Хлопнуть дверью, уйти, раствориться в тумане белом
Суматошного города, к Ленке пути отсечь.
Но при всех этих "к чёрту", "гори всё" – ещё свербело
За грудиной, и жгло, и царапало, и болело,
Что хотел он от глаз и от рук чужих уберечь.
Будет вольному воля, и будет в глубоком блюде
Золотиться горячая, солнечная форель,
И другая хозяйка медовым кваском остудит,
Торопливо и ловко (да кто её в том осудит?)
К наступлению ночи постелет двоим постель.
И, когда он решит, что довольно уже исканий,
Ради женщины этой – хоть плаха, в конце концов,
Что-то ухнет в груди, грубо сдавит её тисками,
И услужливо память, как старый негодный сканер,
Выдаст Ленкино бледное, горестное лицо.
На столе, как всегда – стопка книг и гора тетрадей,
Вся еда – пирожки из закусочной за углом.
Неустроенный быт... Пусть простит его, Бога ради,
Запоздалое счастье, тут дом и богат, и ладен,
А безрукая Ленка... Оставь – пропадёт потом.
|
