девушку.
— Вот умница, стойкая малышка, — сказал Рокэ и пояснил, — Это хорошо, значит, она справляется, если после жара такой глубокий сон. Чем больше она сейчас станет спать, тем лучше. Вам тоже не помешало бы, Джильди . На палубе вас ждет отец, они проговорили с Зоей Гастаки всю ночь, надеюсь, добытые у пленного адмирала сведения окажутся ценными, — Ворон улыбнулся краем рта, — Теперь госпожа адмирал отдыхает, и вам пора, отоспитесь, Джильди, вы это заслужили, а раненую навестите позже.
Луиджи не стал возражать. Вскоре он уже спал на берегу в своей постели и не видел, как Ворон меняет повязки Поликсене и осматривает ее раны, как Сантарино держит девушку, пока он делает это, не слышал, как она кричит, захлебываясь от боли. Иногда Рокэ Алва умел быть милосердным.
Луиджи продолжал навещать Поликсену каждую ночь, сидел над ней, ловя каждый ее вздох, движение на постели, трепет ресниц. Койка девушки была словно алтарь, у которого он молился, не только взывая к милосердию Создателя, но и на нее саму. Мечущийся на кровати в горячке, исхудавший, страдающий от боли «олененок» был его святыней, и он бы отдал что угодно за то, чтобы Поликсена поправилась. Однако пока она пребывала в забытьи, короткие вспышки сознания случались только днем, когда Луиджи был занят делами и не мог дежурить на «Пантере». Поликсена звала Зою, спрашивала у нее каждый раз одно и то же, про плен, про свое ранение и, получив в очередной все тот же ответ, снова и снова клятвенно заверяла своего адмирала, что будет стойко терпеть, постарается поскорее выздороветь и снова стать полезной.
Алва приходил на «Морскую Пантеру» еще дважды, теперь он смотрел, как Сантарино меняет девушке повязки на ногах. Судовой врач всему научился и понял, как правильно лечить Поликсену. Сам Ворон скоро собирался покинуть Фельп.
— Помните, Джильди, надежда есть всегда, — говорил он, — Девочка старается выкарабкаться изо все сил, и возможно, это у нее получится. Пока у нее есть для чего и для кого жить, как она считает. Поликсена хочет быть адъютантом Зои Гастаки на море, и это главное, что заставляет ее цепляться за жизнь. Это невероятная блажь, но эта блажь держит ее на плаву, придает упрямства, и потому разум помогает телу победить болезнь. Поликсена обладает сильной волей и, хотя она основана на глупости, скорее всего, приведет к положительному результату. Сейчас ей нужна Гастаки, нужно видеть ее при каждом проблеске сознания, говорить с нею, а вы, Джильди, совершенно не нужны. Вы понадобитесь позже, когда девочка осознает, что не сможет больше служить своей адмиральше так, как ей хотелось бы, потому что ее ноги не действуют. Надеюсь, вам удастся удержать ее на краю обрыва, но как — в этом я не советчик, — добавил Рокэ, — А пока нет никакой необходимости вам просиживать в ее каюте каждую ночь. С уходом за раненой вполне справятся слуги и ваш судовой врач.
— Есть необходимость, — ответил Луиджи, — Вам этого не понять.
— К счастью, да, — согласился Ворон.
Луиджи не страдал от недостатка сна. Утром он дремал в кресле пару часов у постели возлюбленной, когда она затихала, а днем после не чувствовал усталости, потому что все время думал о том, что скоро придет вечер, и тогда он снова увидит Поликсену. Он научился сам ставить примочки ей на лоб, обтирать ей лицо и шею, когда она горела в лихорадке.
В эту ночь жар продлился не так долго, как обычно, девушка успокоилась, задышала ровно, но ночная сорочка, в которой она лежала, промокла от пота насквозь. Луиджи сперва хотел позвать служанок, чтобы переодели ее, но потом решил сделать это сам. Поликсена еще не жена ему, но он сделает ее госпожой Джильди как только станет возможно. Он позовет священника прямо сюда, на корабль, пусть совершит обряд в этой каюте, у постели с лежащей Поликсеной. Он возьмет ее в жены прямо здесь. И потому, сейчас сам сменит ей рубашку.
Чистое и глаженое белье в каюте имелось, запас для больной был сложен в сундуке. Луиджи достал свежую сорочку и полотенце и склонился над Поликсеной. Нужно было снять с нее налипшую, влажную от пота ткань, которая обтягивала ее фигурку. Луиджи осторожно убрал одеяло и прикоснулся к девушке, как к святыне. Он стал медленно поднимать смятый подол. Открылись перевязанные ножки, затем безупречные белые бедра девушки, завитки черных волос в низу живота, сам мягкий нежный животик, затем показалась маленькая упругая грудь с темными сосками. Луиджи любовался телом своей возлюбленной, таким прекрасным и беззащитным. Он высвободил из рубашки худенькие руки Поликсены и стянул влажную ткань через голову, погладил после разметавшиеся волосы. Всего лишь на мгновение он замер, рассматривая восхитительную картину, открывшуюся перед ним. Единственная, милая, любимая… Джильди стал отирать пот с тела возлюбленной, хотя с гораздо большим удовольствием он бы покрыл сейчас каждый его сантиметр своими поцелуями. Поцеловал бы и повязки на ногах… Скорее всего, Рокэ прав, и Поликсена не сможет ходить, но тогда он до конца жизни станет носить ее на руках. Он надел на девушку рубашку, устроил ее на подушках удобнее и наклонился низко, чтобы поцеловать в лоб. Поликсена лишь тихо пошевелилась в постели, и Луиджи снова сел рядом с ней, взял ее руку, переплетя худенькие пальцы со своими, и так просидел до самого утра.
Пленные «пантерки» постепенно покидали тюрьму и город. Их выкупали родственники за немалые суммы, установленные правительством Ургота, и забирали, увозили. «Поигрались дамочки в войну, и домой пора, под крылышко к родне. Оно и правильно…», — так говорили о них в городе. Обменивать пленных женщин на офицеров-мужчин оскорбительным для себя посчитала каждая сторона.
Луиджи знал, что насчет Зои Гастаки тоже ведутся переговоры с ее состоятельным братом. Брат был богат, так что цену за дожиху заломили высокую, а он еще и торговался, будто корову выкупал на рынке. За Поликсену Луиджи готов был сам заплатить, сколько нужно, а если объявятся ее родственники, собирался серьезно говорить с ними. Отец нехотя, но согласился на его брак с утерявшей возможность ходить девушкой, и Луиджи подозревал — только потому, что тот сам теперь часто навещал Гастаки.
Когда он в очередной раз застал их целующимися на палубе, скрыть свое присутствие уже не удалось ни от отца, ни от Зои. Луиджи не хотелось разговора об интрижке с дожихой, но дальше делать вид, что ничего не происходит, уже не получилось бы. Так что, обсудив с отцом свои намерения насчет Поликсены, он все-таки спросил про Зою.
— Не волнуйся, — ответил Фоккио, — твою мать капитан Гастаки не заменит. Ее никто не заменит. Такую женщину, какой была она, я больше никогда не встречу и не рассчитываю встретить. На свете много красоток, добрых, милых, умных, заботливых, но таких, какой была твоя мать, нет и быть не может. Она была единственной… Я любил ее, и любовь к ней унесу с собой в могилу. Что касается Зои — она совсем другая. Знакомство с ней послужило доказательством, что в женщине может быть ценна не только красота и нежность. Хотя внутри она и нежна, и хрупка…
— Не то, что снаружи, — буркнул Луиджи.
В тонкую натуру грубой необъятной капитанши он не верил. А может быть, просто ревновал отца, который после матери выбрал себе вот это. Ясно, что женщины у него были и раньше, и немало, но ненадолго и ничего всерьез, а тут вдруг Гастаки. Луиджи чувствовал, что на обычном времяпровождении с ней отец не остановится, и Фоккио почти тут же и убедил его в этом, удивив следующими своими словами просто невероятно.
— Мы угоним «Морскую Пантеру», — сказал отец, — то есть, сделаем вид, что угоним, чтобы так думали дамы. Зоя в этой битве проиграла все. Для нее закончилась жизнь, такая, как ей нравилась. Вернуться к брату, который заплатит за нее деньги — это позор, крах всего, кроме того, он будет попрекать ее, и о море ей придется забыть. А Зоя любит море, по-настоящему. Суша и присмотр недовольного родственника будет для нее как клетка с надзирателем. Так что я ему сам доплачу, если будет надо, чтобы отстал от сестры. Твоей Поликсене морская прогулка тоже будет полезна. Мы увезем их далеко отсюда, а там будь что будет…
Взгляд Фоккио стал мечтательным, и Луиджи подумал, что до сих пор очень плохо знал своего отца.
Фоккио неожиданно удалось все устроить. Увольнительные после одержанной победы дали ему и Луиджи без каких-либо проблем. «Морская пантера» была трофеем и считалась собственностью урготского флота, но и ее им отдали. Как оказалось, это Рокэ Алва сделал такой прощальный подарок обоим Джильди, но уехал он раньше, чем Луиджи успел его поблагодарить. Брат Гастаки слишком медлил с выкупом, и Фоккио сам сумел договориться о цене за обеих пленниц, чтобы их отпустили. Все было оговорено, «Пантере» не должны были препятствовать, а Зое старый морской волк рассказывал про готовящийся побег, и она, кажется, верила.
Наконец, нужный момент настал. Фоккио «тайком» провел на корабль несколько моряков, которые должны были помогать увести его от берега. Ночной ветер наполнил паруса «Пантеры», и она легко заскользила вперед, оставляя за собой Фельп.
— Мы плывем, — прошептала Поликсена, открывая глаза.
Луиджи, который сидел рядом с ней, легонько сжал пальцы девушки, с волнением и радостью вслушиваясь в ее первые за долгое время осознанные слова.
— Плывем, — негромко подтвердил он, — теперь вы и адмирал Гастаки будете свободны.
— Плен, — вспомнила Поликсена, — мы были в плену, я ранена… Где мой адмирал? — тут же с тревогой спросила она.
— Спит в соседней каюте, — поспешил успокоить ее Луиджи.
Спала Зоя или нет, он не знал, но объяснять Поликсене про дожиху и отца пока было рано.
— Попробуйте и вы еще поспать, — сказал он девушке, — Сейчас ночь, вы ранены, и вам нужен отдых. «Морская пантера» вырвалась из плена, мы плывем в безопасное место, и теперь все будет хорошо.
Луиджи утешительно поглаживал пальцы девушки, за все прошедшие у ее постели ночи он привык так делать и даже не замечал своей вольности, но Поликсена вдруг нахмурилась и высвободила у него свою руку.
— Почему вы здесь? — спросила она. — Вы враг, победитель, но помогаете моему адмиралу бежать? Зачем?
— Да, — ответил Джильди, — Ради вас.
Он не нашел, что можно было ей ответить, кроме правды, и решил, что честность сейчас — это правильно.
— Я люблю вас, Поликсена, — сказал Луиджи.
Он внутренне радовался, что имеет возможность сказать девушке эти слова, что она лежит перед ним живая, смотрит на него, слышит его, понимает и отвечает, а ведь он чуть не убил ее, когда дал согласие Сантарино на то, чтобы свернуть ей шею! Какое счастье, что Ворон тогда появился так вовремя…
— Этот побег и помощь в спасении из плена вашего адмирала — самое малое, что я мог сделать для вас.
Поликсена не смотрела на него. Она лежала молча, все также нахмурившись, и словно о чем-то размышляла. Луиджи тоже молчал и ждал. Наконец девушка подняла на него взгляд. Она смотрела сосредоточенно и строго, за строгостью прятался страх, и Луиджи стало больно от того, что она его боится, хотя старается скрыть это из гордости.
— Любите, — произнесла Поликсена, — и поэтому вы поможете моему адмиралу, отпустите ее. Значит, я
