уже не мучает, но совсем недавно еще очень мучило. Мне было страшно умирать.
- Почему?
- Наверняка потому, что я никогда не умирал прежде. Людей страшит то, что нам не привычно. Мы привыкли жить. Мы живем жизнью и знаем ею, понимаем ее силой. Это сила любви. Хорошо еще, что я быстро умер и не увидел внешнюю страшную сторону смерти с ее медленным приближением к телу. Телесное умирание ужасно. Я вспомнил, что читал у Толстого в «Войне и мире» про умирание князя Андрея Болконского. Рядом со смертью он становился чужим для тех, кто любил его, - для Наташи Ростовой, для своей сестры, семилетнего сына. Его отделило от жизни и живых то, что открылось во сне, - смерть есть пробуждение от жизни, которая сравнима со сновидением. Это я понял, только не в смертной жизни, как Болконский, а в жизни смерти.
- Хорошо. Теперь ты знаешь, что есть такие люди, которые не умирают целиком и полностью.
- Но продолжаю ли я быть человеком?
- Да, ты еще человек, поэтому и жив в смерти.
- Как может быть такое?
- Вероятно, ты быстро проскочил пробел между жизнью и смертью, что его до конца не почувствовал, не прожил целиком. Ты еще умираешь, только не в жизни, как большинство людей, но в смерти.
- Так это не то, о чем ты говорила с теткой?
- Не то еще. Оно должно наступить. Если все же не наступит, то ты не вернешься в жизнь, как большинство возвращается. Тогда наступит другое. Но и оно будет отлично от того, что ты чувствуешь и переживаешь теперь.
- На что оно похоже?
- Только на себя. Оно бесподобно.
- Это и есть идея?
- Можно и так сказать.
- Тогда благодаря чему я все еще живу в смерти?
- Благодаря тому, что ваши оккультисты зовут элементалом или эгрегором. Оно питает тебя энергией жизни в смерти грубого тела. Это твой энергетический двойник, личный вампир. Его как поле ты засеял семенами личных и заимствованных от других людей желаний, страхов и страстей.
- Как это?
- В том, что ты жив еще, есть слабая надежда на то, что возродишься для жизни в ином мире иным, не человеком. Я уже вижу его как тенденцию. Он еще не полностью проявился в тебе. Ты сам ему мешаешь показаться и вытеснить тебя в небытие.
- Значит, меня больше не будет?
- Конечно, в любом случае не будет, даже если ты вернешься в жизнь вашего мира и тем более, если ты войдешь в иной мир. Не бойся и не огорчайся. Под «тобой» я называю того в тебе, кого ты знаешь. Иной в тебе есть тот, кто был в тебе всегда, но ты его пока не узнаешь.
- Так кто же это?
- Ты до сих пор не догадался? Что ж я вынуждена признаться это тот, на кого я похожа.
- Но как? Ты ведь сказала, что идея бесподобна.
- Да, относительно своей копии, которая является ее мистификацией. Екатерина Николаевна есть мистификация меня, если понимается в качестве копии как образа моего воплощения в человеческом теле. Иначе будет, если ты явишься передо мной разумным существом. Я стану твоим путеводителем по иному миру. Осваивая его, ты меня усвоишь.
Семен Семенович потерял счет времени, если вообще его чувствовал, когда здесь оказался. Наметившееся было различие геометрический линий в пространстве и расслоение его на области неравномерной плотности смешались и слиняли в однородную световую массу, которая по мере смазывания стала терять свою яркость, чтобы затем погрузиться в обступающую со всех сторон черноту бездонной пропасти, в которую провалилось «Я» Шиманского. Сознание стало меркнуть, пока совсем не погасло, и Семен Семенович, наконец, полностью отключился.
Включился он только когда вышел из полосы смерти. Только это был уже не Семен Семенович, а неведомый прежде избранник судьбы. Кем он станет в ином мире тема уже другой истории. А наша история о занимательных приключениях Семена Семеновича Шиманского на этом заканчивается.
Не знаю, может быть когда-нибудь Семен Семенович Шиманский посетит еще раз мое сознание. Надеюсь, не в комическом качестве. Следует скорее согласиться с Делезом, нежели с Марксом, относительно повторения истории: со временем не трагедия становится комедией, а комедия - трагедией.