КАК ЗАГОВОРЁННЫЙ
Ли-Янг Ли, р. 1957
Пока не услыхал её,
Не знал я, что могу грустить.
И до рожденья своего
я никогда не сознавал,
что навсегда пропал.
Ведь прежде чем поймешь,
что выбирать и как,
немало можно потерять.
Родился грустным,
и, затаившись, так живёшь,
не сознавая что грустишь;
я жизнь прожил
у основания вещей,
которые меня крупней.
Прекрасно утро рано, на рассвете,
когда едва свело, но птичьи голоса уже несутся с веток.
А полдень так высок, хоть мимолетен.
Закат - тот древен и глубок
пред тем, как ночь наполнит дом.
Я этого совсем не понимал.
И в непризнаньи умирал, и умер бы,
когда б её не услыхал. И до меня дошло:
душа моя – невеста, что ищет жениха,
или жених заговорённый, он - в страстной
грусти, вечно ждать её готовый.
Я слышал, как она поёт,
я понимал: её мой ум, наверно, не поймёт,
не назовёт он всех вещей,
пока глубинную основу
в них он не найдёт. За пение её
я бесконечно благодарен ей.
Теперь для жизни прежней умер я,
всё стало внове для меня,
и эта жизнь – совсем иная жизнь –
от жизни остальной не отделяю больше я себя.
И смерть теперь – не смерть моя,
она подушка у меня под головой,
иль камень, подпирающий раскрытое окно, -
за ним жасмин цветёт давным-давно.
Я слышал, как она поёт,
и больше не боюсь того, что вечно.
Теперь я знаю всё, что ей известно,
и никогда надеюсь не забыть:
пусть важное ушло,
происходящее есть безупречно.
Я столько в жизни потерял!
А сколько суждено мне потерять еще?
О сколь напрасно прожил я!
И как теперь грущу. И сколько мне
прожить вотще?
December 20, 2017
Черновой перевод: 20 декабря 2017 года
“Spoken For” from “The Undressing” by Li-Young. Lee Li-Young Lee was born in 1957 in Jakarta, Indonesia, to Chinese parents.
SPOKEN FOR
Li-Young Lee, b. 1957
I didn’t know I was blue,
until I heard her sing.
I was never aware so much
had been lost
even before I was born.
There was so much to lose
even before I knew
what it meant to choose.
Born blue,
living blue unconfessed, blue
in concealment, I’ve lived all my life
at the plinth
of greater things than me.
Morning is greater
with its firstborn light and birdsong.
Noon is taller, though a moment’s realm.
Evening is ancient and immense, and
night’s storied house more huge.
But I had no idea.
And would have died without a clue,
except she began to sing. And I understood
my soul is a bride enthralled by an unmet groom,
or else the groom wholly spoken for, blue
in ardor, happy in eternal waiting.
I heard her sing and knew
I would never hear the true
name of each thing
until I realized the abysmal
ground of all things. Her singing
touched that ground in me.
Now, dying of my life, everything is made new.
Now, my life is not my life. I have no life
apart from all of life.
And my death is not my death,
but a pillow beneath my head, a rock
propping the window open
to admit the jasmine.
I heard her sing,
and I’m no longer afraid.
Now that I know what she knows, I hope
never to forget
how giant the gone
and immaculate the going.
How much I’ve already lost.
How much I go on losing.
How much I’ve lived
all one blue. O, how much
I go on living.
|
