породистое вытянутое лицо с усами врастопырку и заметно сутулые плечи блестели во мгле. Длинная сухая рука была воткнута в громадную карту из бронзы. Взгляд безнадежно грустный.
«Трианон* , - вспомнил я слова тестя. – Наш национальный позор».
Прибрел я, понурый, после Сеченьи – на этот раз опоздав. Дома были все трое, и меня это как-то сразу озадачило и удивило: обычно Лаци и Эдина приходили только «под занавес», а Эдину так и вообще заставал не всегда.
Весь урок как-то было не по себе. Так и подмывало признаться, рассказать запросто своим друзьям, что да, так вот случилось, завтра уезжаю домой. Вероятнее всего, насовсем. Ведь сколько доброты, бескорыстного участия и тепла каждый раз я тут находил, в этой обыкновенной венгерской семье. Ведь они не виноваты, что я еду. И я тоже. Но кто же тогда, жена? Нечего валить с больной головы на здоровую. Ведь, наверное, бывает же так: никто не виноват, а – не идет. Ну, не судьба. А только заикнись об этом, участливо начнется: «А надолго ли? А Катя в курсе? А тесть с тещей?», и самое смешное - нечего будет ответить. Никто не в курсе. Один я.
Эдина грациозно полулежала на диване, совсем близко, и в этот раз, пожалуй, впервые не отводила глаза, когда я все-таки украдкой, - изредка смотрел на нее.
Она беспричинно перебивала наш диалог с Анной, поправляла мои ошибки, всегда впопад, и тогда только я мог себе позволить, не боясь быть уличенным – подолгу не отводить от нее своего трусливого взгляда.
Знала ли она? Чувствовала ли?
Думаю, да. Конечно, да.
«А я тебе не показывала ее детские фотографии? – донесся вдруг до моего слуха голос Анны. – Эдина, принеси школьный альбом, ведь Сережа его до сих пор не видел».
«Нет, - растерялся я. – А есть?»
И началось:
«Это дом, где Эдина родилась. Это, когда Эдина пошла в первый класс… - альбом сработан топорно, обтянут серым дерматином то и дело переходил из рук в руки, (они сами его сто лет не открывали), но вдруг Эдина решительно вскочила с дивана и села на подлокотник моего кресла. Волосы хоть и короткие, щекотали мне лицо, раскрасневшаяся, с легким придыханием она неторопливо листала страницы. Я помертвел.
«Это мы на горе Матра, всем классом. – Сверху взглянула мне прямо в глаза. – Знаешь, это самая большая гора в Венгрии. Это…».
«Какое к черту это…» - я весь скукожился, съежился и осознавая интуитивно, что следовало бы чуток от нее отодвинуться, не находил для этого сил.
Тут неожиданно взгляд упал на слегка уже выцветшее черно-белое фото.
«Это в третьем классе», - упредила она мой вопрос.
«А почему такая нарядная? Крахмальный передничек, мини-завивка, туфельки белые?».
«А это нас в октябрята принимали», - засмеялась она.
«У вас и октябрята были?».
«А как же, все, как у вас. И вот, смотри, звездочка тоже с Лениным».
Я поневоле склонился ниже.
«А как же… по-венгерски «октябренок»?»
«Kisdobos», - гордо ответила она, и вконец рассмеялась.
«Ладно, kis я знаю, - маленький, а dobos что такое, как переводится?».
«Dobos – это… ну, как его… круглый такой, да вот же…» - и она пальчиком нетерпеливо указала на соседнюю фотографию.
«Барабан, что ли?».
«Ну, выходит да! Слитно – “маленький барабанщик”».
И потом, после этой «фотосессии» всякий раз, как она появлялась на пороге посреди нашего урока, я с бодрецой, игриво выкрикивал ей из залы:
- Привет, kisdobos!
- Szia, - широко улыбалась она в ответ.
Это стало нашей игрой, и о том, что стоит за этим нехитрым приветствием, знали только мы двое. Причем, «октябренка» я упоминал поминутно, без всякой надобности, - так часто, что Анна однажды не вытерпела и произнесла задумчиво:
«Сережа, она ведь уже взрослая. Какой же она «kisdobos?» .
«А мне нравится!» – с каким-то вызовом перебила Эдина.
Теперь kisdobos сидел, и устремив взгляд на меня, что-то свое думал.
Урок заканчивался.
«Ты сегодня какой-то рассеянный, - заметила Анна. – Что-то случилось?»
«Да нет, - солгал я, - ничего».
«Ну, ведь грамматика и спряжение у тебя никогда не хромали, а тут все невпопад».
«Устал я сегодня. С тестем дачу перекрывали, досок натаскался».
«И что сказать, они ведь всегда за меня переживали. И как язык дается, отыщу ли работу, и не сбегу ли назад домой, в Украину».
Но я дал себе слово молчать, - а слов я обычно своих не меняю.
Я задумчиво вновь взглянул на Эдину, и она не отвела взгляд.
«Сергей, - сказала Анна. – Напомни, какую тему я тебе в прошлый раз задавала».
«Про нашу дачу. Как мы ее с Лаци bacsi* «вытягивали».
«Ну, вот давай расскажи», - попросила Анна.
«Да ничего особенного… впрочем… ну, есть подвижки, есть», - сказал я и надолго замолчал.
Все это время, пока рассказывал, медлительно подыскивая слова, Эдина безотрывно глядела на меня, и глаза ее все грустнели.
«А как же, - даже вздрогнул я от неожиданно пришедшей мысли, - что ей радости в нашей даче, если, к тому же, она и правда ко мне неравнодушна? Ведь это будет теперь уже наше с Kat семейное «гнездо». (Ух, и слово жуткое!) Кому – крепость, кому – дом, а главное – свидетельство «прочного союза». Да, против такого козыря ей трудно найти сильную карту, - да еще с ее малоопытностью, порядочностью.
«А что рассказывать, Анна?» – продолжал я неловко.
«Из сарая столетнего хоромы не построишь, все одно, что из дерьма пули лить. Ну, ездим почти каждый день с тестем по городу, вынюхиваем кто где домишко старый разбирает. Бывает 300-500 кирпичей сразу, так что у ворот, - а ты сама помнишь, там песок один, а не грунт, - так задницу рвем оба, пока втащим груженый прицеп во двор. Но дело, кажется, на мази, совсем немного осталось. Со шлакоблоком хуже, придется покупать. А надо его до хрена – Иштван bacsi решил из курятника третью комнату сляпать. Балки вот вчера на чердак поднимали, под стропила, думал, кончусь. Хоть сухие, но длинные, зараза, и волочь в потемках далеко, в другой аж конец. Короче, веселого мало. Он-то мастер, спору нет, а я так вообще с третьего раза в гвоздь попадаю...»
Подумалось, действительно, на хрена мне эта дача? Я там все одно жить не буду – даже, если ее когда-нибудь и достроят. И знал я об этом всегда. И что в Венгрии не буду жить, уеду – тоже знал. Помню, как одна молодайка из Белгорода на «китайском» рынке за городом мне запальчиво говорила:
«Остаться? Здесь? Да ты что! Вот денег только на квартиру подсоберу и к черту домой… Они же даже в гости друг к другу не ходят!..»
«Завтра, ура, наконец, домой. По шпалам бы пошел, если бы поезда не ходили!»
«Ну, вот, - сказала Анна, - переедете с Каt туда жить, там сад хороший, винограда пять рядов».
Лаци привычно молчал. Бывало так - за целый вечер ни слова. Но слушал всегда внимательно.
«Ага, - сказал я, - есть где поишачить, это точно».
«Что-то ты не в духе сегодня, - посмотрела на меня Анна, не понимая. – Отдохни, возьми вон бутерброд, бисквиты».
«Ну, да, что уж там, - я невольно опять задумался и не договорил. Спустя минуту я поднялся из кресла».
«Поздно уже, я, пожалуй, пойду, - стал я торопливо и неловко прощаться. – Каt ждет уже, выглядывает, - солгал невольно. «Какой там черт тебя ждет!» - вдруг даже взвился от злости.
Дома тебя ждут, дурака – дома. На Украине. Дочка ждет, мама, друзья. Вот они-то точно ждут, а тут…
Эдина смотрела на меня во все глаза.
«Может, она знает? Может, она чувствует? Такая подавленная стоит, растерянная. Неопытная. Неискушенная. Пусть «мальчиков», ухажеров, любовников никогда и не было, зато душа… Такую и у нас не скоро отыщешь. Жаль, думалось мне, как жаль… Как глупа наша жизнь. И как даже при всем желании до обидного мало ты можешь что-нибудь изменить… Только в воображении».
Я выбрался в прихожую и стал надевать туфли. Молча. Они – все втроем – вышли из гостиной проводить.
В последний раз я взглянул на Эдину. И впервые не тайно – открыто.
Она улыбнулась и как будто хотела что-то сказать. Но ведь не при родителях же… Я знаю, что она хотела сказать, я потом об этом много раз думал.
А когда стоял уже у порога, уходя насовсем, как я знал - хотелось во всю мочь прокричать на все 10 этажей - как жаль, как не хочется ее покидать! - по-русски, конечно, прокричать. А я стушевался у лифта, как обычно, подыскивая венгерские слова для прощания. А у них с дюжину, наверное, таких слов и попрощаться можно по-разному…
И думал, уходя: ну, кто она мне? Кто я ей? Перешел на ту сторону, где еще более тусклый, мрачный стоял Сеченьи, потрогал бугорки мокрой карты у него под пальцами, и наутро уехал.
И вот без малого 10 лет прошло, а узнай я сейчас, что замужем и удачно – разревелся бы… Хотя… кто она мне и кто я ей?
_____________
Kozepiskola* - средняя школа(венг.)
Bolt* - небольшой магазинчик (венг.)
Трианон* - международный договор 1920 года, по которому Венгрия потеряла 2/3 своей территории
Bacsi* - дядя (венг.)
2006 г.
