ТОпо-тОпа-рАса-тОпа…
Пенелопа!
Уважь.
Каблуки красным перцем намажь.
Вот это попа!
Папура-цви-и-и! Зови, зови!
И вдруг
бум-пу-пудум – здоровенный сундук
отбился от рук.
Пианисту ждать недосуг.
Он звуков корзины через плечо –
как суп харчо—
как плитку, когда горячо.
Как чёрт-те чё.
Тим-варлим,
мы с ним
взорлим!
Через бух-бах встаёт тенью Бах.
Трах-тарарах-тах тах!
Всё не так!
Одна тысяча сто тридцать первый такт
флейтой визжит
и булькает саксофон.
Из-за кулис выбегает слон,
за ним верблюд.
Финиками на подставки блюют
и в тысячный раз повторяют маршрут –
туду-у-ут, мы ту-у-ут! В пустыне.
Этот мотив -- навсегда и отныне.
Чёрной ваксой белозуба раба.
«Ува-ува-ува» --
Как на солнце труба.
И-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и!
Улыбни, раскали, подними.
Запали!
Уложи на сковородку-полок.
На тромбоны нанизан,
корчится потолок.
А куда, а куда, а куда
Сыплется ксилофоновая лабуда?
Словно сытый кабан,
бубнит
большой барабан.
Волчками тарелки кружАт --
Ослепленье кривого ножа,
и гоняет по рельсам жужжащий вагон
чарльстон.
Круто, крупно. В глаз -- не в бровь
от всех от стен отлетает дробь.
Но этого мало. Мало!
Летят, кувыркаются двадцать палок.
По гонгам пык-пык – их извечный язык.
Как треск раздираемой кожи –
ухмыляющиеся медные рожи.
Мгновенье –
и трахнет обломками в нас…
И вот устремляется бас --
бум-бум --
прямо в пол.
Угрожающей глыбой пошёл
на толпу.
Надаю. По лбу. Растопчу. Зашибу.
Не шучу…
Но тут --
ослепляющий словно мираж,
голощёкиной скрипки ударил пассаж.
Словно рыцарской шпагой. Как света лучом --
он по струнам смычком
как по латам мечом.
Он изящен и прям. Ему всё нипочём.
И разбойник уже в саркофаг заключён.
Под победных копыт остывающий пыл
оседает хрустальная звёздная пыль…
Вдаль уходит дорога
и тают сердца.
Нет конца. |
