В стеклянной банке гремит дробленый горох
и макароны.
Эти цисты выглядят безобидно, но они
проникают сквозь зёрна, вылупляясь
в ужасных насекомых.
Что-то там на полу жужжит, как оса.
Брюшко, похожее на влажный, резиновый
напёрсток, сосёт и жалит мой палец.
Ах, моя пятка превращает его в сточные
воды.
Свяжите этих существ, а затем повесьте
их на рождественскую ёлку.
Они блестят там, как рыбки, или мягко
удлиняются, превращаясь в перья модистки.
Смотрите, это всего лишь мотыльки,
бумажные мотыльки или лошадки,
даже не бумага, а пестрая занавеска,
отбрасывающая пепельные узоры зимнего
света.
Приказ, они приказывают, приказывают.
Пламя пытается разжечь костёр.
Мечта просит смысл залатать её лохмотья.
Летящие слова хотят, чтобы в них
гнездилась бумага.
Шесть цветов заполняют белый простор
радуги.
Даже самые маленькие часы тянутся
цифрами.
Эти буквы выстраиваются прямо в алфавит:
XYZ, а не в бесконечность.
Послесловие:
After writing on Sylvia Plath
A glass jar rattles its split pears and pasta.
Those cysts look innocuous, but they weave
through the kernels, hatching into terrible insects.
Something's on the floor there,
buzzing like a swat wasp.
A belly like a moist rubber thimble
sucks and stings my finger. Ach,
my heel reduces it to sewage.
String the creatures up, then,
Hang them on the Christmas tree.
They glisten there like fish, or softly
lengthen into milliners' s feathers.
See, they are only moths, paper moths or horses,
not even paper but the Paisley curtain
sifting ashy patterns from the winter light.
Order, they order, order.
The flame gropes for a fire.
The dream asks meaning to patch its rags.
The flying words want paper to nest in.
Six colours rake the white reach of the rainbow.
Even the smallest hours crawl by with a number.
These letters are marching straight into an alphabet:
XYZ, not to infinity.
цифрами.(с)