своему удивлению нимало не устал: давало знать то, что я чудом сбросил целых тридцать лет со своих дряхлеющих плеч и был таким же молодым человеком, как в эпоху Людовика XIII. Запах горних трав, пение сладкоголосых птиц, особенно соловьиные трели, жужжание насекомых, осторожные шорохи лесных зверей и горная дорога, бегущая между соснами, буками и платанами полого вниз, настраивали меня на оптимистический лад. А это очень важно для человека, находящегося в состоянии глубокой печали несчастного изгнанника, потерявшего прямую перспективу и смысл жизни в связи с гибелью целой цивилизации более совершенных существ, чем люди. Путешествие по пустынным местам отрогов окружавших меня гор усыпило мою бдительность. Между тем мне нужно, как никогда, быть бдительным, чтобы не привлекать к себе настороженное внимание местных крестьян, подозрительно относящихся к незнакомцам, появляющимся в малолюдных местах.
Обойдя стороной несколько деревень, я, наконец, решился выйти на дорогу, приближаясь к родной Шаранте, рядом с которой находился мой замок. К своему ужасу я обратил внимание на то, что люди стали на меня оглядываться. И только внимательно разглядев прохожих, идущих мне навстречу, я понял, почему они смотрели на меня с изумлением. Моя одежда совершенно вышла из моды. Многие мужчины, благородного вида, были одеты в костюм, который плотно облегал фигуру, расширяясь книзу силуэта с поясом-шарфом на линии талии, ниспадающим до колен и продернутым в петлицы, а также застегнутым на ряд мелких пуговиц. Рукава костюма были вверху узкие с широкими отложными манжетами. Под костюмом, который, как я потом узнал, назывался «жюстокор», сидел более короткий камзол. Кюлоты (штаны до колен – от ред.) были узкие с боковым разрезом и застежкой в виде пуговицы или пряжки. Туфли с пряжкой и квадратными носами, чулки с вышивкой и орнаментом были, кажется, такими, как и в мое время.
Женщины же были одеты в более откровенные платья, чем я привык видеть. Их нижние юбки не только выглядывали из-под верхних юбок, как до моей последней поездки в иной мир, но и заметно контрастировали с эротично приоткрытой волосяной подшивкой верхней юбки сзади и по бокам. Лиф платья бы стянут китовым усом и так зашнурован, что вынуждал женщин принимать еле заметную обольстительную и грациозную позу наклона вперед. Декольте имело не овальную, как прежде, форму, но форму правильного квадрата, жеманно обнажая не только грудь, но и часть плеч. Многие благородные дамы носили прическу фонтанж, введенную в моду еще моей подругой Анжеликой. На женских ножках сидели туфли с высоким выгнутым каблуком и острыми носами.
И только теперь до меня стало доходить, что обращение времени вспять для меня в космосе обернулось ускоренным бегом времени вперед на моей родной планете. Меня кольнула в самое сердце жестокая мысль так, что я невольно застонал: «А вдруг я больше не увижу ни Мадлен, ни Генриетту»? И с ужасом представил, что они уже давно умерли. Больше я не мог терпеть и стремглав побежал по направлению к своему дому.
Когда я подходил по опущенному через ров с водой подвесному мосту к замку, то навстречу из дверного проема в воротах вышел незнакомый мне слуга, который, едва меня увидев, тут же закричал с радостью: «Молодой хозяин вернулся!» Он тут же побежал назад, повторяя как заведенный произнесенную уже фразу. Я стоял как громом пораженный: вероятно, меня приняли совсем за другого, скорее всего, за Александра, - сына от моей законной жены Андрианны де Вивонн, - которому должно быть примерно столько лет, сколько мне сейчас. Но я, тут же, в этом усомнился, ибо на него вряд ли похож, - он появился на свет, когда Андриана жила уже не со мной, а со своим любовником. Вряд ли им мог быть мой первенец, тоже Франсуа, так как уже в 1663 г. ему было больше лет, чем мне сейчас. Остальные мои сыновья: Шарль, Анри и Жан Батист должны были выглядеть тоже старше меня. Что это за парадокс времени, который делает отца младше своих детей? Оказывается, такое возможно не только в космосе, но и у нас, на Земле.
Я никак не решался переступить порог своего дома, пока мне навстречу не вышла дама, похожая на мою покойную мать. Я терялся в догадках, не осмеливаясь в ней признать свою дочь. Дама была одета по моде этого времени, но черты ее лица не могли меня обмануть. Передо мной стояла моя дочь Мадлен. Это не могла быть ни одна из трех других моих дочерей от Андрианны: Мари Катрин, Франсуаза и Генриетта. Они походили на свою мать. Передо мной стояла уже не та прелестная девушка, какой я ее покинул в 1663 г., отправляясь в Бастилию, но хорошо сохранившаяся и не потерявшая былой красоты зрелая дама. Она долго стояла как вкопанная, боясь произнести хоть слово, чтобы, не дай бог, не испугать чудом явившееся перед ней привидение.
- Шарль – это ты? – еле слышно прохрипела Мадлен, едва разлепив сомкнутые уста.
- Нет, - только и мог сказать я, еле слыша свой собственный голос сквозь звон в ушах.
- Не говори, что это не ты, не огорчай свою мать, - более уверенно сказала Мадлен, добавив, - иначе быть не может, а то я тут же умру.
Я не знал, что сказать, как громом пораженный. Но когда Мадлен меня мягко обняла и крепко прижала к своему сильно стучавшему сердцу, я уже не мог сдерживаться и отчаянно заплакал как ребенок потому, что моя дочь стала старше меня и что я больше никогда не увижу Генриетту-Анну. Она нежно меня гладила по вздрагивающей от слез спине и изредка глубоко вздыхала. Потом посмотрела на меня своими заплаканными глазами и спросила: «Где ты так долго пропадал, забыв о своей матери»?
- Я не помню, - единственное, что я мог сказать, ведь не говорить же ей о том, что она обнимает не своего горячо любимого сына, а непутевого отца.
- Ладно, со временем вспомнишь. Главное, что ты живой и невредимый и снова у себя дома.
- Мама, а как мой отец? - В голове у меня пронеслось: «Это же надо – называть свою дочь мамой».
- Шарль, ты совсем не помнишь, что твой отец был убит на дуэли?
- Я почти ничего не помню от удара, нанесенного мне по голове в колониях.
- Значит, ты, как и твой знаменитый дед, был в колониях?
- Мадлен, извини, мама, ты не знаешь, как я мог там оказаться? И когда я исчез?
- Я сама не знаю. А исчез ты два года назад, поклявшись, несмотря на мои мольбы, отомстить за честь своего отца, подло убитого на дуэли двумя соперниками.
- Кем он был убит?
- Неужели ты не помнишь? Это шевалье де Лоррен и маркиз д'Эффиа. Они же намного раньше отравили с графом Бювроном возлюбленную твоего деда принцессу Генриетту.
- Как? Генриетты больше нет на свете? – сказал я с такой горечью, что Мадлен стала меня успокаивать, гладя по щеке.
- Успокойся, Шарль, это произошло больше двадцати лет назад.
- Когда именно?
- Не помню точно, году в 1670 или 1671.
- И что, король не покарал мерзавцев?
- Он ограничился тем, что отослал от дворца. К тому же Лоррен до этого был в ссылке.
- Что говорили при дворе об отравлении принцессы?
- Ходили слухи, что маркиз д'Эффиа подсыпал принцессе Генриетте в сосуд с цикорием яд, присланный через нарочного шевалье из Рима. Через час принцесса отравилась и в мучениях умерла.
- А Месье знал об этом?
- Говорят, нет. Заговорщики из боязни болтливости принца его не поставили в известность. Всем известно, что принцесса вынудила своими просьбами короля удалить от двора шевалье из-за того, что он дурно влиял на принца. А потом уже намного позже он еще и соблазнил сына короля от Луизы Лавальер, так что снова попал в опалу.
- Как вышла дуэль отца с этими негодяями?
- Я знаю только то, что твой отец, граф д'Олонн, вступился за доброе имя своей сестры, Жанны де Ла Тремуль, обвиненной в любовном привороте шевалье де Лорреном и был им убит. Хотя говорят, что смертельный удар Клоду подло нанес в спину не Лоррен, а маркиз д'Эффиа.
- Неужели я решил бросить вызов этим содомитам?
- Да, так ты сказал и исчез ровно на два года. Ходили слухи, что эти убийцы заманили тебя в ловушку и там убили. Но я не поверила им. И правильно сделала. Мой милый, пойдем в дом.
С этими словами мы зашли в замковый зал для приемов гостей. Здесь я только вспомнил о моей космической спутнице, ожидавшей меня в безлюдном месте, где может случиться с ней все, что угодно. Об этом я поспешил сообщить Мадлен, сказав, что моя спутница по Новому Свету, которую я спас от злодеев, ждет меня в двух часах езды в карете.
- Зовут мою спутницу Кайрилет. Она дочь индейского вождя в одной из наших западных колоний на берегах прелестного озера Онтарио. Было бы лучше, чтобы о ее существовании знало, как можно меньше народа.
- Хорошо, Шарль. Твоя спутница – моя гостья. Я пошлю с тобой нашего доверенного слугу Гаспара, который, когда надо, нем как рыба.
- Отлично. Кстати, как поживают твои сводные сестры и братья?
- Хорошо, что ты помнишь о том, что они есть, правда уже не все. Больше всего я дружу с Франсуа, который стал после смерти моего отца в Бастилии герцогом Франсуа VII Ларошфуко. Он сейчас в Версале. Там же при дворе Александр. Анри аббат. С ним я не поддерживаю отношений, так же как и с Француазой. Мари Катрин монахиня. Иногда она, как и Генриетта, бывает у нас в замке. Этот замок - наше общее родовое гнездо. Мы решили, что все дети Франсуа VI имеют право на замок и окрестные земли. Мне вполне достаточно тех средств, которые оставил мой отец. К сожалению, значительная часть имущества твоего отца оказалась отданной кредиторам в счет погашения долгов. Кстати, одним из них был шевалье де Лоррен.
- Везде маячит этот перст судьбы Лоррен. Пора мне с ним разобраться.
- Шарль, пожалей свою мать. Он не стоит твоей крови. Я не для того тебя нашла, чтобы снова потерять. Надеюсь, ты не задержишься в пути со своей спутницей. Как ее зовут? Кайрилет? Я правильно назвала ее имя?
- Ты не ошиблась мама. У тебя хорошая память. Я помню, как ты быстро входила в роль на сцене.
- Откуда ты это помнишь? Как ты сейчас похож на моего папу. Ты так мне и не сказал о том, как оказался в Новом Свете.
- Я с трудом припоминаю, что в одном из портов на побережье, где я выслеживал наших врагов, мне проломили голову. Опомнился я уже в Новом Свете.
- Мне твой рассказ очень напоминает историю твоего деда, - сделала вывод Мадлен и странно посмотрела на меня.
Я смешался и не знал, чем заполнить затянувшуюся паузу. Появление Гаспара спасло меня от неминуемой лжи. «Чем больше я буду врать, тем тяжелее мне будет изворачиваться», - сказал я самому себе и вышел из залы, пообещав Мадлен скоро вернуться.
По пути к планетному модулю я сокрушался в своем сердце о том, что никогда больше не увижу моей любимой Генриетты. Горе мое было столь велико, что неизбежное отмщение ее убийцам меня не беспокоило. То, что они расплатятся за свое преступление, было также очевидно, как дважды два – четыре. К моему горю примешивалась боль за страдания дочери по ее исчезнувшему сыну, вероятно подло убитому, и погибшему мужу, не оставшемуся отмщенным. И в этом виноваты все те же негодяи, что убили мою возлюбленную и имели уже дуэльную стычку со мной. Осталось
