы сохранить свой народ в чистоте и святости. Что же, и впрямь в последние времена живем, коли от первосвященника на защиту веры присылаются такие. И если нет нам помощи ниоткуда, так сами мы не калеки и не слабые умом. Сами себе поможем и сами спасем.
И вот, к правителю Дамаска Арете, ставленнику Ирода Антипы, вошли иудеи, торговцы и ремесленники, денежные мешки, стекольщики и дубильщики кожи, красильщики…
Можно представить себе изумление правителя, когда он увидел наиболее состоятельных своих горожан в немыслимых одеждах скорби и сетования, попросту в рубище, к тому же раздираемом в знак горя, взывающих к нему воплем великим и горьким. Они еще посыпали голову землей и пеплом, лица их были неузнаваемы…
Можно представить себе негодование его, когда он узнал причину этого немыслимого представления. Его евреи, его казна, его карманы! Его замечательные овечки, которых он стриг разумно, но с завидным постоянством, грозились умереть на месте, уйти из Дамаска, закрыть торговлю, словом, вели
