на отдельные кряхтящие атомы и начинала расползаться по всему пространству ямы, чтобы вновь продолжать своё бессмысленное медитативное существование... Только лишь единицы, не желая мириться с плачевным финалом, вскакивали и прыжками пытались добраться до края ямы, туда, где они только что были, и у них тоже ничего не получалось, и это были, как я понимал, молодые, те, кто ещё не утратил надежды...
Белые стены, как символ несуществования.
Многое в природе моей, наверное, было от животного состояния. Ум отмирал, но взамен чего-то более убедительного не возникало. Я (как и все здесь, наверное) был в странном человекоподобии амёбы — без мыслей, без желаний, без мечты. Ни одного внешнего раздражителя — почти ни одного, если не считать облакоподобного зрачка наверху и время от времени взлетающих людей. Мог ли я считаться существом разумным? Не знаю, не знаю... Это ведь только в ментальном мире можно быть твёрдо убеждённым, что если твой мозг пронзает непрерывная цепочка мыслей, то ты, конечно, разумен, а если этого нет, то ты, конечно, животное или растение, не способное на творческую инициативу. Иной разум — где он? Во мне ли спонтанно рождается каким-то таинственным непонятным образом? Или чья-то всесильная рука влагает его в меня, как знак непонятной и непознаваемой милости? Или же тут не без правильного поступка, решающего судьбу?
Я и не заметил, как местность вокруг меня изменилась.
Белые стены исчезли, превратившись в вихрь, искрящийся всеми цветами радуги. Я был один в центре этого великолепия. Движение разноцветных колец то замедлялось, превращаясь в гигантский цветок, то вновь ускорялось, и это тоже было похоже на гигантский цветок, только неизмеримо более прекрасный. То свежим прозрачным ветром веяло сверху, то ароматы обрушивались на меня, просветляя моё естество, удаляя из меня всякую тяжесть, и я был как волна невесомого эфира, уносящаяся в прекрасную даль. А потом радуги исчезли, и вместо них появилось странное оранжевое марево, которому не было конца и которое было как некий изначальный свет, и в нём больше не было ничего ограничивающего, только блаженство и беспредельность. На первый взгляд, оно казалось недвижимым, но это было не так — в нём концентрировалась гигантская статичная сила, дающая основу всему. Это был словно бы фаворский свет, в котором я парил вне времени и пространства. Мне, конечно, достало воли поглядеть вниз. Ничего необычного я там не увидел. Там были все мои сокамерники, эоны лет томившиеся вместе со мной на дне белой ямы. И они тоже находились в первичном оранжевом свете. Они висели виноградной гроздью, вцепившись в мои ноги, обратив на меня свои глаза, и в этих глазах не было ничего требующего, ничего обязывающего, ничего, что можно было бы с презрением оттолкнуть... Во мне промелькнула малодушная мысль, а ну как они сейчас своей тяжестью обрушат меня обратно на дно белой ямы, и мы снова застрянем там на эоны и эоны лет в безрадостном бытии, и я даже увидел, как мы и впрямь вопящим клубком падаем вниз, ударяемся о твёрдое дно и кряхтя расползаемся в разные стороны; но и другая мысль явилась тогда ко мне, да кто я, собственно, такой, чтобы кого-то судить, определять кому-то судьбу, выбирать сладкие или горькие уделы. Пусть всё будет как будет, пусть они летят рядом со мной, если так хотят, — туда, в прекрасную неизвестность... И они и впрямь уже не висели на мне, а летели рядом, прекрасные, как звёзды или кометы, похожие на полузабытую мечту на полузабытой планете. И теперь мы были не скопище орущих себялюбивых атомов, но единое братство, крепче которого нет ничего во вселенной. И мне казалось, что лучше я умру, но не откажусь ни от одного из них, потому что мой новый разум никогда не будет совершенным без кого-то из них. Даже один потерянный человеческий атом заставит тосковать меня до конца времён, и даже там, за гранью, о которой я не могу сейчас ничего сказать, я не рискну считать себя совершенным и полноценным (да хотя бы стыд мне этого не позволит). Если уж горе, то вместе, если уж счастье — то тоже вместе, до той поры, пока существует вечность. А она, надеюсь, будет существовать всегда. На то она и вечность...
9. Горе с гребушками https://fabulae.ru/prose_b.php?id=105881
Виктор Скляр - https://fabulae.ru/autors_b.php?id=11834
монолог от тети Двойры
Нет, но это же черт знает, что! ... А, что вы сами не видите? Так разуйте свой, хотя бы один глаз!... Как, ну и что с это?... - Вам враз и навсегда станет ясно, как белый пароход среди Черное море, что эта жизнь совсем не в сметане, а как раз наоборот, - все идет поперек с горло. Может в другой жизни будет немного лучше? …Вы не в курсе? …Ах, вы еще не были там?! И, что же вы тогда еще ждете?...
Мне, - так уже давно все поперек с горло! Но я не делаю за это таких кошмарных событиев, как истерика,, английский -сплюнь (сплин), меланхолия и мелодрама! Боря, сними это резиновое изделие с голову, - его носят об другое место!
Об какое?... Спроси за это у тети Гали, - она Доктор педагогических наук и знает об это абсолютно все, и досконально!... Таких штук, как у тебя, сейчас на голову, - у нее была всегда полная сумочка! Как в добрые старые времена! Если, что не знает, - так она спросит у профессора, - он там всегда рядышком! Они так дружно работали об эту науку, что тетя Галя стояла немного в интересное положение! Да, она, таки, родила!... - Докторскую диссертацию!… Нет, вы слышали, что он сказал?! Он сказал, за что ему так интересно! Боря, а за что тебе так интересно носить это об голову?... Оно с гребушками?... Вы уже разули свой, хотя бы еще один глаз?... Так, посмотрите! - Оно, таки, с гребушками, чтоб мы так жили! - Так, - за тетю Галю! Вы знаете, - она, таки, осталась совершенно недовольна профессором! То ли он был сильно слаб, то ли не очень силен, но когда диссертация была уже сделана, - так, она тут же, и решительно; показала ему поворот от ворот! Ну, тот, поворот, - что сразу за Лонжероном, - с большим платаном; возле бочки с квасом! Лично мне, - так, она кажется очень умной женщиной!... Бедный профессор! Он обещал ей, что иногда будет сильным! Ха! Он не знает, что сейчас нашей тете Гале надо сразу четыре таких профессора! И где она их столько наберется? А, она и не набирается, потому что в ход идут работники автотранспортного состава, докеры, и, вообще, всякий подручный мужской материал всего города! Я же говорю, - она умная, - женщина! Мы с ней - одного поля ягодки! Такие обе, - сладкие и аппетитные! Чтоб мы так жили, еще не раз, и не три, конечно!
Вы знаете, никто и никогда не имел меня за дуру, но тут мне все так непонятно... Это же не берсальер, и не гусар, я имею ввиду, то что на голову у Бори, чтобы цеплять на него всякие там перышки, гребешки и усики! Мой бедный муж! Он умер бы во второй раз, узнав за это горе с гребушками…
За что он умер в первый?... А за что вы слышали?... Об что вы говорите?... Какие рога?!... Он умер за касаламоновскую аллергию! Когда он слышал за касаламон (комсомольская организация) и когда я должна была платить туда взносы, ему сразу становилось плохо! Так, я их и не платила!... И все равно ему становилось плохо за касаламон всего черноморского пароходства. Это и стало за его трагическую гибель!
Мы вышли в море. Красавец лайнер! Команда: - все тридцать два, как сорок четыре, – касаламоновцы! И я, - маленькая, изящная и, любимая всей Одессой! Но я не платила взносы! И команда лайнера ‘’Одесский касаламоновец‘’, - нет, вы заметили какое гордое имя носил он на борту?... Да, и команда постановила: – расчитаться мне с таким образом! А что я могла сделать с против такое большинство?! Абсолютно, - ничего! И я подчинилась , как настоящая касаламоновка. Это у них называется демократических централизмов! А еще говорят, что у них не было демократии! Все у них было! И свет они выключали сами. Им не надо было звать для этого Чубайса! Попробовал бы он туда сунуться в это время!
А вы говорите, - рога!... Ну, если и были, - один – два, то очень маленькие и изящные. За третьи и пятые он не слышал, а за остальные, - я сама сбилась со счета!... Дело не в этом. Был, - рейс, - одна команда… Ну, и что за то, что их было тридцать два?... Касаламоновский устав был один на всех! И никто, слышите? Никто не имел право его нарушить!
… Вот, и вы туда же, как и Сеня! Когда он узнал за это, его тут же хватила ударная аллергически-касаламоновская кондрашка! Он покраснел, побледнел и умер. И вы знаете, что я вам скажу? Я вам скажу, что он был совершенно не прав, когда связался с этой аллергической вавкой. Как будто он, - первый и сразу - последний!
А теперь он там,… а я с детьми здесь, и я не могу спросить его: Сеня, за что ты так сурово с нас обошелся?... Ладно, дай Бог ему здоровья там, а нам здесь, - но когда-нибудь, лет через сорок, мы с ним встретимся, и тогда я спрошу его за это…
Что, тетя Двойра? Что, так не убивайтесь?!... Нет, а вы можете мне сказать, как надо убиваться об этот железный ящик, который называется сейф? Который нафарширован “зелеными”, как кефаль весной икрой! Арончик из этих “зеленых” делал кораблики с президентами на борту. Они так красиво плавали в мою ванну! А теперь он их делает от старую газету! Нет, ну, зачем надо было так обидеть своего родного ребенка от моего третьего брака?! А вы говорите не убивайтесь! И теперь вся Одесса копает эту землю, чтобы отыскать эту чертову железяку! Ничего, - мы поищем, и если не найдем, - то встретимся! И тогда я ему устрою такую аллерическую кондрашку!...
Скажите, а вы не в курсе, - там где сейчас Сеня; там есть касаламоновская организация?!... Нет, вы посмотрите, что он опять делает?!... Боря, я тебя умоляю! Убери, наконец, с голову это горе с гребушками и одень, что-нибудь поприличнее! Или позвони, тете Гале!... Нет, и, все-таки, - она доктор! Хотя, все мы себе в уме, - и понимаем какой и за что - она доктор! И, все-таки, она специалист; - и, если у тебя их столько много,- звони, Боря, - звони тете Гале, - она, - быстро найдет им применение!
10. Аварийная посадка https://fabulae.ru/prose_b.php?id=46006
Виктор Яго - https://fabulae.ru/autors_b.php?id=5756
Это был обычный рейс на Хабаровск. Шел третий час полета. Из разговоров экипажа я узнал, кто летал на "Тушках", кто на "Илах", а кто на " Ашках" и даже на "Боингах". Я летал только второй год, и мне нечем было похвалиться. Иногда кто-нибудь рассказывал интересный случай или анекдот.
Спокойный полет был нарушен писком сигнализации об отказе левого двигателя. Бортмеханик подтвердил падение тяги и отключил подачу топлива. Полет на трех двигателях позволял лететь в штатном режиме. Но все равно эта ситуация мгновенно стряхнула с нас меланхолическое настроение и привела в напряженно-внимательное состояние. Прошло еще минут 15, и мы уже успели вздохнуть и успокоиться, когда вдруг сработала сигнализация о пожаре на втором двигателе. На взгляд командира бортмеханик пожал плечами и уткнулся в показания приборов. Уже визуально был виден тонкий дымный шлейф, тянувшийся от двигателя. Командир сообщил диспетчеру о сложившейся обстановке и пошел на снижение. До ближайшего аэропорта было еще минут 30 лета.
В этой усложняющейся с каждой секундой обстановке командир принял решение об аварийной посадке. Он дал
