Чёрная дыра ( Стоять, чтоб услышать)

произошедшее. Но не тут-то было. Авто тотчас рвануло с места и взлетело. Ещё через несколько мгновений я оказался на незнакомой трассе. В тот же миг и таким же, вероятно, образом, как и минуту назад, я смог остановить несущуюся по встречке фуру.

И с той поры, наверное, я провёл год в точно таких же, не прекращавшихся ни на миг мгновениях. Незаметно сменялись времена года. Днём и ночью перед глазами мелькали трассы, города, летевшие навстречу фургоны. И не находилось минуты, чтобы подумать. Со временем я смог осознать, в чём заключалась моя миссия, и научился отслеживать места столкновений. Мгновенно перемещаясь, я побывал во многих городах. Но у меня не было возможности насладиться лицезрением ландшафтов и пейзажей. Так я стал охотником. И заметил, что таких, как я, много. Иногда мы работали группами, подчас спонтанно меняясь машинами. Порой не успевали даже познакомиться и разлетались в противоположные стороны. Со временем от напряжённого графика у меня начались видения. Тогда я превращался в собаку, с остервенением кидавшуюся на машины, чувствовал себя частью стаи и, словно утратив человеческую природу, весь обращался в инстинкт. Наверное, это длилось бы ещё не один год, если бы однажды меня случайно не сбило машиной. В тот момент я настолько, видимо, свыкся с образом собаки, что, на какое-то время позабыв о своей миссии, ощущал себя лишь собакой. От мощного удара и нестерпимой боли я истошно завыл и запрыгал на голове. Последнее, что запомнил, это как меня отшвырнули в канаву.

***

Очнулся валявшимся на полу в какой-то двигавшейся клетке. Я лежал у чьих-то ног и скулил. Посмотрев вверх, увидел, что это раб Божий Стефан.

– А-а, – прохрипел я. – Хозяин!

– Да заткнёшься ты наконец! – вскричал сидящий напротив Стефана.

Подняв глаза на него, узнал Бешеного. Инстинктивно обнюхав его ноги, я сморщился и процедил:

– У-у, вонючка.

Бешеный замахнулся, чтобы ударить меня, но Стефан перехватил его руку.

– Остынь, Бешеный, – произнёс Стефан. – Хватит с него побоев. Видишь, на нём живого места нет?

– Зря ты, Стёпа, с ним цацкаешься, – прошипел Бешеный. – Пляшешь под его дудку... Дай я пришибу его, как бешеную собаку!

Я вскочил на четвереньки и зарычал на Бешеного. Тот отпрянул, и в его глазах я прочёл знакомый ужас. Стёпа погладил меня по голове, и я положил голову ему на колени.

С момента моего пробуждения в фургоне, в котором нас перевозили, не переставая лаяла овчарка. Конвойный, как ни силился, не мог её успокоить. Тогда я посмотрел ей в глаза и зарычал. Овчарка заскулила и забилась под лавку, на которой сидел хозяин. Теперь уже у конвойного не получалось её оттуда вытащить.

– Ты бы лучше поучился у психа, – говорил Стёпа Бешеному. – Ведь это наш билет, если сами не оплошаем. Так что молчи и учись. Отлежимся в дурке, и на свободу. А там и дела продолжим.

– Нет, нет, нет, нет, нет, нет! – всполошился я. – Никаких больше дел! Повторяй за мамой, повторяй за мамой, ну же, повторяй, повторяй! Повторяй: я больше не буду этим заниматься… Повторяй, повторяй!

Стёпа усмехнулся и повторил. Я вскочил на ноги и зарычал на Стёпу.

– Очень серьёзно повторяй, – устрашающе произнёс я, нависнув над сидящим. – "Обещаю, что больше не буду этим заниматься!"

– Обещаю…

Стефан перепуганно сглотнул и повторил фразу слово в слово.

– Так, хорошо! – прокричал я, порыкивая.

То ли почуяв, то ли заметив что-то за зарешетчатым окном, я заорал во всю глотку:

– Стоя-а-ть! Стоп машина!

Охранник было дёрнулся, чтобы меня урезонить, но я тяжёлым взглядом припечатал его к стене. Прокричал ещё что-то, но вместо слов из гортани вырывался пронзительный лай и, видимо, был настолько реален и устрашающ, что овчарка принялась метаться и, кусая хозяина за ноги, явно просилась наружу. Заключённые ошарашенно взирали на меня, конвойный нервно барабанил по стене, фургон остановился.

– Открывай клетку, я выхожу! – приказал я охраннику.

Тот дрожащими от ужаса пальцами сначала открыл клетку, потом и дверь фургона. Выскакивая, я выкрикивал Стёпе:

– Помни об обещании! Мама тебя ждёт! Проповедь закончилась! Тебе пора на причастие! Слышишь меня, раб Божий Стефан?! Раб Божий Стефан! Раб Божий…

Служебный пёс, вырвавшись из рук охранника и отбежав на какое-то расстояние от остановившегося фургона, уставился на меня и начал истошно лаять. Я обессиленно свалился на мостовую. На дороге образовалась пробка. Водитель и конвойные с трудом успокоили собаку и загнали её в машину. На меня уже никто не обращал внимания. Военные вызвали подмогу и, озираясь по сторонам, решали, что делать дальше. Отдышавшись, я встал на ноги и пошёл вдоль улицы. Меня никто не преследовал. Улица мне что-то напомнила, и вскоре я узнал канал Грибоедова. До вечера бродил вдоль канала. Догадавшись, что снова невидим, я не мог сосредоточиться на своих действиях. То мне казалось, что я иду нормально, то вдруг ощущал себя бегущим на четвереньках. Отовсюду, где бы я ни появлялся, раздавался лай собак. Доселе я и не представлял, сколько собак может скрываться на одной лишь улице. Собачий лай преследовал меня и ночью. Так я добрёл до Казанского собора. Там собак было меньше. И я прилёг на скамейке. Очнувшись, попробовал осмотреть себя, но не увидел ничего, кроме скамейки. Я сел и попытался себя ощупать. Странно: вроде бы и чувствовал своё тело, но при попытках нащупать что-то руки мои, едва прикасаясь, тотчас проваливались в пустоту; я даже не смог определить, во что одет. Однако ощущая под собой лавку, я сидел на ней и не проваливался; когда же шёл по земле или стоял, то стоял твёрдо и шёл твёрдо. Но когда прикасался руками, руки словно сливались с предметами, и я ничего не чувствовал. И всё же когда лежал, сидел или стоял, то мог ощущать это своим телом, и даже мог облокотиться, в том числе и руками. Ещё я перестал слышать свой голос. Когда же пробовал что-то сказать, то у меня ничего не выходило. При этом я слышал всё, что происходило вокруг. Разве только видел расплывчато, как человек, который плохо видит без очков. Отовсюду до меня доносились рычание и лай собак. И, намереваясь хоть как-то укрыться от них, я поспешил забежать в собор. В соборе было мрачно, но тихо. Собак там не было слышно. Желая понять, что происходит со мной, я пытался заговаривать с людьми. Но то ли они меня не слышали, то ли у меня не получалось что-либо выговорить. Я не знал, чем занять себя внутри этого огромного здания. И не понимал, чем заняты остальные. Я слышал лишь тяжёлую, сдавливавшую уши тишину. Вдруг почувствовал присутствие кого-то, кто отличался от всех там присутствовавших. И сразу же понял, что почувствовал. Просто я оказался рядом с местом захоронения великого полководца Кутузова. Тут же перед глазами развернулись батальные сцены – вспомнилось всё, что когда-то видел в кино. И тотчас подумалось, что и я на войне. Там, за стеной, притаился враг. И мне предназначено его одолеть. Теперь я твёрдо знал, что мне следует предпринять. И не заметил, как вновь очутился у скамейки. Собаки испарились. В сквере у храма прогуливались люди. Я присел и уже готовил себя к битве.

Вдруг рядом со мной сел подросток, второй уселся прямо на меня. Я подвинулся. Ребята сидели и беззастенчиво матерились. Мимо нас на скейтборде промчался третий. Пронёсся ещё раз, и ещё. В очередной раз остановился чуть вдали и подал какой-то знак одному из сидящих. Парень рядом со мной, ответив на приветствие, выкрикнул лаконичную фразу:

– Есть чё?

Парень на скейтборде, кивнув в ответ, отъехал за угол собора.

А я ощутил некую силу, прозвучавшую в этом коротком вопросе. И ещё то, с какой значительностью произнёс паренёк эту фразу. И подумал о роковом смысле, должно быть, заложенном в этих словах. Паренёк же, поднявшись со скамейки, высокомерно обратился к сидящему товарищу:

– Ты со мной?

Товарищ продолжал сидеть с поникшей головой.

– Струсил, – презрительно выдавил из себя поднявшийся и, посвистывая, отправился вслед скейтбордисту.

– Есть чё? – невольно вырвалось у меня. И, обрадовавшись тому, что у меня получилось, я с удовольствием, смакуя каждое слово, повторил столь поразившую меня фразу: – Есть чё? Есть чё?

Оставшийся парень, вдруг вытаращив глаза, вскочил с места и убежал.

Я же без промедления проследовал за угол собора. После того, как скейтбордист передал что-то мальчишке, он сразу же пустился в сторону Канала Грибоедова. Но, как бы быстро он ни ехал, я не отставал. Иногда я чувствовал, что бегу за ним на четвереньках. Время от времени, нагоняя проворного молодца, вставал на ноги и успевал шепнуть ему на ухо:

– Есть чё?

Парень замирал и оглядывался. Тогда я принимался без остановки повторять вдруг полюбившуюся мне фразу:

– Есть чё? Есть чё? Есть чё? Есть чё?

В какой-то момент парень рухнул со скейтборда и, бросив его, кинулся наутёк. Я не отставал. Иногда запрыгивал ему на спину и, вцепившись, шептал и шептал на ухо:

– Есть чё? Есть чё?

Неожиданно парень оказался на проезжей части, и его чуть не сбило машиной. Я прыгнул под колёса, и авто встало как вкопанное. Мальчишка метнулся во двор. Я настиг его и там.

– Есть чё? – повторял я. – Есть чё?

Забежав в подъезд, парень помчался по лестнице. У двери в квартиру я встретил его протяжным воем, чем, вероятно, выразил свою радость.

В квартире были мужчина и женщина. Мужчина выкрикнул парню что-то грубое, но, не обратив на это внимания, парень кинулся в объятья женщины.

– Мам… мам… мам… мам…

– Что с тобой? – встрепенулась мама и удивлённо уставилась на сына. – Что же такое произошло, что ты вдруг вспомнил про маму?

– Есть чё? – нечаянно вырвалось у меня.

– Мам… мам… Я… Я… больше… не… буду… от… отвечаю…

Я выглянул в окно. Во дворе уже собралось достаточно собак. Впереди выделялись два огромных дворовых пса: один вислоухий и без хвоста, другой с ободранной шерстью, похожий на волка. Мне показалось, что в одном из них нетрудно определить вожака. Примечательно, что оба разительно отличались от остальных. Все, собравшиеся во дворе, то лаяли вразнобой, то, позёвывая, виляли хвостами, то проделывали и то, и другое одновременно. А эти молча, целенаправленно и как-то по-человечьи смотрели на окно. Я чувствовал, что в окне они видели меня, и от этого меня пробирал страх. Оставаться в комнате было неловко, и я решил первым ринуться в бой. Почуяв в похожем на волка вожака, я шагнул сквозь стену и прыгнул на него. Волк отпрянул и оскалился. Вся свора залилась протяжным лаем. А я вдруг неожиданно почувствовал, что совершенно перестал быть собакой и, стоя перед оскалившейся сворой, трепетал от накатившего на меня ужаса. И замер, боясь сделать хотя бы движение и понимая, что именно в этом моё спасение – один лишь шаг, и меня разорвут на части. Собачья стая разрасталась с каждой минутой, и шлейф её протянулся почти до канала. У канала образовалось столпотворение из людей и машин. А я всё стоял и заворожённо смотрел в человечьи глаза вожаков. Вдруг в своей голове услышал хрипловатые голоса. То была настоящая человеческая речь. И показалось, что раздавались голоса из скалившихся и рычащих звериных пастей.

– И чего это она пялится?

– Думает, что у нас типа собачья свадьба.

Боковым зрением я увидел вдалеке силуэт