В коридоре зазвенел телефонный звонок. Кирилл с мысленным проклятием перевернулся на другой бок и замер в неподвижности. Вставать не хотелось. Он рассчитывал, что неизвестный абонент, предположив, что ответить на вызов некому, отступится, но, видимо, люди по ту сторону телефонного кабеля были из крепкого теста. После короткой паузы телефон затрезвонил опять. Кирилл чертыхнулся.
— Ну кто там ещё? — проворчал он, озираясь по сторонам.
На дворе был солнечный день. Яркие лучи падали на ковёр. Где-то за распахнутым окном визжали резвящиеся ребятишки. С улицы вплывала жара. Кирилл встал и поплёлся в коридор. Часа два, наверное, уже, предположил он, поглядев на часы. Часы безнадёжно стояли.
— Ох, житие мое! — проворчал он и снял трубку. — Да!
В трубке раздался голос Зины Курепиной:
— Привет, Кирилл!
— Привет.
— Что так долго не подходил? Я уж думала, что тебя нет.
— Да пока дошёл. Телефон-то у меня в коридоре.
— Спал, что ли?
— Да не, так — подрёмывал...
— Два часа уже... Ты не забыл, какой сегодня день?
— Э... какой?
— День рождения у меня сегодня. Девятнадцатое ведь уже.
— А, ну да...
— Так что жду тебя в гости.
— Гм, а к скольки надо?
— Да можешь прямо сейчас, мы уже собираемся.
— Хорошо... Еду.
— Не забудь хорошее настроение прихватить.
— Разумеется.
— Ну, тогда пока?
— Пока.
Кирилл положил трубку и задумался. Вот не было печали. Он ведь и впрямь забыл про Зинкин день рождения. Обычно она сама в гости никого не приглашала, считая, что друзья должны сами помнить про такую знаменательную дату. И тут на тебе — персональный звонок. Что-то, наверное, в лесу сдохло. А впрочем, почему бы и нет? Всё равно ведь других планов на сегодняшний вечер Кирилл не имел. А у Зинки, наверное, все его знакомые нынче соберутся... Он вернулся в комнату и с задумчивым видом стал разглядывать книжные полки. Минут через пять выбор был сделан — он снял с полки двухтомник Анны Ахматовой, белый, совсем свежий (1990 года издания), из библиотеки "Огонёк". Кажется, такого у неё нет... Ещё он в сумку положил бутылку львовского коньяку, которая пылилась у него под кроватью уже года четыре. Это, конечно, было лишнее — там наверняка будет спиртного сверх меры, но очень уж он не любил приходить пустым...
Он спустился на двор и пошёл между соседними домами в сторону улицы, где стояли мусорные баки, чтобы выбросить предусмотрительно захваченный пакет с мусором. Правее у подъезда соседнего дома на лавочке сидел крупный седой дед. Когда Кирилл проходил мимо, дед вдруг крикнул:
— Эй, парень!
Сообразив, что обращаются к нему, Кирилл остановился.
— Вы мне? — спросил он.
— Да, а подойди сюда.
— Зачем?
— Ну, подойди, не бойся.
— Да я не боюсь. Вы скажите, зачем...
— Вот упрямый, — сказал дед. — Сказать тебе что-то хочу.
Кирилл секунду-другую молча на него глядел, потом повернулся и пошёл прочь.
— Чтоб у тебя руки отсохли! — донеслось ему вслед. — Совсем невоспитанный какой-то. Пожилой человек просит его подойти, а он в сторону... Вот она — современная молодёжь!
Кирилл остановился, поглядел на деда через плечо и пошёл назад.
— Ну что вам? — спросил он, окидывая старика недовольным взглядом. — У меня времени нет, я спешу.
Это действительно был крупный пожилой мужчина — на полтора центнера с четвертью, наверное, если не больше, с белой и местами чуть розоватой гладкой кожей, густой шапкой седых волос... Он уже улыбался, радуясь, должно быть, что Кирилл к нему подошёл.
— Да не суетись. Успеешь по своим делам... Ты что-нибудь про грибы слышал?
— Про грибы?
— Ну да, подосиновики, сыроежки, опята...
Кирилл окинул старика испытующим взглядом.
— Дедушка, я не покупаю грибов. Ищите другого клиента.
— Кто тебе сказал, что я продаю грибы? Я ведь просто спросил.
— Тогда что вы хотите? Говорите прямо.
— Тебя как зовут?
— Кириллом.
— А я дядька Степан. Слыхал про меня?
— Нет.
— Меня тут все знают. Я в этом доме с пятидесятых годов живу. Как только немцы его после войны построили, так я сюда и заселился...
— Пожалуйста, дядя Степан! Я действительно очень спешу. Говорите, что вам нужно, и я пойду.
— Так вот, — сказал дед. — Прочитал я недавно книжку любопытную... про грибы.
Он, не отрывая глаз от Кирилла, извлёк из кармана мятую папиросу и не торопясь закурил.
— Книга про грибы, — поторопил его Кирилл, — и что?
— Да ты не суетись. Присядь-ка лучше.
Старик указал на место рядом с собой. Кирилл воздел глаза горе и делано вздохнул. Дед между тем продолжал:
— Узнал я из этой книги, что сами грибы, которые мы себе для еды собираем, не главное там. А главное там — мицелий, который под землёй находится. Это такой хитрый организм, по строению напоминающий человеческий мозг... Во как! — закончил он, глядя на Кирилла смеющимися глазами.
Тот смотрел на него в ответ — молча и нахмурившись.
— И... — подтолкнул он собеседника.
— Не гони лошадей, — осадил дед его. Он неторопливо и со вкусом затянулся, а потом окружил себя клубами синего дыма. — Я тоже поначалу снисходительно про это думал. Ну, грибы и грибы, растут себе... Я в детстве, когда жил на Кубани, любил их в лесу собирать. Пожаришь с картошечкой... и м-м, такая сласть!..
— Я понял вас. Грибы очень вкусная вещь. Я сам их очень люблю, тоже в детстве за ними по лесам ходил... Что ж, было очень интересно... А теперь...
— Да погоди ты, я ведь совсем ничего не сказал ещё... Про картошку с грибами я это ведь так, для завязки разговора...
— Не люблю я воду толочь, — сказал Кирилл. — Если толком сейчас же не скажете, чего вы хотели, я уйду.
— Да ты присядь прежде. Вот на лавочку. Смотри — места много.
Кирилл, мысленно проклиная всё на свете, присел рядом с дедом на скамейку. Тот, чрезвычайно польщённый таким уважительным отношением к нему незнакомого парня, улыбался во весь рот, обнажив крупные зубы и розовые дёсна.
— Я почему про этот мицелий заговорил. Он ведь действительно человеческий мозг по строению напоминает. И он под землёй занимает огромные площади. Вот, например, где-то в Америке (не помню в каком именно штате) есть такой мицелий — так он по площади занимает сотни квадратных километров. И это всё единый живой организм! — Дядя Степан замолчал и со значением уставился на Кирилла, словно бы ожидая от него восторженных восклицаний — ведь как-то иначе реагировать на такую сногсшибательную информацию было просто нельзя.
Между тем из глубины двора подтянулись ещё два старика — у одного под мышкой была шахматная доска, другой держал коробку с костяшками домино. Оба стали с интересом прислуживаться к разговору.
— А что такое мицелий? — спросил Кирилл.
— Это такая корневая система как бы, — сказал дед Степан. — В ней миллионы и миллиарды связей, по которым двигаются электрические импульсы, как в человеческом мозге. То есть как бы мыслительный процесс у нас под землёй происходит, в котором мы, люди, ни бум-бум. — Он для убедительности топнул ногой. — Я вот и думаю, не конкуренты ли это нам, человечеству. Сидят там, под землёй, планы какие-то замышляют... Ведь от них вся фауна и флора на Земле произошла. Они, говорят, самые древние существа на нашей планете. И мы тоже от них...
— Глупости это всё, — сказал Кирилл. — Сильнее человека на Земле никого нет.
— Ага, — ехидно возразил один из подошедших, тот, что был с шахматной доской. — У меня зять в прошлом году помер — от вирусной инфекции. Того вируса и в микроскоп с трудом разглядишь, а поди ж ты — здоровенного человека сумел завалить. — Он презрительно сплюнул себе под ноги. — Зять у меня шестипудовые мешки на ЖД-вокзале тягал...
— Речь ведь, насколько я понял, о способностях мыслительного процесса, — сказал Кирилл.
— А кто сказал, что у вирусов нет мыслительного процесса?
Что возразить на это, Кирилл не нашел. Вместе с тем он чувствовал тут какую-то неправду. Как бы что-то алогичное чудилось ему в рассуждениях стариков, так щедро распределявших способности, свойственные вроде бы лишь человеку, прочим биологическим тварям.
— Это мистика какая-то, — сказал он. — Так можно чёрт знает что наговорить.
— Зачем чёрт знает что? — сказал дядя Степан. — Ты лучше сам извилинами помаракуй — всё и станет понятнее. Мицелий — это ведь принцип скорее, чем биологическое существо. Принцип, по которому выстраивается жизнь. Понял? Вроде матки он, из которой разные виды произрастают. Этакая параллельная цивилизация со своими взглядом на мир и со своими эволюционными целями...
— Чушь это, ерунда...
Воцарилось молчание. Все три деда, словно бы сговорившись, перестали на Кирилла смотреть. Они смотрели кто в землю, кто в сторону. Потом все трое закурили, а тот, что держал домино, сказал как бы с сожалением:
— Эх, Степан, нашёл ты кому душу изливать... Да разве они, молодёжь-то современная, способна что-либо понять... У них в голове, кроме баб, ничего нет...
— Да ладно, — не согласился дядя Степан, — сам, что ли, не был молодым...
— А вы слыхали про Сергея Курёхина? — спросил вдруг Кирилл.
— Про какого Курёхина? — спросил Шахматист.
— Это такой питерский музыкант один. Очень не глупый и очень образованный человек.
— Нет, а что?
— Он придумал такую теорию, согласно которой Ленин, вождь мирового пролетариата, на самом деле не человек, а гриб. Даже передача про это по телеку недавно была.
Старики переглянулись.
— Ты это, — сказал доминошник, — Ленина-то не трожь.
— А что такое?
— Не трожь, тебе говорят, и всё, — сказал другой старик, шахматист.
— Да это ж не я про него. Это ж Курёхин.
— Вот и Курёхину твоему отвесим сколько надо. Ходят тут всякие...
— Шпана, — заключил доминошник.
— Вообще-то это вы меня сюда пригласили. Я к вам не напрашивался.
— Не напрашивался он, — сказал шахматист. — Вот молодёжь нынче стала — ничего святого нет.
— Знаешь, — сказал тут дядя Степан. — А ступай-ка ты прочь отсюда. Ты ведь куда-то спешил...
— Ну, знаете... — Кирилл встал.
— Я сказал, вон отсюда пошёл!
Не говоря больше ни слова, дядя Степан медленно поднялся со скамейки, и оказалось, что он выше Кирилла на целую голову. Кирилл попятился.
— Да пошли вы!
— Я вот тебе сейчас задницу надеру. — Дядя Степан сделал вид, будто собирается вынуть из штанов ремень. Его дружки засмеялись...
Кирилл повернулся и молча пошёл прочь. Настроение у него было напрочь испорчено. Дойдя до автобусной остановки, он даже
