Пишу тебе я, Маня, из дурдома,
Истосковался, нету сил уже.
Течёт по телу сладкая истома,
Едва тебя представлю в неглиже.
Картины этой нет на свете краше.
Пьянит твоя волнующая стать.
Но в заведеньи беспокойном нашем
Я о таком могу лишь помечтать.
Играет гимн, а значит скоро утро.
Рука соседа гладит мой живот.
Я вспоминаю нашу камасутру,
И от досады разревусь вот-вот.
И всё же знай: виной всему, зараза,
Твоих фантазий бурная река!
В ней утонул мой неокрепший разум,
И я застряну здесь наверняка.
Сосед по клетке мечется ночами,
Протяжно воет, а в глазах тоска.
Там у себя он видный был начальник,
Но лучше дурка, чем статья УК.
Вообще-то здесь немало аферистов.
В седьмой палате лечится маньяк.
К нему обычно ложут уклонистов.
К утру здоровы все, кто не дурак.
В восьмой судья, что верно с передозу,
Приговорил знакомого жены,
Мол, оскорблял подверженных фимозу
И на балконе позабыл штаны.
Ну а в десятой, Маша, ты подумай,
Когда-то в ней лежал Наполеон.
Теперь четыре члена из госдумы,
Куда чуднее, нежели чем он.
И лишь в шестой опрятно, даже чисто.
Она пустует много дней подряд.
Туда кладут одних лишь пародистов,
Но те друг друга мочат, говорят. |
Кстати говоря, вот эти две строки 
