Неутоляемая жажда
горит во мне.
Виновен в этой жизни каждый,
но я – вдвойне.
Среди дворцовых коридоров
и средь лачуг
я жизнь свою, подобно вору,
в тени влачу.
Разбивший молотом гордыни
скрижали дня,
я сам открыл души твердыню
печали для.
Лукавый точно выбрал время:
Бес Смерти яд
мне протянул, а с ним и бремя
бессмертия.
Я погружался в омут топкий
запретных рун,
и рвались хрупкие оплётки
душевных струн.
Я пил из чаши наслаждений,
но дна достиг,
от наслаждений только тени
зажав в горсти.
И я бродил в руинах зданий,
века лились,
и сонмы дьявольских созданий
кругом вились.
И я терял не то что суткам,
столетьям счёт,
и только чувствовал рассудком:
ОНО ТЕЧЁТ.
И время лило мне на темя
по каплям дни,
всё глубже погружая в темень
души родник.
Луны серебряной чеканка
во тьму летит.
И на ладонь мою цыганка,
дрожа, глядит.
|
