У красавицы подол в старину до пола.
Сразу видно - слабый пол и не надо голой
в лоскутах тряпья ходить — всё, что есть, наружу.
Бесом бисеры кружить в холода и стужу.
От рябины погляди: Разгорелось алое,
угольками на груди, яркими кристаллами,
драгоценное колье - ожерелье чистое,
не червонцами втройне - звонкими монистами,
А живою нитью бус в цвет устам и солнышку:
Очи вниз - печаль и грусть, напрямую - колышком
грудь терзает сарафан твердыми сосочками
и в походке стройный стан лебедями сочными
за изгибом льет изгиб: Ворожит, сторонится...
Глаз увидел и прилип - салютует конница!
На косе атласной бант - не перо вороние
и улыбка, как гарант русского сословия.
А теперь, куда ни глянь - телеса открытые.
Дева высохла в тарань — вся на нервах, прыткая...
Злобной фурией глядит - щукой и акулою.
Вот такую полюбить, как стоять под пулею. |
Не глаз мне колер интересен,
Не грудь и не осиный стан,
А чем Вы дышите, мадам;
Ваш мир насыщен или пресен.
Каблук верстой на кой мне ляд,
И "made in..." Это дань изнанке.
Ну разве только что по пьянке...
Я ненавижу дистиллят!
Я сам по жизни, словно глиссер,
И сам себе я Институт!
Плевать с Останкинской на бисер!
Мне б без огранки изумруд.
На кабаки, Луке в угоду,
Полжизни я имел патент,
Там бисер был как адсорбент,
Мне не хватало кислорода.
Я больше не искатель-плут,
Не кот, взбесившийся в апреле,
А те стекляшки потускнели...
Ладонь в крови --- в ней Изумруд.
Как-то так. С уважением. Сергей.