Плач по мастеру золотые руки

город. Ближе к кладбищу жиличка отвлеклась от разговора и посмотрела за окно. Порывисто схватила за рукав сестру покойного:

- Смотри, смотри! Вот это место мне снилось – будто мы с тобой вот здесь столы ставили и накрывали! Эти холмы, травка, и зелень – сад, уже с почками … Всё точно!

И добавила уже спокойно:

- Я здесь раньше никогда не была.

Похороны прошли, как полагается. Всё было сделано просто, но хорошо, бригада работала слаженно, могила приготовлена по-человечески. Крест. Только на кресте табличку написали, укоротив жизнь человека на несколько десятков лет: вместо года рождения 1950 там значился почему-то 1980 год. Как раз в тот год, ошибочный, и была его попытка самоубийства. А так было всё нормально.  Как и на любых других похоронах. Сестра вспоминала:

- Как он боялся, что его в общей могиле похоронят! Так и говорил: "Ну, в целлофан завернут – и в общую яму бросят".

Сестра казалась гордой в этот день. Только она знает, в какие гигантские долги ей пришлось влезть, чтобы проводить брата в последний путь по-человечески. Но чтобы ни одна душа не смогла упрекнуть её в том, что она – плохая сестра!

После похорон сели в тот же катафалк – белый микроавтобус, поехали домой. Люди – всех 4 человека – вышли на углу и пошли в дом. Жиличка отделилась и побежала выбрасывать какие-то остатки пищи, пакетики, чтобы не вносить в избу ничего после кладбища. Во дворе соседней пятиэтажки бегали дети, которые часто приходили к покойному: просили у него что-нибудь из сарая: то ведро, веник, то какое-нибудь колесо, или ось, или старый магнитофон – разобрать… Она подумала, что надо детям сказать о Коле, а то они его считают живым. С неделю назад они ведь спрашивали у неё – куда он делся? Но сейчас они катались на велосипедах очень далеко; кричать им у неё не было сил.

На обратном пути к ней пристал какой-то человек:
- Сестра! Иди сюда – красивая! Выпей со мной!
- Я не пью.
- Посиди со мной, пожалуйста!
Жиличка понимала, что ему надо поговорить, неудачи с женой, не платит начальник – а выпивка даёт обманчивое состояние счастья. Но ей надо идти в дом и справлять поминки по усопшему, может, что-то помочь. И она не стала задерживаться:
- Слышишь, друг! У нас в доме горе, умер человек. Я пойду, ты сам выпей, не обижайся, всего хорошего тебе!
След её волос ещё плыл в воздухе, покачиваясь в такт её шагам, и выпившему гражданину казалось, что у неё длинные, длинные волнистые белые волосы, так и тянутся по весеннему вечеру…

В доме готовила поминки племянница. Наварила полный казан еды: картошку с мясом, зелень, типа густого супа. Водка была куплена особая. Хлеб свежий был хорош. В общем, вкусно получилось, все поели досыта. Пришла и вторая жиличка с ребёнком. Она даже предложила принести вареный рис, чтобы сделать кутью. Но решили не делать; еды хватало и без того. Пришли подружки племянницы, чтобы поесть то, что она сготовила. Она не часто варила еду, так что это стало целым событием у молодёжи.
Угомонились все к ночи.

Наутро во дворик пришли дети. Открылась калитка, и просунулась лохматая голова Макса.

- Тёть-Оля, здрассь-ти! Вы выйдете?

- Выйду, сейчас – кофту надену…

Вышла. Они радостные, хотели, как всегда, баловаться, носиться, кататься вокруг неё. А она:

- Вот, дети, я вас искала вчера, чтобы сказать нашу новость. Печальную. У нас помер дядя Коля.

- Ой, как жалко! – полненькая, ещё по-детски плоская Мара.

-  А у кого же мы будем теперь всё нужное брать?! – возмущённые вихрастые пацаны, глядя строго друг на друга.

Жиличка, не слушая их, продолжала негромко, как бы сонным голосом:

- Был он умелец, наш дядя Коля, как говорится – мастер золотые руки. Всё мог починить – от велосипеда – до космического корабля. Любые работы знал, по дереву, по электричеству, по железу. А теперь его нет. Пусть ему земля будет пухом...
Вдруг, её перебивая – звонкий детский голос:

- А вы знаете, как его у нас во дворе зовут? Когда он идёт, то все говорят …

- Так! Всё! Не говори! Я не хочу это слушать!

- Да просто его все так зовут!

- Не надо говорить! Человек уже умер! Нельзя ничего плохого говорить о нём!

Такой резкой она обычно не бывала, особенно с детьми, не считая одного раза… а тут – закричала. Она запретила себе думать о том, который из мальчиков старался посвятить её в тайны двора. И до сих пор этого не знает. То ли Вадик, то ли Макс. Какая разница.
Тут девочка спросила:

- А к вам приезжал священник?

- Нет. Я сама прочитала слово Божье, что полагается. Мы сами проводили его. Помолились всей душой за него.

На девятый день дети примчались к ней снова: тот же неудержимый вихрь энергии. Те же велосипеды, та же возня, болтовня. Она дала им немного помянуть – конфетки и вкусные орешки. Разобрали сладости по карманам, и неожиданно вдруг успокоились, желая сказать ей нечто важное:

- Тёть-Оля, мы теперь всем говорим: дядя Коля – это мастер!

- А я даже в свой дневник записал: "Умер мастер золотых рук", – чтобы не забыть!

- Вадик, молодец! Хорошие вы, добрые дети! И мы пишем – как? "Мастер золоты-е ру-ки", так – правильно. Так мы говорим о человеке, который всё делает хорошо. Вот как наш дядя Коля, упокой, Господи, душу его… - жиличка посмотрела наверх и перекрестилась.

- Да. Моя мама тоже сказала, что если кто-нибудь умрёт, то нельзя говорить плохое, а можно только хорошее. Мама тоже прочитала молитву за упокой души Николая!..

Дети сели на свои велосипеды и унеслись вдаль.
Жиличка, в своей фиолетовой кофте и рваных шортах Levi’s, ушла в дом.
Я оглянулся.
Во дворике, как сорок лет назад, плакала по своём Кольке на ветру огромная старая яблоня, покачивая коричневыми узловатыми ветками, словно утирая белые слёзы лепестков.

Одна ветка, как всегда, царапалась в окно его каморки, будто он мог выйти к ней.

2009