Каждый день, хоть и нов, но вчерашним набит до отказа,
миражами желаний, фантомами боли и чувств.
Я вчерашним, как муха ударом газеты, размазан
по стеклу Настоящего в липкий хитиновый хруст…
Без манерности чопорной, sorry, пардон и excuse me.
Церемонии ныне не в тренде и такт не в цене.
Я давно прописался в изменчивом мире иллюзий.
И иллюзии с правом на жизнь прописались во мне.
Пробивая сознанием пласт бесполезной породы
к опьяняющей истиной свежести чистой струи,
обдираю бока от иллюзии полной свободы,
безмятежности счастья и верности песьей любви.
Тот, который наивный романтик, снимающий площадь,
поделив её с циником, поровну, шепчет: «Гляди…
Существует любовь, нужно верить. Что может быть проще?»
И парирует циник: «Он верил. Теперь он один…»
И не только лишь я. Этот храм оскоплённого зодчества,
именуемый городом, в серых дольменах хранит
бухгалтерию попранных чувств и архив одиночеств
кораблей, испытавших на прочность причала гранит.
Поутру чайник матерным свистом ошпарит квартиру,
отбивая сверкающим боком светила пращу…
явью штопая в сонном сознании новые дыры,
я своё одиночество в блажь бытия потащу.
С ярлыком, где прописаны имя, фамилия, отчество
как штрих – код на товаре, а не уважению дань,
растворюсь средь таких же, как я, близнецов – одиночеств,
разодетых по моде и ряженных в пошлую рвань.
Улыбаясь, смотрю на такие серьёзные лица…
Некто третий, не циник/романтик, шепнёт мне «Гляди:
здесь рабы своих комплексов, статусов, веры, амбиций…
И любой в своей личной тюрьме совершенно один…»
Не робеть! Самый полный вперёд! В пол педаль – до отказа!
К связкам, рваным от боли и резаным венам – от чувств.
В мир, где каждый, как муха ударом газеты, размазан
по стеклу Настоящего в липкий хитиновый хруст… |