Луиджи тихонько укачивал любимую, утешал, и она перестала плакать, хотя Ворон уже как раз и закончил. Ноги девушки были покрыты толстым слоем повязок, кровь теперь была только вокруг, на палубе, полуразмытые потеки и пятна.
— Теперь девушку на носилки и в каюту получше, в постель, — сказал Рокэ, оттирая от крови пациентки руки мокрым полотенцем, — Капитан Джильди, вы поможете ее перенести и уложить, а потом я бы советовал вам вернуться к вашему экипажу. «Морская Пантера» будет пришвартована к берегу, пленные дамы-офицеры отправлены в тюрьму при морском ведомстве для допросов, но раненая останется здесь. Адмирал Гастаки тоже, под арестом . Я сам допрошу вас вечером, — Алва учтиво кивнул Зое.
Гастаки ответила ему взглядом с деланным безразличием.
— Поликсену можно перенести в мою каюту, — сказала она, — В капитанской ей будет удобнее всего.
Сантарино принес и развернул носилки, теперь Поликсену нужно было переложить туда, и Ворон велел это делать в два этапа: сначала приподнять за плечи и переместить верхнюю часть туловища — это было сделать просто, девушка лишь немного изогнулась в талии. А вот потом пришлось перекладывать ноги, и Поликсена снова кричала, отчаянно, уже не приходя в себя. Луиджи снова утешал ее дрожащим голосом, когда поднимал носилки вместе с Алвой и Сантарино, она не слышала его, но так было легче ему самому. В каюте Зои и правда находилась удобная и пышная постель, которую она решила уступить своей раненой родственнице. С Поликсены сняли уже подсохший мундир и сорочку, надели чистую рубашку и уложили в постель, что доставило ей еще мучений, но теперь ее до вечера оставят в покое. Гастаки осталась в каюте, Луиджи сидел бы у изголовья кровати Поликсены, но Ворон сказал, что вечером у него еще будет такая возможность, хоть на всю ночь, когда «Морская Пантера» встанет у берега. На судно будет наложен арест. Для ухода за Поликсеной и помощи Зое будет прислана урготская прислуга. Экипаж, который пока был заперт в трюме, и все «пантерки» отправятся в тюрьму. Капитанша никого не просила оставить с ней. Луиджи показалось, что она пребывает в состоянии глубокого потрясения, она молчала, не злилась, не ругалась, видимо, старалась принять свое поражение. Если бы не она, Поликсена была бы сейчас здорова, на ногах, вновь подумалось Луиджи, но он одернул себя. Зоя не виновата — это случай.
Перед тем, как выйти из каюты и покинуть борт «Пантеры» вместе с Алвой Луиджи еще раз посмотрел на Поликсену, хрупкую, бледную, утопающую в подушках на широкой кровати капитанши. Метнулась подлая в своем малодушии мысль, а что если он вернется вечером и в живых ее уже не застанет…
— Джильди, вы идете? — поторопил его Ворон.
Луиджи хотелось поцеловать холодные пальчики Поликсены на прощание, но при Зое, да и при Алве тоже он не решился. Запомнив белое личико в обрамлении растрепавшихся по подушке темных волос, он вышел из каюты.
Вечером на берегу готовилось празднование для победителей, и не все «пантерки» оказались в тюрьме. Пленные дамы были приглашены, и некоторые не отказались присоединиться к пиру, другие же гордо выбрали застенки. Луиджи об этом не думал. Его ждала мерно покачивающаяся на волнах у берега «Пантера» с мечущейся в бреду Поликсеной на борту. Алва, к удивлению, тоже пошел с ним, пообещав празднующим победу союзникам обязательно присоединиться позднее, и еще пообщаться с пленной адмиралом Гастаки пожелал отец Луиджи, узнав, что она содержится на корабле под арестом. Время было еще не очень позднее. Охрана расступилась, пропуская их. Сердце Луиджи замерло, когда они поднимались по трапу, он старался не думать о худшем, но избавиться от этих мыслей полностью не получалось. Алва не обещал ничего определенного насчет состояния Поликсены.
— Сегодняшняя ночь будет показательной и очень тяжелой, — сказал он уже на борту, — От того, как Поликсена перенесет ее, будет зависеть и дальнейшее ее состояние, но… Есть еще возможность развития гангрены на ногах, даже если девушка выживет в ближайшие дни. Отнимать ноги в таком случае бессмысленно, операции она все равно не перенесет, — говорил Алва, спокойно глядя на Луиджи, — Кровопотеря при ранении была огромной, и начинать ампутацию — это все равно что перерезать ей артерии: истечет кровью совсем и умрет еще в самом начале. Так что нужно ждать… И не день, и не два, а больше. Я раны вычистил, как смог, морская вода прижгла их солью, а дальше все зависит от решения судьбы — жить девушке или умереть. Но шанс, капитан Джильди, нужно использовать всегда, если дама-Судьба дает его. А то ведь она и обидеться может, — усмехнулся он, но Луиджи на шутку не отреагировал, и Ворон пожал плечами.
Они заглянули в каюту к Гастаки. Поликсена была жива, только металась в бреду на кровати, рядом был Сантарино, ставил ей какие-то примочки на лоб. Рокэ взглянул на девушку мельком, а потом обратился к Зое, которая сидела в кресле у стола и смотрела в круглое окно каюты.
— Я и капитан Фоккио Джильди забираем вас для допроса, — сказал он ей, — Прислуга подготовила другую каюту для этих целей, пойдемте, адмирал.
Гастаки лишь сумрачно кивнула, тяжело посмотрела на отца Луиджи, который приветственно кивнул-поклонился ей, затем встала, взяла со стола свою шляпу и вышла вместе с Алвой и Фоккио. Луиджи тут же кинулся к Поликсене, сел рядом с кроватью, вгляделся в ее лицо, потом поймал на одеяле ее руку — пальцы девушки теперь были горячими. Дальше он перестал замечать время. Была только Поликсена, прекрасная и нечастная, то мечущаяся на подушках, то устало замершая, то шепчущая обрывки фраз про бой и Зою, то просто тихо стонущая, то молчащая. Молчание ее пугало Луиджи больше всего, он беспомощно вслушивался в дыхание девушки, боясь его не расслышать, но Поликсена жила, боролась.
Луиджи сидел с любимой и неотрывно смотрел на нее. Когда она в очередной раз затихла на постели, в каюту снова вошел Ворон.
— Джильди, отвлекитесь, выйдем ненадолго, — позвал он его.
Луиджи с неохотой оторвался от Поликсены, но послушался. Стояла ночь, на палубе было очень хорошо, свежо, в меру ветрено. Темное небо усыпали звезды.
— Допрос адмирала Гастаки уже закончен? — спросил Луиджи у Алвы.
— Не совсем, — усмехнулся тот, — Ваш отец еще продолжает беседовать с адмиралом, сами поймете, если прислушаетесь.
Действительно, дверь в соседнюю каюту была приоткрыта, и оттуда раздавались громкие голоса Фоккио и Зои. Они спорили.
— Да вы бы никогда не потопили мою галеру, если бы… — видимо, уже в который раз начал старший Джильди.
— Но я потопила! Это факт! — громогласно выкрикивала Зоя, — Потому что вы никудышный капитан, как и все урготы!
Фоккио громко рассмеялся в ответ.
— Вы забываете, что сами находитесь в плену у этих никудышных урготов, которым сегодня проиграли битву! — ответил он.
— Не вам, — рявкнула в ответ Гастаки, — А вашему талигойцу, который сподличал! Если бы не его абсолютно бабская хитрость, выкрутасы с крашеными пауканами, победу над вами сегодня праздновали бы мы! В очередной раз! Потому что флот Ургота не способен ни на что без таких вот подленьких финтелей, и доказывал это не раз! В честных сражениях побеждает всегда Бордон!
— Позвольте с вами не согласиться, — на повышенных тонах произнес Фоккио.
— Ну вот и мне досталось, — улыбнулся Рокэ, глядя на Луиджи, — Что поделать, на войне любые средства хороши. Надеюсь, там не дойдет до кровопролития, — усмехнулся он и добавил, — Лично я капитулировал, мне уже пора идти, я обещал быть на празднике, а вы бы все-таки проследили, чтобы ваш отец и дама не убили друг друга в ходе этой замечательной беседы.
— Х… хорошо, — потрясенно ответил Джильди.
— Ну, тогда желаю удачи этой ночью, — уже серьезно сказал Ворон, — Вам и Поликсене. Завтра я приду, чтобы сменить девушке повязки, если… когда она проснется. Потом это научится правильно делать ваш врач. Не унывайте, Джильди!
Он пошел к трапу, а Луиджи, еще раз невольно и потрясенно вслушавшись в выкрики отца и Зои из каюты, все же поспешил вернуться к Поликсене.
Ночь действительно была очень тяжелой, но не потому, что пришлось не спать и дежурить над девушкой. Луиджи сидел бы возле нее неотрывно и дольше, без сна, без еды, не дыша, просто любовался бы ее красотой, испытывая невероятное счастье от того, что может находиться с ней рядом, смотреть на нее, держать ее за руку. Если бы Поликсене не было так плохо. К середине ночи тело девушки горело закатным пламенем, у нее не было сил даже стонать, она только часто хватала воздух приоткрытым ртом. Свои прекрасные глаза Поликсена иногда приоткрывала, смотрела на Луиджи ничего не видящим, не понимающим взглядом, словно измученный зверек, ищущий защиты хоть у кого-нибудь, безмолвно просящий о помощи. Луиджи гладил своего раненого олененка по волосам, целовал кончики пальцев, утешал. Сантарино рядом делал все, что мог, чтобы помочь, облегчить хоть немного состояние девушки. И она боролась, старалась изо всех сил, цеплялась за жизнь. К утру горячка спала, и Поликсена затихла на подушках, уснула.
— Господин капитан, вы бы сами отдохнули, — сказал Луиджи осунувшийся после бессонной ночи и спасения раненой Сантарино, — Спит она. Теперь пока все спокойно будет.
Луиджи оторвал взгляд от лица спящей Поликсены и покачал головой.
— Я не устал, Сантарино, и спать мне не хочется, — ответил он, — Ты ступай, отдохни сам. На корабле есть еще свободные каюты, отоспись в любой.
Сантарино поблагодарил его и вышел. Луиджи и правда не чувствовал усталости, ему казалось, что он может до бесконечности сидеть и смотреть на свое израненное сокровище, так внезапно упавшее ему в руки.
За круглым окном каюты рассвело окончательно, Поликсена лежала тихо, и Луиджи внезапно вспомнил об отце и Зое Гастаки, и о том, что обещал Ворону присмотреть за ними. Он осторожно выпустил пальчики Поликсены из своей руки, еще раз с нежностью взглянул на нее и пошел искать отца.
В каюте, где отец с Зоей беседовали ночью, было пусто. Луиджи не хотел громко звать их, чтобы не разбудить всех остальных, кто спал сейчас на «Пантере», и решил для начала просто обойти корабль. Нашел он их довольно скоро, когда, обойдя корму с одной стороны, двинулся к носу. Гастаки и Фоккио стояли у борта, обнявшись, и целовались. Отец обнимал Зою за плечи и прижимал ее к себе, она вплетала пальцы в его подернутые сединой волосы. В свете восхода они выглядели как влюбленные на расписных праздничных картинках и, несмотря на комплекцию Зои, зрелище не было отталкивающим. Луиджи сумел сдержать возглас удивления, и они не заметили его. Он поспешил тихо уйти, порадовавшись про себя, что эту сцену не видит Ворон с его часто бесцеремонной язвительностью. Наверняка бы что-то высказал. Джильди был сильно удивлен, но отец сам разберется. Самое главное сейчас — Поликсена.
Алва явился много позже, к полудню. Луиджи все-таки задремал в кресле рядом с койкой Поликсены, и Ворон разбудил его, когда пришел. После ночной гулянки он выглядел даже умеренно трезвым: умытым, без платка на голове, в свежей рубашке.
— Давно спит? — спросил он про Поликсену.
— Уснула к рассвету, — тихо ответил Луиджи, чтобы не разбудить
