МОНОЛОГ ОФЕЛИИ
Т-с-с, говорю я Вам. Да, я не утонула.
Тогда похоронили несчастную, в две капли на меня похожую.
Сегодня много лучше умеют это делать – сюжет известный.
Но главного, что столько лет скрывали, еще не знают:
Гамлет жив. Он временами бредит… Как чем? Чем принцы бредят?
Конечно, властью.
Тогда был Ренессанс. О справедливости, о праве, чистоте – не одного исподнего – шептались по углам. Еще, бывает, честь упоминали. Щепоть любви, чтоб подсластить компот, осведомленные в проблемах подсыпали –
и варево несложное искомый результат безоговорочно давало. Всяк роль свою играл, не отклоняясь от разученного текста.
Ах, детство! Блаженством называть не стану, но блажью – да, оно переполнялось. Тут Гамлет первым был. В его тени другие пропадали. За это невзлюбили. А он на них не умышлял. На что ему? Он ожидал наследства.
Поет: Ой, тяжелое наследство, ой, беда , беда, беда!
Мы своё им дарим сердце, а они нам – никогда.
Да, был и он, наш гениальный Гамлет, наш принц и воин, датский наш философ, мужчиной не из худших. Но без сердца. Как, впрочем, быть должно. Что сорок тысяч братьев? Любила я его, как миллион сестер.
Меня похоронил, всех близких уничтожил, а недвижимость тайно перепродать сумел. Тому мальчишке Фортинбрасу , тщеславному и падкому на лесть. Тс-с. Кажется, Гораций? Прямой, как кий бильярдный. При нем остерегусь. Слова запомнит все, а передаст – и смысла нет нимало. А Гамлета тоскливые глаза души чужой измерить не умеют. Огня в глазах его давно не стало. Очки тут ни при чем. Кто видит, видит сердцем. Ребенку малому понятно и коню… Мужчины ж видят – не выше пояса, бедняги. И, значит, все наоборот. (Осудит мать, невесты – отречется, а компаньеро – другом назовет).
Поет: Ой, друзья, друзья навеки, ой, игра, игра , игра!
Мне б не окунаться в реку – дважды в реку! – но пора…
Убегает за кулисы. |