Высоко ценимое прозаико-поэтическое завершение письма миссис Реншоу от 1 октября, оформленное в обычные героические двустишия
Промчалось жизнерадостное лето,
Но память им по-прежнему согрета.
Ну а пока мы грезим днем вчерашним,
Плеть осени грозит лугам и пашням.
И хоть сады еще плодоносят
И на лозе не собран виноград,
Уже в низинах синие туманы
Дыханьем смерти веют на поляны,
И плачут рощи в траурном уборе,
Готовясь зимним сном забыться вскоре,
И вновь листва свой изумрудный глянец
Сменила на шафран и на багрянец.
И этот умирания обряд
Слезой печали нам туманит взгляд,
Но сердце, предвкушая обновленье,
Уже томится в сладостном томленье,
И в новом наступлении зимы
Особый смысл прозреваем мы.
Ах, лето! Ты так долго созревало
И, уходя, оставило так мало –
Трель соловья, дурман травы лесной
И шепот двух влюбленных под луной –
Все то, что долго в сердце мы храним,
Но чей уход всегда необратим.
У розы есть шипы и лепестки,
Есть птичий свист, есть крик её тоски.
Кому-то смерть – спасенье от невзгод,
Кому-то – просто горестный уход.
Кому-то в радость двух сезонов смена,
А для кого-то – это время тлена.
На поздние цветы взгляни скорей:
В них красота последних теплых дней.
Знак нашего прощанья с ясным летом
В чарующем осеннем блеске этом.
Смотри, как саван листьев под ногами
Совпал в своей меняющейся гамме
С плодами винограда и кизила,
Что ткань лучей слегка позолотила.
Смотри, как хризантема у двери
Прощается с погожим днем. Смотри,
Как дикий клематис что было сил
Её за горло стеблем охватил,
И, как свеча оплывшая, поник
На тризне лета вьющийся тростник,
А куст лаванды запахом своим
От ладана почти неотличим.
Земля в предзимний сон погружена,
Но ждет, когда опять придет весна.
А Mississippi Autumn
Being the Much Appreciated Prose-Poetical Conclusion of Mrs. Renshaw’s Letter of October the 1st, Done into Regular Heroic Couplets
The genial summer hours, so lately flown,
Still haunt the mind, a precious mem’ry grown;
But whilst we ponder on accomplish’d deeds,
The season ‘neath the lash of autumn bleeds.
See now the teeming field and fruitful vine
Their bounteous care for grateful man resign,
While o’er the radiant summer’s less’ning breath
Spread azure mists; the robes of coming death.
And mourning groves in altered aspect weep
And wait in splendour for the wintry sleep:
Where once was verdure, leaves of brazen hue
Succeed the gold and red that come to view.
The dying flow’rs excite a pitying tear,
And man laments the swift-revolving year.
The striving soul, in mystic madness bound,
Renews the harvest of the annual round,
And finds in summer’s death and winter’s birth
A sign of promise for the lab’ring earth.
Late-ling’ring summer from the eastern sky
With treasures came, nor coldly pass’d us by.
The fragrant roses, and the feather’d train,
The loving laughter of the moon-struck swain,
Each as a blessed boon the summer gave,
That now, unburden’d, seeks its western grave.
Rose-petals for a few; thorns for the rest:
For some the bird-song; most, the empty
Some hail the end with welcome and relief,
Some cling with tears of unavailing grief.
Some with a glad content the season speed;
And some with sorrow scan the fading weed.
Where late the rainbow blossoms lin’d the path,
Behold the pallor of the aftermath:
Expiring summer, with its genial rays,
Draws the last breath in autumn’s gorgeous blaze.
How rich a shroud the pensive autumn weaves,
With fox grape purple, maple’s tinted leaves,
The crimson dogwood and the sassafrass,
The gums and goldenrod will grace the mass.
Chrysanthemums will crowd the op’ning door,
And view the season soon to be no more;
Whilst the wild clematis, in sacred state,
Will clasp its throat; a rosary of fate.
Like holy candles, dimly burning by,
The tow’ring reeds will watch the summer die,
And fragrant lavender, like incense rare,
Will lend its sweetness to the sighihg air.
Earth gains the rest that frosty breezes bring,
And still’d in slumber, waits the sun of spring.
|