этом не знал народ в странах, где до сих пор люди голодают.» – объяснил Тео, как ни в чём не бывало.
А здесь, от немыслимого количества сортов сыров и колбас рябило в глазах.
Больше всего Аню удивила стоящая вдали посреди аллеи, кабина, прозрачная как хрусталь. Это было фантастическое зрелище. Стоит кабина, в нее заходят люди по одному, по двое, по трое и... исчезают. Не успеешь оглянуться – никого уже нет.
Тео иногда принимали за русского, раз он был с ней. В Анне, блондинке с большими серыми глазами, сразу признавали русскую.
Однажды друг Тео пригласил их в ресторан, предупредив, что кухня будет одна из лучших, накормят отлично, но говорить по-русски «ни-ни», потому что обслуга – фашисты.
Они пошли с ним, вкусно поели, отдохнули, но... как ни странно, опьянели, да так, что она, выйдя из туалета, удивилась: «А где... моя юбка? И как я без неё пойду»? (хотя её и до ресторана на ней не было) только модные тогда леггинсы в обтяжку и длинная туника навыпуск.
Тео даже заволновался, стал её искать, заглядывая в дамскую комнату.
– Где ты пропала так надолго?
А потом, узнав в чём дело, друзья ржали над ней, как жеребцы. Аня никогда не думала, что от бокала пива можно так захмелеть, а оно у них – отменное. И вот, уходя от гостеприимных хозяев, Тео-немец, вдруг попрощался с ними по-русски:
– До звидання!
С этим акцентом принять его за русского, на самом деле, было невозможно. Но... боже мой! Это надо видеть, как он быстро уходил, да и они с другом поспешили поскорее ретироваться, так как лица у персонала стали зверскими.
На другой день Теодор повёл её в кабаре, спектакль потряс. Ощущение было таковым, будто идет война, а кругом – одни фашисты. Девочки на сцене плясали «кан кан», эсэсовцы в чёрной форме и крестах сидели за столиками и пили шнапс, играла музыка бравурных немецких маршей сороковых годов, когда немцы наступали, повсюду звучала гортанная немецкая речь. Такую создали обстановку из тех времен, что ей сделалось страшно, показалось, что они не играют – это их жизнь. Анна сказала:
– Мне кажется, что меня могут арестовать и увести в Гестапо, будут пытать и расстреляют. Я чувствую это. Давай уйдем отсюда!
Тео улыбнулся в ответ.
– Всё так и задумано. Раз на тебя так действует, значит играют профессионально.
И он стал внезапно далек, чужд и... опасен. Аня опять глубоко задумалась. Одна актриса была особенно хороша, похожа на одну из русских танцовщиц в шоу толстушек, и это как-то успокоило её.
... Вечером приехали друзья Теодора с женами, посидели, выпили хорошего вина и собрались в сауну. Тео пригласил свою Анхен вместе со всеми, но она отказалась. В немцах не было никакого ханжества – они ходили в общую баню, женщины и мужчины. Но Анна же… из «Эпохи – застоя» и не настолько в себе уверена.
На вопрос Тео:
– Почему – нет?– ответила первое, что пришло в голову:
– Я толстая.
– Это, ты-то, толстая? Это та, из кабаре, восемнадцатилетняя, да, толстая, а ты – классная!
Ей, конечно, было приятно это слышать, но Тео не убедил, и они остались. Часа через три проводили гостей, и он согласился, что им вдвоём это принесло гораздо больше удовольствия.
Очень удивила немецкая свобода, расслабленность во всем – в манерах, поведении, разговорах.
Однажды остались ночевать у его матери, в центре города. У неё все было стерильно, как в больничной операционной, особенно – белизна в ванной и туалете, от тапочек и полотенец, до кафеля и потолка с полом. Тогда Аня еще не видела, что такое евроремонт. Когда Эльза вышла из ванной совершенно голая – это смутило больше, чем всё остальное.
От наготы и совершенства тела, стало неловко, а на лице хозяйки не отразилось ни капли стыда.
... Старые кисти рук и шея, портили впечатление, но тело у Эльзы было, как у девушки с фигуркой фотомодели.
Аня спросила:
– Сколько Вам лет?
– Шестнадцать два – ответила она по-русски (а надо было сказать 62).
Правильный образ жизни, правильное питание, отсутствие стрессов, во всем «дойче орднунг» (немецкий порядок) – это и дало такой феноменальный результат.
Однажды в Пушкинском музее Аня со своим сыном зашла в зал со скульптурами, и тот закрыл ручонками лицо. Подошла дежурная и спросила его: «В чём дело, малыш»? – «Они же голые...» – ответил он.
– «Это не стыдно – ты в Музее, здесь можно смотреть на обнаженную красоту.» – сказала она и отняла его ручки от лица.
Так и на Эльзу надо было смотреть, как на музейных экспонат, не стесняясь.
Огромные налоги идут у немцев на то, чтобы избавить их от любых проблем.
Если ты получал 5тыс. (тогда марок), то три тысячи шли на налоги, и сюда входило всё: положено помыть три раза в месяц свою машину, так тебе ее моют и полируют совершенно «бесплатно», хотя она у тебя будет чистейшая – ты заплатил налоги.
Когда Аня спросила, куда у Тео девается мусор, так он об этом даже не знал, не видел и не слышал, потому что это не его проблема. Ночью – негры, турки, арабы, убирали, мыли и мели.
На высоком ограждении дома-зАмка, на уровне груди находилось несколько кнопочек – нажимаешь на одну кнопку, другую, третью... открываются ящички – с почтой, свежим молоком, принесенным молочником рано утром... одна урна для одного мусора, другая, другая - для другого. Всё сортируется сразу приходящей фрау.
В доме стояли витые колонны, подпирая высоченный потолок. Повсюду – огромные кресла, диваны, большой стол в столовой со столешницей из толстого стекла. И я задала ему глупый вопрос, но он меня волновал:
– Как удаляют пыль на таких колоннах?
– У нас нет пыли, потому что нигде нет голой земли, ты же видела – все заасфальтировано, асфальт на дорогах и тротуарах, всё моется с шампунем. – ответил Тео.
Она опять удивилась. Да, видела повсюду такой специальный, густой газон, Тео сказал тогда, что он экологически чистый. И правда, коровы прямо в городе щипали на газонах траву, там же расхаживали гуси, а «лепешки» за всеми тут же «исчезали», как по волшебству.
Анна видела, как ремонтировали дорогу – это было нечто. Глубина покрытия – больше метра.
– Это новые технологии. Слой песка, за ним – слой щебня, далее – слой цемента, много еще слоёв чего-то, получается целый слоёный пирог. И лишь потом... толстый слой «не вашего» асфальта.– рассказывал Тео.
Иногда он усаживал Аню в свой «Мерседес», пуская в «свободное плавание», и стоило ей ошибиться – все уступали дорогу, показывали, объясняли. Немцы не нарушали правила, а если что – тормозили и ждали, как в Грузии. Аня была в Тбилиси, помнила, что ощущение было таким же… от воспитанности водителей и их доброты. Из своего опыта вождения знала, как себя вели русские водители: злились, кричали, выскакивали из машины и махали кулаками, а бывали и перестрелки.
Ни в Кёльне, ни в Дюсселе, ни в Баварии, ни в Голландии – она не заметила полиции. Лишь однажды немец поставил машину не на месте. Вдруг, как из-под земли выросли два полисмена, Анна стала снимать инцидент на камеру. Было интересно за ними наблюдать.
– Ты рискуешь – могут отобрать камеру.– предупредил Тео.
Совсем рядом находился автобан, а до Голландии по нему – рукой подать. Туда немцы любили ездить за продуктами – там все дешевле, потому что перепроизводство, страна не воевала, не несла потери, и экономные немцы гоняли к ним.
Весь май вся Европа ест спаржу, а блюд из спаржи – не перечесть. Друзья Тео нахваливали, что она вкусна, хрустит на зубах, как русские грузди. Анюте захотелось попробовать, и Теодор предложил прокатиться до голландского города Роемонд. Поехали за ней в другую страну, хотя и в Дюсселе спаржей переполнены все прилавки. Мчались по автобану минут тридцать, как на реактивном самолете – уши закладывало, но и там Теодор нашел самый дешевый магазин, хотя мог себе позволить всё, что угодно.
А качество спаржи одинаково везде, также, как и осетрина, которая не бывает второй свежести, вся – высший сорт.
Они подошли к витрине магазина, а за стеклом прямо в земле, стояли... Аня растерялась, подумав, что это секс-шоп. На витрине за стеклом стояли мужские пенисы всех «сортов», форм и размеров – один к одному. Она и не думала, что они ТАКИЕ бывают. Да-да-да, стояли мужские белые члены, толстые и тонкие, длинные и короткие, изогнутые и причудливые, белые, словно выточенные из слоновой кости. Анна покраснела и попыталась отойти, но Тео подошел с улыбкой.
– Как ты думаешь, что это такое? Нам не пригодится? Пойдем, посмотрим.
И повел именно в этот магазин. Это оказался овощной «шоп», а эти пенисы (о, ужас!) – спаржа. Теодор купил три килогрпмма и бутылку французского вина, за 150 марок, для того, чтобы приготовить в нём спаржу. И его приходящая фрау-кухарка, предварительно почистив, как ревень, натушила эти «пенисы» в дорогом вине. Вкус оказался тонким и восхитительным – гурманом быть хорошо, когда есть такая возможность.
Когда смотришь западные фильмы, они в домах не разуваются и на диванах валяются в ботинках, на стол ставят ноги тоже в обуви. Опять же, потому что чистота вокруг, не плюет никто, все пользуются носовыми платками, никогда не увидишь на дороге сомнительных пятен, особенно от жвачки.
Тео знал, что в России не принято задирать ноги, и Анхен, (как он её называл) будет неприятно – сам никогда так не делал и при ней одёргивал друзей. У русских другие правила приличия.
Анюта утопала в его любви и ласке. В последнее время они долго не виделись – Тео держала работа, а ей не с кем было оставить сына. На этот раз выход был найден, и она принимала накопившуюся ласку, отдавая свою. Только сейчас начала понимать, что себя надо мужчине дарить и получать взаимность.
Каждое утро он варил вкуснейший кофе, готовил фрукты со злаками и ухаживал за ней с такой нежностью, что заставлял удивляться. Теодор становился для неё всё ближе и дороже, ему нравилось чем-нибудь поражать её каждый день.
***
Кельнский Собор покорил своей величавостью. Хотя Анна много слышала о нём, но действительность превзошла ожидания. Собор был огромен, как монстр. Русские во время войны не были вандалами – не разбомбили немецкую реликвию, как те разграбили и разрушили половину русских музеев.
На полу под мозаикой лежали захороненные древние вакхи, огромные окна – в цветной мозаике и повсюду – разноцветные витражи. Немцы кирхи обожали. В них не так, как в русских церквях, пусто и нет того таинства души, но... зато свежий воздух.
Душевного трепета в этом Соборе она не испытала, потому что преклонить колени было негде и помолиться некому. Все подходили, ставили коротюсенькие свечечки, посидев на скамьях, и... всё, никакой душевности. Или Аня чего-то не понимала, но... и немцам не нравились христианские церкви.
В Германии редко готовят пищу дома, только на завтрак, еда у них здоровая и правильная.
Работал Тео в России пять лет и сразу обзавёлся животиком, а когда его отозвали, за полгода стал стройным, как кипарис, растущий во дворе его дома. У него на кухне всегда стояла огромная ваза со всевозможными фруктами со всего мира.
