ВСТРЕЧА С ПУШКИНЫМ
Как залп «катюшин», выстрел пушкин
прорезал ночь мой дикий вой.
Ко мне явился ночью Пушкин.
Сергеич, ты?!
Живой?!?!
«Живооой!»
Кричу, кровати жмя грядушку –
я чё-т не верю ни хрена!
В меня тут Пушкин тыкнул кружкой…
«Узнал?»
Конечно же… Она!!
А как Арина, кстати?
Грев* ты (* - харчи [жарг.])
с её ж всё время трескал рук…
«Неделю бились терапевты…
Пародонтоз…
Ушла без мук…
Скажи мне, разлюбезный друже, –
в поэзьи гари кто даёт?
Есть ныне Герцен аль Бестужев?
Позорят имя ли моё-т?
Пииты, типа, Гейне, Гёте
есть в литераторском меню?
И так, как я, писать могёте?
Иль всяку пишите фигню?»
Ну, что могу сказать я, Саша –
пиит пошёл – ни то, ни сё.
Когда «твоё» всё стало «наше»,
тебя назвали «наше всё».
Что ни пиит сейчас – то шишка!
И тот, кто сроду был ни чем,
намалевав 2-3 стишишка,
быть тоже хочет «нашим всем».
Я, Саш, тебе секрет открою –
всяк на Парнас прёт, словно лось,
и «наших всех»
(без нас с тобою)
как блох на шавке развелось.
И все сшибают до получки
от Индигирки до Невы,
от блуда кто дошёл до ручки,
кто от бухла до синевы.
Пошёл какой-то автор слабый –
не Кафка сроду… не Басё,
спец лишь по водке да по бабам
и косит лишь под «наше всё».
Вихры накрутит на макушке,
прилепит к щёчке бакендард
и нате вам – готовый Пушкин,
а не какой-то хлюпик-бард.
Всё, Сань, прогнило на обмане.
Тьма графоманов в эСПээР,
куда,
коль есть бабло в кармане,
любой проникнуть может хер.
И рвёт потом наш мозг, как толом,
что аж весь день башка болит –
в стихах не просто жгёт глаголом,
а всё вокруг им пепелит.
А то и в критиканы, воя,
подастся вдруг (ядрёна мать!)
Скажи, Сергеич, за такое
как можно вот его назвать?!
«Назвать его не супротив мы.
Ты плута где-нибудь слови,
найди к царю Гвидону рифму
и этой рифмой назови...» –
сказал и тихо вышел в двери…
а я в сомнениях гадал –
скажи кому ведь –
не поверят,
что я А. Пушкина видал!
|
