Не верь обещаньям коварного грека:
Не может быть другом отчаянный враг.
Теперь для похода удобное время:
Днепровские воды окованы льдом,
В пустынях бушуют славянские вьюги
И снегом пушистым твой след занесут”.
Так князю-герою Свенельд-воевода,
Главу преклоняя пред ним, говорил.
Глаза Святослава огнем запылали,
И, стиснув во длани свой меч, он сказал:
“Не робкую силу правитель вселенной –
Всесильный Бельбог – в Святослава вложил;
Не знает он страха и с верной дружиной
От края земли до другого пройдет.
Не прежде, как стихнут славянские вьюги
И Днепр беспокойный в брегах закипит,
Сын Ольги велит воеводе Свенельду
Свой княжеский стяг пред полком развернуть”.
Вот стихнули вьюги, и Днепр неспокойный
О мшистые скалы волной загремел.
“На родину, други! В славянскую землю!” –
С улыбкой веселой сказал Святослав.
И с шумным весельем вскочили славяне
На лодки и плещут днепровской волной.
Меж тем у порогов наемники греков
Грозу-Святослава с оружием ждут.
Вот подплыл бесстрашный к порогам днепровским
И был отовсюду врагом окружен.
“За мною, дружина! Победа иль гибель!” –
Свой меч обнажая, вскричал Святослав.
И с жаром героя он в бой устремился;
И кровь от обеих сторон полилась;
И бились отважно славяне с врагами;
И пал Святослав под мечами врагов.
И князю-герою главу отрубили,
И череп стянули железным кольцом...
И вот на порогах сидят печенеги,
И новая чаша обходит кругом...
Создателю гениальной сказки на сей раз отказало профессиональное чутьё. Он лишь повторил изящным слогом усвоенную им расхожую версию, не пытаясь мыслить самостоятельно. Историки, наряду с летописной заметкой, использовали сведения византийских авторов:
“Сфендослав <…> отплыл с оставшимися соратниками, направив свой путь на родину. По пути им устроили засаду пацинаки – многочисленное кочевое племя, которое пожирает вшей, возит с собою жилища и большую часть жизни проводит в повозках. Они перебили почти всех [росов], убили вместе с прочими Сфендослава, так что лишь немногие из огромного войска росов вернулись невредимыми в родные места”
(Лев Диакон “История”, кн. IX.12, с. 82, М., 1988)
“Когда Свендослав возвращался домой и проходил через землю пацинаков, то они заранее подготовили засаду и ожидали его. Подвергшись нападению, он и все его войско было совершенно истреблено. Пацинаки были раздражены тем, что он заключил с ромеями договор”
(Иоанн Скилица “О войне с Русью императоров Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия” // Лев Диакон “История”, с. 133, М., 1988)
Византийцы очевидцами не были, свои суждения они основывали на русских сведениях, а из рассказов русских летописей отнюдь не следует, что в бою на порогах дружина Святослава погибла целиком, и что бой произошёл именно на порогах. Там говорится, что Святослав направлялся к порогам, и что он был убит при нападении печенегов. Всё! Прочие утверждения историков являются неприкрытой фантазией.
— Раз уж князь не собирался возвращаться в Киев, а налаживал жизнь в Причерноморье, то не было резона таскать за собой всё войско. Дорого, громоздко и местных жителей только распугает. Для переговоров с Цимисхием хватило одной ладьи, тем более её было достаточно в славянских землях. Святослав хотел договариваться, а не грозить.
— Будь со Святославом всё его войско, печенеги не посмели бы напасть на него. Они не решались нападать, когда главные силы русов были отвлечены на войну с Цимисхием, а при встрече с объединённым русским войском печенегам и подавно не на что рассчитывать.
— Если бы всё войско составило судовую рать, то получилась бы длинная вереница судов. При подходе к порогам опасности подвергались 1–2 ладьи, остальные были бы недоступны для печенегов. Каждая ладья представляла собой маленькую крепость, отделённую от врагов широкой полосой воды. При любом раскладе до большей части флота печенеги добраться не могли.
— Для засады требуются ограниченные силы, потому что, чем больше войск, тем сложнее их скрыть. Чтобы справиться с многотысячной дружиной Святослава понадобится столько войск, что они будут видны издали. Но если при князе находилось два десятка дружинников с одной ладьёй, то против такого отряда засаду всегда можно устроить.
На этот раз Свенельд не пустил дело на самотёк. Теперь за Святославом, вместо разрозненных печенежских шаек, охотилось отборное войско во главе с ханом. В летописном рассказе о нападении печенегов на Киев выделен эпизод, когда воевода Претич побратался с неким печенежским князем. И вот, наконец, в летописи названо имя этого “князя” – Куря. Другого быть не может. Не зря киевская знать обхаживала степного вождя: его можно было подвигнуть на такие злодеяния, от которых у обитателей Руси просто руки отсохнут. Убить великого князя решился бы только иноземец. Через Претича связаться с Курей смог и Свенельд. Подельники быстро поняли друг друга: они сознавали, что, как только Святослав узнает правду об их художествах, им обоим не жить. Расправляясь со Святославом, они спасали свои головы.
Чтобы устроить засаду, требуются соответствующие сведения. Конечно, проследить за одинокой ладьёй на Днепре не составит труда, и при этом войско могло двигаться в отдалении, не обнаруживая себя. Но если Святослав всё же решит высадиться на Хортице, то подобраться к острову незамеченными никак не получится. У князя найдётся достаточно времени, чтобы его люди успели погрузиться в ладью и отплыть от берега, а на реке они уже будут в безопасности. К тому же, замыслы Кури окажутся раскрытыми и повторить нападение не удастся, зато Святослав непременно отомстит печенегам. Действовать предстояло наверняка, но ведь и засаду, да ещё конную, слишком долго держать на одном месте не получится – она выдаст себя. Нужно и людям кормиться, и лошадей кормить, и навоз куда-то девать. В любом случае без сведений из первых рук не обойтись. Об участии христианской партии в убийстве Святослава можно судить по той злобе, с которой отозвался о князе составитель Иоакимовской летописи:
“… от вельмож и смерть мнози приаша, и велми от неверных ругаеми бяху <…> Он же, видя их непокорение, наипаче на презвитеры яряся, якобы тии чарованием неким людем отврасчают и в вере их утверждают, посла в Киев, повеле храмы христиан разорити и сожесчи и сам вскоре поиде, хотя вся христианы изгубити. Но бог весть, како праведныя спасти, а злые погубити, он бо вся воя отпусти полем ко Киеву, а сам не со многими иде в лодиах, и на Днепре близ проторча (порогов) оступиша печенези со всеми, бывшими при нем, избиша. Тако приат казнь от бога”
(В.Н. Татищев “История Российская”, т. I, с. 111, М., 1994)
Всё, что здесь написано – гнусная клевета, не имеющая подтверждения ни в одной из прочих летописей. По мнению В.Н. Татищева, составителем этой летописи был Иоаким Корсунянин, первый епископ новгородский (989-1030). “И прииде къ Новуграду архиепископъ Аким Корсунянинъ, и требища разруши, и Перуна посЪче, и повелЪ влещи въ Волхово…” (Новгородская I летопись, ПСРЛ, т. III, М., 2000, с. 160). Тогда понятна лютая ненависть иноземца к герою Великой Руси, да к тому же язычнику. М.Ю. Брайчевский даже принялся глубокомысленно рассуждать про некий “антихристианский террор” (М.Ю. Брайчевский “Утверждение христианства на Руси”, с. 119-121, Киев, 1989), доказательств которому он так и не предоставил, за полным их отсутствием. Клевета не украшает христиан, она всегда используется с единственной целью – оправдать собственную подлость.
Основываясь на Иоакимовской летописи, С.М. Соловьёв попытался выгородить Свенельда, утверждая, что Святослав будто бы сам отправил его в Киев за подкреплениями (С.М. Соловьёв “История России с древнейших времён”, т. I // “Сочинения”, кн. I, с. 135, М., 1993). Но в летописном тексте ничего подобного не сказано, там вообще не упоминается Свенельд. Там помещена вздорная байка, заимствованная из летописного рассказа о гибели князя Игоря – совпадение очевидно. Князю приписываются нелепые намерения, нелепые действия, чего, как хорошо известно из жизнеописания Святослава, на самом деле быть не могло. Всё списывается на христианского бога, а на него легко списать, он же сам себя оправдать не может. Орудием божественной воли якобы стали язычники печенеги, в реальности же они стали орудием христианской партии, творившей свои дела именем христианского бога.
Оправдаться Свенельду нечем. Будучи воеводой, он обязан был сделать всё возможное и невозможное ради спасения своего князя. А если не удастся спасти, то отомстить убийцам или погибнуть, защищая Святослава. Свенельд растоптал честь воина и витязя, бросив на произвол судьбы тела князя и его погибших товарищей, и, вместо того, чтобы исполнить воинский долг, он со всей быстротой помчался в Киев добывать личную власть при малолетнем Ярополке (“СвЪналдъ же приде Киеву къ Ярополку”). В Устюжском летописном своде сказано предельно откровенно: “СвиндЪл же убЪжа в бою, и приде в Киев к Ярополку сыну Святославлю, и сказа ему смерть отцеву, и плакася по нем со всЪми людьми” (Устюжский летописный свод (Архангелогородский летописец), М.–Л., 1950, с. 29). Лицемер и шкурник. Наверняка он добирался до Киева, как и сам говорил, “на коних”. И печенеги не чинили ему никаких препятствий – охота велась исключительно за Святославом.
Изобличает киевскую элиту ещё одно обстоятельство. Куря отчего-то не боялся мести за убийство Святослава. Если вспомнить более позднюю историю, то половецкий хан Кончак, пленивший Игоря Святославича в 1185 году, отнёсся к пленному князю со всей почтительностью. И не от избытка гуманизма, а чтобы уберечь собственную голову от неизбежной кары, если с князем вдруг что-то случиться. Печенеги кочевали неподалёку от Дуная и были весьма уязвимы для военного удара с Руси. Это при Владимире они расселились по всей причерноморской степи и гоняться за ними стало тяжело. Но после разгрома, который им учинил Ярослав Мудрый, печенегам снова пришлось бежать к Дунаю, где они занялись грабежом византийских владений. Сговорившись с сельджуками, они решились напасть на Константинополь. Тут на помощь византийцам пришли половцы, а с ними князь Теребовльский Василько Ростиславич, и 29 апреля 1091 года печенеги стали вымершим народом (“Византия и печенеги (1048—1094)” // В.Г. Васильевский “Труды”, т. I, с. 243, С.-Петербург, 1908). При Святославе Русь ещё была единой, а значит, имела достаточно сил, чтобы покончить с печенегами одним ударом, как до этого с Хазарией. Куря знал, что
