Серёжка рос мальчиком болезненным, но не капризным, он жил у бабушки в cеле с рождения. Молодая мама, сразу после выхода из роддома, умчалась в город, кто в действительности был отцом ребёнка, не знала даже сама роженица. Она вела бестолковую жизнь, ребята рядом с ней надолго не задерживались, да она и сама не стремилась жить с кем-то из них подолгу. Упорхнув из дома в семнадцать лет, привлекательная красотка (таковой она себя считала всегда), закрутилась в водовороте бурной городской жизни. Знакомилась со всеми без разбора, стремительно расширяя круг друзей. Пару раз нежелательные беременности удавалось распознать вовремя и принять меры. В этот раз всё было иначе, она проглядела и саму беременность, и сроки, когда можно было что-то предпринять. Тогда, махнув рукой на все последствия, она перестала о ней думать. Роды прошли легко и, оставив ребёнка матери (та работала на селе почтальоном), умчалась к прежней вольготной притягивающей её жизни. Знакомые и друзья советовали Таньке оставить мальчишку в роддоме, но она его забрала. Мать у неё была женщина добрая, растила её одна и, от души выругав дочь за беспечность, оставила ребёнка у себя. Она давно не имела никакого влияния на дочь, и заставить её образумиться и самой растить ребёнка не могла. Танька с измальства росла оторвой, чуть не с тринадцати лет пропадала из дома и по нескольку дней моталась неизвестно где, вернувшись, не испытывала ни угрызения совести, ни страха. Мать ругалась, даже пыталась наказывать, но дочь только ещё больше наглела, и с годами совершенно отдалилась от неё. В кого она такой росла, Танька не знала и сама, отца она совсем не помнила, разговоры о нём никогда не велись. В это село они приехали, когда ей было семь лет, мать о себе ей никогда ничего не рассказывала, и с родственниками (о которых Танька тоже не слышала) отношения не поддерживала. Так что кому и кем приходится Танька, она не знала. Поначалу, полное отсутствие информации об отце и какой-либо родне её напрягало, но потом все привыкли к тому, что Танька ничего о них не знает, и перестали спрашивать. Она росла смешливой, юркой девчонкой, и сверстники охотно дружили с ней. Легко вливалась в компании и часто отсутствовала дома по нескольку дней. Нельзя сказать, что она стала пить и курить ещё в школе, хотя это уже тогда имело место. Окончив учёбу, она быстро, не получив согласия матери, упорхнула в город, там и зацепилась. Домой не наведывалась, о себе не сообщала, мать тоже не стремилась разыскивать дочь. Привыкла к её отсутствию и своеобразному поведению ещё со школы. Может быть, она просто знала, чьи гены будоражат кровь дочери, и видела бесполезность любых действий в этом направлении.
Когда Серёжке пошёл третий год, мать попыталась отыскать Таньку, но выяснилось, что та давно уехала в неизвестном направлении, и не одна. Дальнейшие поиски результата не дали, горько сокрушаясь, она поднимала внука одна. Антонина не выглядела бабушкой, наоборот, многие в селе считали её молодой, привлекательной и, даже одно время, серьёзно ревновали к своим мужьям. Но полное равнодушие, с каким она относилась к противоположному полу, успокоили всех ревнующих очень скоро. «Видать сильно нахлебалась, что теперь и лица в эту сторону не воротит, - судачили бабы, завидев её на улице". Да и сельские мужики, потаскавшись впустую за новенькой, отказались от своих затей. Один Митяй упорно продолжал не сводить с неё глаз и не терял надежду уломать приезжую фифу, так поначалу окрестили её бабы. Со временем это прозвище забылось само собой, не прижилось, Антонина была женщина скрытная, но при этом отзывчивая, и в селе это быстро поняли. Митяй работал шофёром, жил с матерью и двумя младшими братьями - близнецами. На селе слыл парнем, хозяйственным, прижимистым, в доме был за старшего, цепко следил за тем, как росли пацаны, и все принимали его за настоящего хозяина. Вот только ростом он не вышел, стеснялся этого и долго по этой причине не начинал ухаживать за девчонками. Потом крепко влюбился в одну, долго добивался ответного чувства, но всё без толку. Она была намного выше его, и стыдливо втягивала голову в плечи, когда они шли рядом. На селе судачили, что они не пара и, в конце концов, упорхнув в город, она выскочила там замуж. Митяй долго переживал, даже начал пить, но потом разом всё оборвал и замкнулся. Примерно в это время в село и приехала Антонина с дочкой. Сначала она устроилась работать на ферму, но потом перешла на почту, и стала заведовать всей корреспонденцией. Почта занимала переднюю половину дома, в другой жилой половине обосновалась она с Танькой. Окна комнат смотрели на лес, прямо за ними высились непроходимые заросли травы и колючего кустарника. Прилегающей к дому землёй никто из бывших жильцов не занимался, Антонина начала осваивать эту целину первая, трудилась много и тяжело. Сельчане с интересом наблюдали, как она, разнеся почту, пласталась под окнами с серпом и лопатой, наблюдал за ней и Митяй. Может быть, от состояния одиночества, или ещё из какого интереса, он без всякой просьбы вывез с её участка накопившийся за многие годы мусор и домашний хлам, оставленный прежними жильцами. А потом соорудил нечто подобное забору, отгородив участок земли от лесополосы. Соседям было всё равно, и никто в его действия не встревал. Мужики смеялись, сидя на брёвнах: «Еще одну долговязую нашёл, тянет его к оглоблям». Антонина тоже была значительно выше Митяя, но ни он, ни она не обращали на их насмешки никакого внимания. Он терпеливо помогал ей в хозяйстве, она молча принимала его помощь, вскоре все к этому привыкли, и перестали подшучивать, да высматривать. К осени Митяй остался с матерью один, братья-близнецы поступили в мореходку. Приезжали редко, быстро уезжали обратно, и было видно, что к сельской жизни они не прикипели. Спустя три года Митяй остался совсем один, он по-прежнему заходил к Антонине почаёвничать, и просто так помочь по мелочам. А когда у неё появился Серёжка, он стал бывать в её доме чаще обычного, без стеснения таскался с малышом по деревне, когда она занималась почтовыми делами. По деревне поползли слухи, что Митяй того гляди усыновит мальца и, наконец, заживёт с Антониной семьей. Он улыбался и подшучивал над бабами, говорил, что те уже давно проморгали самые интересные новости, говорливые соседки обиженно отмахивались. «А ещё удивляемся, в кого Танька,- судачили они, собравшись у колодца. Тонька такой ли тихоней прикидывается, а сама давно с Митяем живёт». Тот, услышав эти разговоры веселился и подзуживал над ними.
-Ну, курицы, всё кудахчите, - подкалывал он особо говорливых сплетниц.- Мало вам своего, всё на чужие дела пялитесь.
Антонина держалась в стороне от этих разговоров, не воспринимала их никак, но Митяя не одобряла за его желание посмеяться над соседками, и не раз высказывала ему своё недовольство.
- Не вяжись ты с ними, - говорила она,- чем больше будешь их задорить, тем больше они вокруг тебя кружить будут. Ходи, не слушай, не про нас всё это, ты же знаешь. Что тогда в их бабские разговоры вступать? Только мараться.
Тот соглашался, он давно понял, что Антонина, женщина умная и выдержанная и ничего - то к ней не прилипает, сколько бы бабы не судачили. Вот только никак не мог понять почему у такой хорошей женщины не сложилась своя жизнь, а ещё и Танька росла шебутной и неразумной.
Зимой, возвращаясь из города на машине, Митяй попал в аварию, с переломами обеих ног, долго провалялся в больнице. Первое время Антонина ездила к нему каждый день, позднее стала навещать реже, из больницы сразу забрала к себе. Он долго не ходил, но потом с её помощью стал потихоньку передвигаться по дому. На улицу смог выйти только через полтора года, сидел на лавке, приглядывал за Серёжкой, тот крутился рядом и приставал с разными вопросами. Митяй не раз пытался вернуться домой, но жить там одному было невозможно, и он потихоньку начал выпивать, маяться душой, да так, что вся деревня загудела пересудами.
– И чего им обоим надо?- судачили бабы у колодца.- Столько лет друг к другу шлындают, годы к земле обоих клонят, а они всё никак не поженятся.
- Да он - то уж давно бы пришвартовался, это она всё не согласная,- негодовали мужики, распивая у магазина. Кто его знает, что этой пришлой нужно? Чужой приехала, чужой и ходит.
-Видать шибко её в жизни тряхануло,- не раз сокрушались бабы, - ни в какую к себе не подпускает.
- Тонь,- как - то сказал Митяй,- долго нас пристраивать друг к другу будут? Давай распишемся, что - ли, народ извёлся, пора бы и пожалеть село.
Она заулыбалась и, отведя глаза в сторону, ответила:
-Ну, если тебе их жалко, давай. Серёжка тебя любит, прирос к тебе, за отца будешь.
- А ну, как твоя Танька явится, да отнимет?- тут же усомнился Митяй.
- Куда она явится? Который год ни слуху, ни духу. Да и что ей отнимать? Не того полёта птица, она гнёзда вить не будет, если и приедет когда, то он ей точно будет не нужен.
- А вот через пару, тройку лет заявится, и пацан ещё мал, чтобы слово сказать, и я вам никто.
- Да не нужен он ей, - твердила Антонина,- думается мне, у неё таких мальчиков ещё несколько, просто сюда их не накидала. Не просто так где-то осела на столько лет, наверняка с кем-то живёт, иначе объявилась бы, когда никогда.
- Явится, не сомневайся. Как сильно припечёт, так и примчится,- настаивал на своём Митяй.
- Так если её припечёт зачем ей в такое время нужен будет ребёнок? Ладно, что мы всё о других? О себе надо думать,- перевела разговор Антонина.
- Что нам о себе говорить? Не парень с девкой шептаться, да обжиматься, всё уже годами сказано.
Митяй подсел к ней, обнял и с надеждой заглянул в глаза.
- Столько лет тебя одну вижу, а сказать толком не получается, суровая ты с виду, ещё и красавица, а я для тебя даже ростом не вышел.
- Это я не в меру вымахала, потому и ум не сразу до головы добрался. А когда добрался, внука подкинули. Куда бы я к тебе с такой обузой пришла? Ещё и авария эта тебя настолько из жизни выбила.
Они сидели рядом и тихо вели беседу, тяжело вздыхая и сокрушаясь.
- Да, не первый год у тебя поленом сижу,- Митяй опустил голову и уставился себе на ноги.
Антонина отмахнулась и, потрепав его по лысеющей голове, сказала:
- Раньше надо было женихаться, теперь впору старость пристраивать.
- А хоть бы и так,- выдохнул Митяй.- Куда я теперь без тебя?
Прошли годы.
***
- Танюха,- орал Мишка, тряся пустой трёхлитровой банкой из под огурцов. - Где целебный настой? Голова раскалывается.
Ответа не последовало, и он устало поплёлся из кухни в комнату, жена по коридору развешивала бельё.
- Ну, чего орёшь- то, не видишь, занята. Ищи, как вчера водку искал по всем щелям.
Опухший от долгого запоя Мишка, со стоном повалился на диван. Входная дверь хлопнула и в комнату вошла девочка.
-Маринка, разыщи на кухне огурцы, да принеси стакан рассолу, скомандовал отец, гибну с утра, мочи нет.
Девочка послушно пошла на кухню.
-Ну,- крикнул он ей вслед хриплым голосом,- как там в школе, чему тебя научили?
- Рассол тебе таскать,- рявкнула на него Танька.
- И рассол тоже, долг перед отцом имеет, пусть привыкает отдавать.
Девочка молча взяла со стола полбатона и ушла, тихо прикрыв за
