Ох, что-то я разволновался…
И ни с того, и ни с сего.
Чего-то, видно, испугался –
Пока не понял я – чего.
Внезапно чувства раскалились,
Как угли в доменной печи.
И нервы что-то расшалились,
Хоть криком на весь мир кричи.
А дело вот в чём: там, на пляже,
Где по волнам плывёт тоска,
Младая дева, дама даже,
С глазами грустными слегка,
Вступила в диалог со стаей
Противных и крикливых птиц.
Она рыдала, вопрошая:
- "Почто не ведает границ
Обман любимого мужчины?
Скажите, чайки, не тая,
В чём заключаются причины?"
Совсем пропаща жизнь моя!
Надрывно чайки отвечали,
Что он стервец и подлый гад.
Они такого не встречали
Ни сто, ни двести лет назад.
Младая дева, дама даже,
Горючи слёзы утерев,
Ушла. А я в волненье, скажем,
Рыдал, как одинокий лев.
Три дня сидел я на причале.
Оголодавший, но живой,
В глубокой грусти и печали,
Обеспокоенный судьбой
Красивой брошенки несчастной,
Я ждал её. Она пришла…
С улыбкой грустной, но прекрасной,
Ко мне, стесняясь, подошла.
Сказала мне, что в узелочке
Есть пирожки и колбаса.
Сама была в простой сорочке.
Не это главное… Глаза
Её сиренью отливали.
Пылал в них чувств больших костёр.
Рядком мы сели на причале.
Вели неспешный разговор...
Кричала громко чаек стая,
Дрянных и бесполезных птиц.
Их шумный гомон, нарастая,
Летел, не ведая границ…. |
И плачет горько дама
А чайки, очень обнаглев,
орут так громко, не имея срама,
Роняя на лету, на гриву льва
Все лишнее. И на глазах у дамы...