Когда в глухую полночь столь уставший, утомленный,
Над грудой книг я размышлял, что мне и как, и кем дано
В старинных фолиантах, драгоценных, утонченных,
Услышал вдруг я легкий стук в мое закрытое окно.
На улице стоял декабрь студеный, я подумал вслух,
Озябший путник скромно, тихо просит у меня приют,
Камин мой догорал, когда раздался этот стук,
Бросая отсветы на пол и шелковые шторы, на уют.
Я с нетерпеньем ожидал, когда придет начало дня,
И утопив безмерную печаль по легендарнейшей Леноре,
Безвременно, безжалостно и скоро так покинувшей меня,
Я вновь воспрянул к жизни новой, победив усильем горе.
Я полон был печали, грез, но вот портьерный шорох
Подкрался и внедрился страхом в исстрадавшуюся душу,
Чтоб сердце успокоить, повторял себе: "Открою полог,
Увижу, что прохожий постучал ко мне, напрасно трушу.
Попросит он спасти его от сильной стужи, приютить".
Взбодрился я и тихо прошептал в ответ на этот стук:
"Вздремнул и не услышал стука и прошу меня простить".
И дверь открыл, но там один лишь мрак. Откуда ж звук?
Всмотрелся я и, изумленный, в страхе и сомненьи
Услышал слово лишь одно, мне милое всегда: "Ленора".
Но оказалось, это эхо повторило голос мой мгновенно,
Вернулся в комнату, горела вся моя душа укором.
И снова стук услышал, и теперь уж прежнего сильнее,
Проверить я решил, что от меня скрывает темнота,
И разузнать секрет, биенье сердца успокоить поскорее,
Подумал, это ветер в ставни мне стучит, там пустота,
Пугая страхом, отвлекая стуком от благого размышленья.
Толкнул оконные я тихо ставни, хлопая крылами громко,
Влетел вдруг черный Ворон, птица древних поклонений,
На бюст Паллады взгромоздившись без смущенья, звонко
Он каркнул важно, строго, явно соблюдая этикет,
Я, улыбнувшись, произнес: "Рад гостю я всегда,
Поведай, как тебя зовут во мраке ночи, дай ответ,
Услышал вдруг, как каркнул громко Ворон: "Никогда".
Тому я удивился, что меня услышал Ворон и ответил,
Хотя ответ его меня ничуть не успокоил, обреченно
Он душу влил в ответ свой непонятный, я заметил,
Не шевельнулись даже перья важной птицы черной.
Я тихо произнес: "Моих родных, друзей давно уж нет,
Лишь ты теперь мой близкий друг, увы, не навсегда,
И с наступленьем утра светлого ты улетишь". В ответ
Услышал: черный Ворон вдруг прокаркал: "Никогда".
Я задрожал, как только тот ответ категорический услышал,
Но успокоился, осмыслив, что другого слова он не знает.
Я кресло подкатил поближе к бюсту, к двери, там потише,
И углубился в мягкий бархат кресла, был уверен, разгадаю,
Что мне старается поведать птица темных древних дней,
Терялся я в догадках, черные глаза его меня сжигали,
Проникнув в сердца глубину при свете яркой лампы и под ней,
Казалось мне, что все предметы дымом наполняться стали.
И понял вдруг, что мне благой Господь дает забвенье,
Чтоб никогда я вслух не вспоминал любимую свою,
Тут снова Ворон громко каркнул в праведном сомненьи,
Во мне все задрожало и умолкло, застывая на краю.
Подумал я, что этот злобный Ворон явно не целитель,
Всего лишь тварь злосчастная, не мене и не боле,
И мне он послан дьяволом, как гнусный искуситель,
Низвергнутый ко мне на землю бурей, сильной волей.
"Поведай мне всю правду, - снова я его просил,
-Есть у меня какая-то надежда на забвение благое?"
Он снова грозно каркнул:"Никогда", лишившись сил.
"Ты тварь злосчастная", - я вновь сказал ему, изгою.
Хочу в благом Божественном Эдеме я обнять любовь,
Прижать к своей груди святую милую мою подругу,
Услышав возглас: "Никогда", проникший в кровь,
Я приподнялся в кресле, крикнул громко другу:
"Ты, злобный Ворон, возвращайся снова в бурю, в мрак,
Не оскверняй приют своею ложью страшной, черной,
И клюв свой острый вырви из души и сердца, ты мой враг,
Ты призрак страха, вон лети из комнаты моей проворно!"
Но каркнул снова тощий Ворон преотвратно, гре'шно.
Теперь на бюсте призрачной Паллады он беспечной,
А тень его крылатая блуждает у меня в душе неспешно,
И видно, что ее я обречен терпеть всегда, извечно. |
=====================