я обязательно должна лично встретиться со своими подопечными сегодня… Ну, как-это, вы не можете достать запчасти? Снимите с другой машины, в конце концов. Да, плевать я хотела на все приличия! Там, может быть, целая семья сидит без хлеба…
Хетти швырнула трубку, бормоча невнятные ругательства. Она совсем не изменилась: все та же старая дева со строгим лицом и большим добрым сердцем. Она подняла глаза и заметила, что я стою в дверях, призывно позвякивая ключами от своей новой машины. Мы так дано знаем друг друга, что не надо было никаких слов, и Хетти просто в ответ кивнула головой и, натянув на себя свою старую шляпку, устремилась к входной двери. Я едва поспевала за ней.
- Ты наверняка пожалеешь о своем опрометчивом решении, - предупредила она меня. – Дорога, по которой мы поедем, — старая заброшенная индейская тропа, а индейцев, как ты знаешь, здесь уже давно след простыл. Так что, можно и пружины поломать.
Я молча открыла дверь своей первой купленный за десть лет машины, и при этом у меня, должно быть, было такое унылое выражение на лице, что Хетти, бросив на меня свой коронный лукавый взгляд, как когда-то, во времена нашей учебы, когда ей надо было выпросить у меня мои лучшие туфли на вечер, сказала:
- Поездка будет скучной, просто рутинная инспекция. Тебя вряд ли заинтересует история Флореллы Дабни, девушки, вышедшей замуж за дерево. – добавила она, как бы невзначай. – Мы будет совсем рядом с их домом. Нет, нет, дорогая, не стоит тебе в это дело ввязываться. Еще машину поцарапаешь — она у тебя симпатичная. К тому же, придется не раз пересекать вброд Святой Ручей, а там воды по самый карбюратор. Можно так застрять.
Помня ее умение добиваться своего, я в ответ только криво усмехнулась, не желая больше мириться с ролью доверчивого простака.
- Ты сказала "дерево"? – потребовала я объяснений, - Дерево вместо мужа?
- Не вместо, а в качестве, - поправила меня Хетти. – Довольно странный случай. Здесь у нас, на Лысой Горе, об этом только и говорят. Впрочем, - добавила она, бесцеремонно влезая в машину, - такие случаи давно известны в истории. Еще в Древней Греции, например, были легенды на эту тему. Известно, что Зевс- громовержец время от времени превращал приглянувшихся ему девушек то в ручей, то в цветок, а то и вообще, в неодушевленный предмет, чтобы его ревнивая жена, богиня Гера, не узнала о его похождениях. А в 15 веке практиковались "заочные" браки, когда какая-нибудь принцесса выходила замуж за меч рыцаря, пока он где-то болтался в дальних странах. Да и сейчас, говорят, есть племя в Африке, в котором достигших половой зрелости мальчиков женят на деревьях.
Мне надоел этот треп и я с нетерпеливой гримасой на лице втиснулась в малолитражку и резко тронула машину с места. Хетти удалось пробудить мой интерес к поездке, и она прекрасно понимала это. Она знала, что я повезу ее по каменистым кряжам Лысой Горы куда угодно, чтобы увидеть девушку, выбравшую себе дерево в мужья. Час спустя мы уже карабкались, подскакивая на ухабах, вверх по каменистой тропе, заросшей с обеих сторон низкорослыми соснами и горным лавром, а Хетти поведала мне историю о Флорелле Дабни и кровавой вендетте, закончившейся, как сказал бы специалист-психиатр, психическим расстройством с галлюциногенным бредом ее главной героини.
Предки семейства Дабни (рассказывала Хетти) построили хижину на склоне Лысой Горы еще во времена Даниэля Буна. С тех пор сменилось шесть поколений полуголодных, изнуренных непосильным трудом горных жителей семейства Дабни, и все они отчаянно боролись за выживание, взращивая то, что могла им дать эта скудная земля, охотясь на диких зверей и растя целую армию ребятишек, таких диких и необузданных, как лисы, бесконечно воровавших кур из их курятника. Флорелла была самой юной из последнего поколения детей: застенчивая, худенькая девчушка с печальными глазами газели. Вечно босая, в простеньком хлопчатобумажном платице из дешевой местной ткани, она росла так же естественно, как растут цветы и деревья, лазая по склонам горы с легкостью и проворством ребенка, бегущего по тротуару. Ее старшие сестры и братья обзавелись своими семьями и покинули дом, мать умерла, и Флорелла жила теперь на пару с отцом в их старой развалюхе-доме.
А на другой стороне горы разместилась еще одна семья старожилов этих мест — Дженнингсы. Между двумя домами уже давно, как говорится, пробежала черная кошка и они не знались друг с другом. А все началось из-за какой-то вязанки дров, которую они не поделили: дело закончилось потасовкой и двое парней Дабни оказались в больнице с проломленными головами, а трое Дженнингсов — в тюрьме. С тех пор встречались соседи только по необходимости: в старой церквушке, поставленной прямо на кряже, разделявшем обе фермы. Однако, но ни Дабни, ни Дженнингсы не делали даже попытки к примирению и никогда не обращались друг к другу по имени¸ даже во время воскресных посиделок, когда после сытного обеда все собирались вместе и пребывали в хорошем настроении, пропустив пару-тройку кружек домашней браги. В церкви ни один Дабни не садился по левую сторону от прохода, где сидели Дженнигсы, а в крестинах новорожденных, проходивших на Святом ручье после весьма возбуждающих баптистских песнопений, обе семейства принимали участие поочередно. Его преподобие Поузи Адкинс, белый приходской священник, находил это положение весьма прискорбным, но не видел другого выхода. И так обстояло дело вплоть до одного весеннего вечера, когда Джо Эд Дженнинг и Флорелла Дабни вдруг, ни с того, ни с сего, сбежали вместе из дому.
Как и когда им удалось влюбиться друг в друга, осталось загадкой для обеих семейств. Джо был коренастым, белобрысым парнем, который неплохо бренчал на гитаре и мог выбить из ружья глаз у опоссума на расстоянии пятидесяти ярдов, но больше он был ни к чему не пригоден. Всех больше удивило то, что Флорелла нашла что-то в таком бездельнике, поскольку она к тому времени была можно сказать обещана родителями одному богатому фермеру из Оул Крика. Узнав о случившемся от местных охотников, которые видели, как они вместе продирались сквозь заросли, поначалу все решили, что ее умыкнули силой, против ее воли. Было известно, что Флорелла в тот вечер отправилась на поиски пропавшей свиньи и в полночь, когда она не вернулась, ее папаша, старина Леф Дабни, отправился на поиски ее самой. Вот тогда-то он и наткнулся на отряд охотников, которые ему рассказали о том, что видели, и он вернулся домой , чтобы прихватить с собой ружье. Он уже выбежал из дому, когда молодая парочка внезапно с виноватым видом возникла у ворот. С ними был и отец Адкинс, одетый, как он всегда выражался, и для венчания, и для похорон, и с Библией в дрожащих от страха руках. Но когда он заговорил, голос его звучал твердо.
- Леф, эти двое согрешили. Но Господь наш, Иисус Христос, думаю, уже простил им их грехи. И теперь они намерены пожениться, так что не вздумай им мешать в этом.
Без лишних слов¸ священник жестом пригласил Флореллу и Джо Эдда встать под огромный, растущий перед домом белый дуб, широкая крона которого темнела раскидистым шатром на бледном фоне залитого лунным светом неба. Высоко надо головой на его стволе, там, где Леф не мог бы увидеть, красовались вырезанные в коре сердце и под ним инициалы Дж. Э. Дж. И Ф. Д.
Старый священник торжественным голосом начал читать молитву брачного обряда в то время, как папаша Дабни стоял поодаль, впившись ненавидящим взглядом в Джо Эдда и темнея лицом от распиравшей его ярости. Проповедник едва успел произнести "Берешь ли ты дева в мужа..", как он вскинул ружье и в упор выстрелил в Джо Эда, целясь ему прямо в сердце. Парень замертво рухнул к ногам своей босоногой невесты.
- Я тебе покажу, как увиваться у меня за спиной за дочкой! – вне себя от ярости выкрикнул Леф. - Со мной шутки плохи!
Только он проговорил эти слова, как в сумраке ночи прогремел второй выстрел. Старина Леф нырнул на землю, переполз через бездыханное тело своего несостоявшегося зятя и, перевернувшись, дважды выстрелил в сторону вспышки. Через минуту там разразился настоящий ад. Похоже, что преподобный Адкинс предполагал, что может произойти что-то подобное. Кто-то , видимо, уже успел сообщить новость папаше Джо Эдда. Старик Клем Дженнингс, не теряя времени, двинул через кряж в сторону фермы своего заклятого врага, чтобы остановить помолвку. Старый проповедник, опасаясь за жизнь молодых, оповестил местные "правоохранительные органы". Шериф, с наспех собранным отрядом охранников прибыл на место в тот самый момент, когда Леф и Клем палили друг в друга из ружей поверх еще теплого тела Джо Эдда и распростертой над ним рыдающей невесты.
Не прошло и пары минут, как оба нарушителя были обезоружены, на них нацепили наручники и отправили в каталажку. Место преступления являло собой немую сцену: юная Флорелла, рыдающая над телом своего возлюбленного, да старый пастор, застывший в немом оцепенении на заднем плане. Двое охранников остались, чтобы оказать последнюю помощь Джо Эду, которого рыдающая девушка умоляла похоронить тут же, "под нашим деревом". Ибо здесь юноша впервые обнял ее и поцеловал, зажав ей рот ладонью, т.к. старик Леф был всего в нескольких метрах от них в саду. Здесь же, девушка призналась ему в своем чувстве и согласилась приходить к нему на тайные свидания в чаще леса. А спустя несколько месяцев здесь она призналась ему, сгорая от стыда, что носит под сердцем его ребенка. Она понимала, что кроме как покончить с собой, у нее нет другого выхода. Его возлюбленный был из семейства Дженнингсов и, стало быть, их любовным утехам пришел конец. Но Джо Эд удивил ее своим благородством, крепко удивил. Он поклялся, что их не разлучать никакие распри, пообещав уговорить отца Адкинса обвенчать их тут же, под кроной дорогого им дерева. И сделает он это в присутствии ее папаши Лефа. Ребенок должен носить его имя, заключил он с гордостью и нежностью в голосе, добавив, что он надеется, что это будет девочка, с такими же дивными глазами, как у Флореллы.
Все это поведал старый Адкинс охранникам, пока те поочередно копали могилу для Джо Эдда Дженнингса у подножья белого дуба, под которым молодым так и не суждено было обвенчаться. Флорелла стояла рядом, убитая горем, безмолвная, с сухим горящим взглядом ничего не видящих глаз, похожая на обреченное на заклание животное.
Глядя на нее, вдруг вспомнил историю, услышанную им еще в школе, вернее не историю, а скорее миф, древнюю легенду. Подойдя к девушке, он взял ее за руку и молча подвел к дереву, у которого два сердобольных соседа укладывали последнюю лопату дерна на свежий могильный холм, под которым покоился Джо Эд.
- Дочь моя, - торжественно произнес проповедник, - мне вспомнилась история, которую я слышал в детстве, история о принцессе, которая когда-то, в старые времена, обручилась с мечом, принадлежавшем Волину, погибшему в битве. Джо Эд, тоже, хотел, чтобы ты взяла его имя. Так вот, будем считать, чт это дерево и есть Джо Эд, раз уж он под ним лежит. А вы двое, - обратился он к могильщикам, - будете свидетелями на этой брачной церемонии … Джо Эдда Дженнингса и Флореллы Дабни.
В полном смирении он поднял
