Это сейчас в России то же самое – иди и покупай, были бы деньги, а тогда... Ане всё казалось необычным.
Теодор измельчал каждый фрукт на модной фрукторезке, потом всыпал замоченные с вечера злаковые зерна, сбивал в миксере «обезжиренные» сливки, всё перемешивая. И... завтрак был готов.
Для неё же, кроме этого, Тео каждый день покупал несколько сортов вкуснейших сыров и колбас, по пять тоненьких кругляшек, чтобы не объедаться, а всё перепробовать. И она вспомнила, как её русский друг ехидничал: «Если не наешься там, так хоть понадкусываешь».
Как таковой, немецкой кухни не существует, как русской. Куда не придешь – шпикачки, сосиски, или (что казалось странным) «сырой» фарш из свинины или говядины, который намазывался на хлеб, и это было очень вкусно, хотя сначала она боялась... «А вдруг в нём глисты»?
Но надо ней смеялись, уверяя, что фарш... приготовленный... и если бы ТАКОЕ, хоть раз произошло, всех бы пересажали. И Аня рискнула однажды поесть вместе со всеми и... не пожалела.
... Если русские сначала пьют, а потом закусывают, то немцы... сначала едят, а потом... вместе убрав посуду в посудомоечную машину, идут в холл, достают бокалы и бутылку хорошего вина, усаживаются в кресла, включают музыку, медленно и смакуя пьют и общаются. Но Анна была русская, удовольствия от этого не испытывала, потому что считала:
«Какой смысл пить после еды, когда уже сыт и не получаешь расслабления или даже легкого опьянения».
Но... это и есть немецкая или европейская культура пития. В Германии нет пьяных, во всяком случае, она их не видела.
***
В День юбилея Теодор повёз её по шикарным и дорогими магазинам, таким, как сейчас на Тверской. Потратили пол дня, Аня ничего не купила, а Тео приобрёл обоим по дорогущей авто-зубочистке. Ей было смешно. До банкета оставался час. Вот тогда он привез её в магазин, где Аня оставила все свои деньги и его, в придачу. Причем, оделась с ног до головы мгновенно – вещи были великолепные не потому что фирменные, а просто она таких никогда не видела. Едва хватило времени, чтобы отвезти их домой, благо – все было рядом, и они успели переодеться. Ресторан пивной – это их слабость, а она «расфуфырилась» по-русски.
– Ты будешь там удивлена, Анхен. – сказал Теодор загадочно, когда она вышла к нему в шикарном чёрном шелковом платье в талию с глубоким декольте и распущенными длинными волосами.
Это произвело на него такой эффект, что ему срочно захотелось её раздеть. Но они только посмеялись, потому что уже опаздывали. Тео внимательно посмотрел на неё и сказал:
– Тебе не хватает одной детали.
Сходил в кабинет и принес длинную замшевую коробочку. Аня уже поняла, что там лежит очередной подарок – это оказалось колье необыкновенной красоты, оно подходило к её обручальному кольцу. Теодор достал его и застегнул на шее любимой женщины. Она покраснела от неожиданности, красоты подарка и от удовольствия.
– Вот, теперь... самое то. Но что будет с жёнами друзей? – расширив глаза, сказал он.
Увидев её – блестящие и восхищённые – остался доволен произведенным впечатлением. Сам же оделся очень скромно.
Аня знала – это их черта – чем богаче немец, тем проще одежда, хотя она будет из самых дорогих бутиков и от самых модных дизайнеров. Тео оказался прав. Когда они вошли, свет был погашен, а когда зажегся и гости прокричали ему поздравления и пропели «Хэпи бёз дей ту ю», Анна увидела всех сразу.
Они были одеты настолько просто – в джинсах и майках, что ей стало неловко за себя. Она не вписывалась в этот круг и заметила, как немки стали шушукаться. Обрадовалась, когда подошли три банкира, включая его брата, Отто, из Берлина. Те оказались в смокингах, а их жены – в скромных, но очень красивых дорогих платьях с украшениями, не гармонировавшими с их «лошадиными» лицами. Большинство немок, да почти все, были и есть очень некрасивы.
Пришло около пятидесяти гостей, их обслуживал всего один человек, сам хозяин этого кабака. За толстой стеклянной стеной стояли огромные бочки с пивом, а его производство происходило на глазах и было полностью компьютеризировано. Всё блестело от чистоты, начиная с бочек. Он успевал повсюду, летая, как пчелка – только ставили опустошенный бокал, как рядом появлялся новый прохладный и полный. Еда фуршета стояла на столах отдельно, никаких изысков с деликатесами – те же фарши и салаты, которые гости сами себе накладывали.
– Мне – хватит. Больше нельзя, я здесь уже поправилась.– сказала Аня.
Но его мать, подкладывая ей на тарелку копчёный бекон, ткнула беззлобно пальцем в бедро.
– Анхен, этот «шпиг» не немецкий, ты его привезла из России. Здесь поправиться невозможно – от нашего пива и еды не толстеют, а бывает и худеют.
Аня была в полной форме, ни одной лишней унции жира, но ей стало неловко. Действительно, она не видела на улицах Дюссельдорфа и Кёльна безобразных и толстых людей, как в Америке.
***
Тео был занят. Шли важные гости, дарили подарки, говорили тосты, и он с каждым должен был выпить. И так его «накачали», что Аня с братом увезли его домой «никакущим». Зато... утром из него можно было «веревки вить» – он чувствовал себя виноватым, что не смог вчера уделить ей много внимания.
Теперь уже Аня варила ему кофе и ухаживала за ним, таким беспомощным... Но всё оказалось притворством. Теодору просто это нравилось, в чём она убедилась, когда он схватил её в охапку и повалил рядом с собой, похвалив перед этим сваренный ею кофе.
– Сегодня будем развлекаться весь день. Сначала поедем на стерео-фильм в маленький кинотеатр. У вас таких нет. – объявил этот дорогой для Ани немец.
Там её удивили дети. Не в каждой семье у немцев они есть. Детвора уселась прямо на пол перед экраном – у них были крупные арийские головы с красивыми затылками, как у Тео. Аня подумала сразу о том, как трудно рожали их немецкие матери.
Если немки имели плохие жидкие волосы, то арийская форма головы с обыкновенной стрижкой устраняла этот недостаток. Молодые парни в Германии ходили с колючей стрижкой ёжиком, залитой лаком, а у немок – никакой химии на волосах.
... Когда идешь по России, тебя окружают красивые лица бабушек, женщин, девушек и детей. А в Германии – всё наоборот, если не сказать сильнее. У женщин-немок, кривые зубы и мужеподобные лица. А немцы-мужчины – наоборот – красивые и мужественные, но с лошадиными подбородками и стеклянными холодными глазами.
В отличие от них, русские мужчины, даже взглядом не пропустят ни одной симпатичной женщины мимо.
Тео – не такой – он блондин с большими карими глазами, бровями вразлет и обаятельной улыбкой. Нежный, как юноша, неиспорченный, и у него не немецкий темперамент. Может, в русского офицера, которого «пожалела» немка в войну... или он её приласкал. Она слышала, когда друзья подшучивали над ним, узнав, что он выбрал в жены русскую женщину.
Выполнив всю программу развлечений, побывав в кабаре, в Аквапарке, в Диснейленде, про который надо говорить отдельно, Тео и Аня, как в свое время Хемингуэй, с утра заходили в излюбленные ресторанчики Дюссельдорфа, постоянно повышая градус. И она, совсем не пьющая дома алкоголь, побывав во многих злачных заведениях Дюсселя, поняла вкус пития, зная, что здесь это и закончится.
Шли последние дни встречи, и на ночную дискотеку они добрались уже без сил, но это было что-то неописуемое. Два этажа с раскрытыми зальчиками-кабинками, около каждого свой бар с танцующими официантками и барменами, причём, каждый пританцовывал на своем рабочем месте. А внизу – общий зал, молодежь и пожилые бюргеры с женами или любовницами. Казалось, что танцевало всё: гости, мебель, обслуга, стены... громко гремела музыка. От людей исходило счастье, радость, благополучие.
«Подруга», которой было «шестнадцать два года», которая частенько увязывалась за ними, плясала рок энд ролл с молодым парнем, а у Анны с непривычки на это уже не было сил.
Каждый день и вечер она видела, как парочки пожилых немцев, дедушек и бабушек, шли в рестораны. Они были чистенькие, ухоженные, с прическами, красиво и модно одетые. И тут удивлял «дойче орднунг». Только заходила в зал очередная группа старичков, так предыдущая вставала и организованно выходила из-за столов. Всё моментально убиралось и было готово к приему новых посетителей.
***
У Анны сжималось сердце, когда она представляла, как её симпатичные русские бабушки, нищенски одетые, стоят на улицах и переходах с протянутой рукой. (А тогда... это так и было)
И Тео, зная всё это, не мог понять, почему она так долго не может расстаться с Россией.
Он постоянно спрашивал:
– Что тебя держит там, Анхен? Du bist die Beste, und Ich kann ohne dich nicht leben! (Ты самая лучшая, и я не могу без тебя жить!)
А она не могла даже представить, что сможет оказаться вдали от Родины, видеть каждый день чужие лица, слушать чужой язык и жить не своей, а их жизнью. Каждый день с Тео казался ей последним.
... С Теодором стало твориться что-то непонятное. Он оставлял ей ключи от машины и дома, и надолго исчезал, возвращаясь грустным и задумчивым, как будто его что-то тревожило. Это потом она поняла, куда он бегал. В былые времена и её бы затаскали в КГБ, узнав о такой связи с немцем, бывшим врагом. У него был такой пост в банке, которого он мог запросто лишиться, женившись на русской, то есть, на ней.
... Когда Анна улетала, от избытка чувств, полученных впечатлений, у неё... текли слезы.
Теодор уговаривал:
– Останься навсегда, прямо сейчас. Мне плевать на всех, я найду другую работу. Ты стала отлично говорить по-немецки, захочешь – будешь работать, нет – станешь хозяйничать в доме. Но она ответила:
– Я плАчу не потому, что хочу здесь остаться, а потому, что хочу в России жить так, как ты здесь, а не прозябать.
Но Тео ответил:
– Это – невозможно. У вас нет «дойче орднунг» и никогда не будет – другой менталитет. Воруют все, нет закона и порядка.
Анна видела грусть в его глазах, они подозрительно блестели. Он опять привык к ней и не хотел расставаться. Аня чувствовала, что он любит по-настоящему, пусть, по-немецки, но любит. Теодор, как предчувствовал, что ответ будет отрицательным, постоянно прижимал её к груди, шептал ласковые, немецкие слова... Он еще не знал, что обручальное колечко и колье с «брюликами», которые он ей подарил, остались лежать под подушкой на их постели. Анне было горько вдвойне – жаль оставлять любящего, так нужного ей
