Сначала в магазинах пропали венские булочки, которые я так любил, а уже потом на улицах стали падать люди.
Говорили, что булочки еще остались в Подмосковье, но я даже не думал ехать за ними. Во-первых, телами упавших людей совершенно завалило вход в близлежащие станции метро, а во-вторых — пока бы я добрался до подмосковных магазинов, венские булочки стали бы совсем не свежими, а значит не сгодились бы для завтрака.
Как нарочно, незадолго до этого я накупил полхолодильника сливочного масла. Я очень любил разрезать хорошо наточенным ножом булочку надвое, мазать каждую половину маслом и есть, запивая какао. Специально для этого я приобрел на рынке за сумасшедшие деньги приличный бразильский нож. Я завтракал так неделю, а потом булочки исчезли.
Сперва я подумал, что это какое-то недоразумение. Я перерыл весь хлебный стеллаж, сначала аккуратно откладывая, а потом яростно отбрасывая в сторону никчемные французские багеты и свердловскую сдобу. Сотрудник магазина (я его немного знал, он предпочитал как раз багеты) наконец спросил меня, что я ищу.
— А где венские булочки? — спросил я. — Я их не вижу или их просто нет?
Сотрудник, видно, не мог простить мне багеты, поэтому ответил преувеличенно холодно:
— Нет.
Я будто упал в ледяную реку.
— Разобрали? Или их вообще не было?
— Не было.
— А завтра? Завтра будут?
— Не знаю.
Тем утром я пил пустое какао. Пил и смотрел на холодильник, на дверце которого висел единственный магнитик: “Вена”. Не чуя во рту изумительного сочетания венской булочки с маслом, я заново проживал сцену в магазине. Сотруднику легко было разыгрывать из себя сдержанного холодного человека: его сорными багетами стеллаж был полон. Как мне хотелось проткнуть его багетом насквозь.
— Нас губит то, что мы любим, — сказал бы он едко, намекая на мое плачевное состояние. И в то же мгновение прочное хлебобулочное изделие пронзило бы его в районе живота. Как символично.
Весь тот день не задался. Обед прошел кое-как, в ужин я обошелся чашкой чая с курагой. И на следующее утро поспешил в магазин. Там меня уже поджидал надменный сотрудник. Он слишком аккуратно разложил багеты и стоял, скрестив руки. Весь его опрятный вид говорил, что булочек нет. И говорил он теперь свысока, как с пленным генералом, которого разбил у здания пекарни.
— По-прежнему, нет, — сказал он. Просительная улыбка распрощалась с моим лицом.
— Как…
— Закрыли производство.
Я не поверил. Как можно было вот так запросто остановить венский конвейер? Я точно знал, что в нашем доме жили еще несколько любителей булочек. Они, правда, предпочитали есть их с кофе: какао было чисто моей находкой. Но тем не менее… По дороге назад я встретил одного из жильцов, который разделял мою страсть.
— Ну что ж, — сказал он, — будем искать замену. Когда-то я очень уважал нижегородские баранки.
Я в остервенении копался в почтовом ящике, ожидая, когда уедут другие жильцы: меньше всего мне теперь улыбалось ехать в лифте хоть с кем-нибудь. Но когда мой пустой лифт подошел, в подъезд забежала старуха лет пятидесяти. Я стал умолять лифт быстрее начать путешествие, но она успела.
—Успела, — сказала она мне.
— Хорошо, — сердито ответил я, — это как раз был последний лифт.
Она засмеялась, ведь ей стало смешно.
Дома я еще раз вспомнил жильца, который так легко предал булочки в угоду баранкам. Я и не думал, что такое случается. Мне представлялось, что, да, сейчас непростое время, но вот так отказаться от всего, что любил. Словно поехать за подосиновиками и, заприметив сыроежки, остановиться, набрать полную корзину и покатить домой. Предательство: неподдельное, во всю ширину предательского веера.
Я открыл инстаграм и вбил хэштег #венскиебулочки. То, что мне открылось, было еще страшнее.
Не страдал никто. Мне выпало примерно пятьдесят постов, я добросовестно пролистал все. Пределом страдания была грустная рожа фальшивого любителя булочек, который писал: “Сегодня узнал, что мои любимые булки сняли с производства. Пора выходить из зоны комфорта! Что ж, полезно сделать шаг к чему-то новому! Всем добра!”
Волна негодования поднялась снизу и до моего рта, искривив губы ненавистью. “Булки”? Он написал “булки”? Мне немедленно захотелось оставить комментарий этому человеку, но я сдержался. Разве не было худшим наказанием ему то, что он никогда, по-настоящему, не любил. “Нет, ты не вышел из зоны комфорта, ты просто попал в зону безразличия. Скоро тебя оставят жены, дети, собаки: наверняка их много у тебя, ведь такие, как ты, не ценят ничего в единственном роде, у вас нет ничего дорогого, незаменимого. У Рекса чумка? Его запросто заменит Джим. А за Джимом уже стоит Люси. И так далее. Вереница собак и детей, мечтающих, чтобы ты любил только их. Они стоят с грустными заплаканными глазами, и очередь неторопливо, но продвигается. Ровно на одного пса или ребенка. Гав, говорит Джим, хозяин, моя чумка излечима, но ты уже гладишь Люси по холке не дрогнувшей рукой”.
Проговорив это, я решил не писать ничего. Я сидел, подперев подбородок рукой, потирая щетину (те два дня я не брился). Выхода я пока не видел. Через минуту я надел пальто и вышел на улицу. На тротуарах валялись истощенные, изнемогающие люди. Я шел мимо, как в бреду. Бирюлево — не самый веселый район, а когда из магазинов пропадают твои драгоценные булочки (“а не булки, понятно тебе, идиот!”), по нему лучше ходить как раз в бреду. Так что прогулка мне даже понравилась. Я прошелся по обувным магазинам со скверной белорусской обувью, зашел в туристическую компанию, где долго спрашивал, как можно доехать до Австрии автобусом, и посмотрел какой-то ужасный фильм-биографию. Все это я вспомнил, когда забрел в бар у метро и попросил чистого виски, которого не касались ни лед, ни содовая.
Было еще только четыре часа, и виски мне принесли быстро. Я принюхался: из стакана пахло венскими булочками, а само виски было вкусным, сладковатым. Я быстро выпил порцию и заказал еще. Только теперь я размотал шарф, снял шапку и пальто и устроился в темном углу, рядом с фотографиями Черчилля и Цоя.
Я допивал третью порцию, когда в бар вошел тот самый сотрудник магазина, поклонник багетов. Бар пустовал, и он сразу заметил меня. Оказалось, что у него закончилась смена, и он решил немного выпить. В руке у него был фирменный пакет магазина, из которого торчало два багета: ржаной и обычный. Я так размяк, что не отказал ему в компании.
— Грустите? — спросил он. Тут я понял, что совсем не завтракал и как-то по-детски опьянел. И стал непозволительно сентиментальным.
— Пропали, — сказал я.
— Вы все про свои булочки? — удивился он. Я кивнул. Вернее, даже не кивнул, а движением губ дал понять: да. Он поразился еще сильнее.
— Да что же вы? — Он уже не казался надменным, а больше — сочувствующим. — Серьезно, что ли? В мире столько хлеба. Да что там в мире — в нашем магазине только тридцать шесть наименований.
—Да? — едко сказал я. — А представьте, что завтра пропадут ваши багеты. Что вы станете делать?
Он взял сильно обжаренную сырную палочку, обмакнул ее в сырный же соус, откусил, запил пивом и лишь после этого, как мне почудилось, часов через семь, ответил:
— Вы не равняйте. Ваши булочки — редкость, их едва кто брал. Багеты же каждый второй домой тащит. Ну и даже если прикинуть такое, ну перешел бы я на чиабатту.
— Вот так легко?
Он посмотрел на меня, как на сумасшедшего.
— Послушайте… такое предложение вам. Ну, пеките вы их сами, если так нравится. Рецепт, я думаю, не под секретом. Ладно, благодарю за компанию, я побегу. Сегодня хоккей интересный. Кто-то против неизвестно кого.
(Конечно, он тогда произнес названия команд, но я не запомнил их.)
Я попросил счет.
Естественно, я и без него додумался бы выпекать сам: такая мысль пришла мне еще утром. Расплатившись, я стал одеваться и тут заметил, что мой товарищ забыл пакет с багетами. Я брезгливо взял пакет, намереваясь завтра отнести ему хлеб в магазин. Я не знал, работает ли он завтра, но отнести намерился. Может, у него был там друг или целая компания друзей. Надо же с кем-то болтать, пока раскладываешь батоны.
Дома я быстро разделся и сел за ноутбук. Рецептов выскочило миллион. Я уже и забыл, что двадцать минут назад пил виски. Какой выбрать? Эти не похожи на вид, эти кто-то начинил изюмом. Вот — эти вроде похожи. Да, да, красивый завиток, сдобный румянец. Так, дрожжи, сахар, мука, яичный белок, так… Неужели настолько бесхитростно. Их автор был явно гений: из такого набора продуктов сочинить такую симфонию…
Все ступени, ведущие к заветной двери у меня имелись. Я жил уединенно и редко занимался закупками впрок, но словно догадывался, что в один прекрасный день мне придется печь венские булочки. Поэтому даже пекарский разрыхлитель у меня был.
— Разведите дрожжи… — читал я и разводил. Потом добавлял, перемешивал, ждал и снова добавлял. Когда тесту потребовалось немного “полежать в нетерпении”, я понял, что сильно проголодался. Два дня я питался кое-как, а сегодня еще и выпил. Хотелось есть сильно и безотлагательно. Я вспомнил про багеты. Если что, завтра объясню ему ситуацию, решил я и отломил горбушку.
Какая же омерзительная гадость! Секунд десять я силился жевать, но не смог и выплюнул все в мусорное ведро. Потом я схватил пакет с остатками этой отравы в хлебном обличье и швырнул туда же. Что за фарс?! Как люди едят это…
Яичница из четырех яиц спасла ситуацию.
Тем временем наступила ответственная минута: формирование прекрасных булочек из бесформенной массы. Я погрузил чистые руки в тесто, бережно оторвал нужное количество, раскатал скалкой и свернул наподобие улитки королевских кровей. Я не торопился, и через пятнадцать минут десять сырых булочек лежали на смазанном маслом пергаменте. В духовке было жарче, чем в Сочи. Последний взмах кисти: я смазал булочки желтком. Дверца духовки захлопнулась: еще двадцать минут и у меня будет все…
В нетерпении я откупорил бутылку дорогого виски, которую припас на Новый год. Я ждал в гости кое-какую женщину и решил не скупиться. Но сейчас мне было нужнее.
Виски после яичницы был изумительно вкусным. Я выпил треть бутылки. “Ладно, — подумал я, — перелью в графин, никто и не заподозрит”.
Булочки испеклись. Я достал противень, обмотав ладони полотенцем, посыпал слегка пудрой. Какие красивые! Как дождаться, пока они хоть немного остынут? Я попытался читать — не получилось. Включил телевизор — там на меня накричали. Тогда я начал читать в интернете про виски, которое пил. Мне показалось забавным, что оно младше меня ровно на тридцать лет.
Через полчаса я решил, что булочки достаточно остыли, да и, честно говоря, дальше терпеть я не смог бы. Я приблизился к кухне и вошел в нее.
Булочки, мои драгоценные венские булочки, лежали на блюде. Я, точно вор или убийца, бесшумно подошел к столу и схватив одну, жадно откусил почти половину.
—О-о-о, — застонал я через несколько мгновений, — какое говно!
Не знаю, что я делал не так. Не знаю, что они делали на производстве. Но вкус был совсем не тот. Я как будто держал в руках ромовую бабу или курабье. Я никак не предвидел такого падения.
Всю следующую неделю я пек булочки, ныряя в разные рецепты и то следуя им, то самовольно изменяя. Но ни на километр не
