Глава 1
В пять часов пополудни Сергей Шкрабатов позвонил Александру Подлякову.
— Привет, Саш! Ты сейчас свободен?
— В смысле?
— Ну, не занят чем-нибудь?
— Да вообще-то "Куклы" Такеши Китано собирался пересмотреть.
— Бросай их к чёрту и приезжай ко мне на Соцгород.
— А что случилось?
— Я сегодня собираюсь к матери Кирилла зайти. Можешь составить мне компанию, если не имеешь ничего против.
— Кирилла? Закладова, что ли?
— Его самого. Ну так идёшь?
— Надо подумать. Я ведь с ним последние годы почти не общался...
— Хватит сопли жевать! Говори прямо, идёшь или нет...
— Ну, в принципе...
— Тогда жду тебя через полчаса на остановке Соцгород... Знаешь, где это?
— Знаю.
— Тогда до встречи.
Прежде чем Александр успел сказать что-то ещё, Сергей отключил мобильный.
Глава 2
Через полчаса Шкрабатов стоял подле указанной остановки. Долго ждать не пришлось. Подошёл автобус, и из него в числе прочих пассажиров вывалился Подляков. Когда-то Александр был поджарым высоким парнем, неплохо игравшим в баскетбол. К пятидесяти же годам он погрузнел, обрюзг. На фоне двухметрового тела голова казалась маленькой до неприличия. Узкие плечи, пивное брюхо и нескладные конечности делали его похожим на паучка, затаившегося в засаде. Может быть, этому также способствовали постоянно настороженные глаза, которые осматривали всё с подозрением. Были они то ли слегка навыкате, то ли, наоборот, глубоко посажены в глазницы, и от этого их водянистый блеск был почти незаметен. С подозрением он относился ко всему, что попадалось ему на пути, словно бы усматривал там потенциальные капканы, специально поставленные на него, Подлякова, тайными врагами. Может быть, он походил не на паучка, а на богомола — тоже очень хищное насекомое. Во всяком случае, в его лице углядывалось что-то мефистофелевское — то ли черты лица у него были такие, то ли внутреннее содержание его души соответствующее... Увидев Шкрабатова, он подошёл и протянул пухлую расслабленную ладонь. Тот ответил на рукопожатие, а потом они окинули друг друга испытующими взглядами, что было объяснимо — они не виделись уже года три или четыре, с той поры, когда ещё был жив Кирилл...
— Привет, старичок, — сказал Подляков.
— Привет. Извини, что оторвал тебя.
— Да ладно. Завтра пересмотрю. — Он поглядел по сторонам. — Давно я тут не был... Уж и не помню, куда нам идти.
— Туда, — сказал Шкрабатов, мотнув головой себе за спину.
Они пошли — сначала по аллее, потом свернули направо во дворы, образованные унылыми пятиэтажниками из силикатного кирпича.
— Не знаю только, что мне там говорить, — сказал Подляков.
— Не кипешуй. Просто надо поддержать старушку. Сын ведь у неё был один. Что-нибудь скажем. Долго засиживаться, конечно, не будем, но и сразу подрываться тоже не резон. Понятно?
— Понятно, понятно!
Глава 3
К вечеру посвежело. Подляков, зябко ёжась, застегнул куртку до подбородка.
Солнца не было видно. Оно пряталось за облаками где-то у горизонта. На западе громоздились белоснежные и чуть розовые пики из облаков, похожие на страну обетованную. Там и сям из нагромождения били под углом друг к другу редкие и как бы дымные лучи. То, что они располагались друг к другу под углом, давало сторонникам плоской Земле неоспоримый, как им казалось, аргумент утверждать, что никакого космоса нет и Солнце находится значительно ближе к Земле, чем это утверждала официальная наука. Впрочем, они не учитывали того, что облака — это скопище крохотных капелек воды, имеющих форму микроскопических линз, а значит — могли преломлять солнечный свет в соответствии с законами физики, то есть под углом, так как воздух и вода имели разную плотность.
Впрочем, ни Шкрабатов, ни Подляков об этом сейчас не задумывались. Они подошли к нужному подъезду, и Сергей набрал нужную комбинацию цифр на домофоне. Александр озирался по сторонами.
— Да, — сказал он, — припоминаю. Был я тут... Вон в той беседке мы с Гошей сидели.
— Кто такой Гоша?
— Ты его не знаешь. Да и умер он уже...
— Умер?
— Да. Передоз небольшой...
— Он что, наркоманом был?
— Можно и так сказать.
— А что тут ещё можно сказать?
— Ну да, ну да... Помнится, мы с ним в последние дни плотненько общались. А умер он уж лет 25 как... Он тут недалеко жил. Помню, мы втроём (я, Кирилл и Гоша) сидели у него за бутылочкой, "Список Шиндлера" обсуждали...
Подляков не договорил. В динамике домофона послышался шелест, чей-то искажённый электроникой голос поинтересовался:
— Добрый день. С кем имею честь говорить?
— Это я, Раиса Игнатьевна. Здравствуйте!
— Серёжа, это ты?
— Да, Раиса Игнатьевна, это я, Шкрабатов.
— Подымайся, Серёжа.
— Я не один. Со мной ещё давний товарищ Кирилла — Александр Подляков.
— Рада слышать. Подымайтесь оба, жду вас.
Голос прервался, в дверях щёлкнул магнитный замок, и приятели вошли в подъезд...
Глава 4
Раиса Игнатьевна встретила их у дверей на лестничной клетке. Это была старушка, про которую можно было смело сказать "Бабушка-Одуванчик". Какая-то мягкая, как бы пушистая, в домашнем байковом красном халате приглушенного тона, мягких тапочках, опушенных серым мехом. Волосы у неё, абсолютно седые, были аккуратно зачёсаны на затылок и завязаны в плотный небольшой узел. На плечи была накинута серая шаль, которую она придерживала за концы маленькими сухонькими ручками. По лицу её, радушному, улыбающемуся, трудно было предположить, что всего несколько лет назад она пережила тяжёлое горе — смерть сына Кирилла. Хотя две горькие складки в углах губ, может быть, говорили об обратном.
— Здравствуйте, — сказал Шкрабатов из глубины последнего лестничного марша.
— Здравствуйте, — сказал и Подляков, который шёл следом.
— Здравствуйте, здравствуйте, — приветствовала их старушка, приглашающе раскрывая шире двери.
Они прошли в квартиру. Сняли ботинки, а куртки повесили на вешалку в недрах коридорного шкафчика. Старушка суетилась рядом, предлагая гостям домашние тапочки. Но ни одни тапочки не могли налезть на громадные шишковатые ступни Подлякова. Неловко улыбаясь, он прошёл в комнату без тапочек. Это, должно быть, была комната Кирилла: кровать, застеленная клетчатым пледом, у стены, подле окна — письменный стол, книжные полки на стенах, на столе несколько стопок одинаковых книжек по пять-шесть штук в каждой. Подойдя, Александр обнаружил, что у всех у них один и тот же автор — Кирилл Закладов. Одна имела название "Шире мысли", другая "Не в ту же реку". Подляков удивился. Он, конечно, знал, что Кирилл был писателем, но никак не предполагал, что его труды могли быть изданы на бумаге, так как считал его не шибко для этого талантливым. Впрочем, недоразумение разрешилось быстро. Раиса Игнатьевна всё разъяснила.
— Это Кириллушка за свой счёт издал, — пояснила она. — В типографии "Колорит", что на Платовском в центре города... Он ведь столько раз обращался в различные издательства у нас в стране, да никто не откликнулся. Как он переживал, бедный. Ну и решил сам издаться за собственный счёт... Наверное, уже тогда предчувствовал... — Тут она замолчала, лицо её скривилось, и из глаз быстро побежали крохотные слезинки...
— Да полно, полно, Раиса Игнатьевна, — сказал Подляков смущённо. — Мы ведь все помним его. Столько лет прошло, а он по-прежнему в наших сердцах. Хороший был человек, и рассказы прекрасные писал.
Подляков участливо улыбался, и Шкрабатов смотрел на него с удивлением — так необычны были в исполнении Александра эти знаки дружеского участия в неутешной матери. Обычно лицо у него было каменно-непроницаемо, когда дело касалось чужого горя. Иногда дело доходило даже до того, что, узнав о смерти кого-то из своих знакомых, которого он в глубине сердца недолюбливал, он злорадно восклицал: "Как здорово, что он, наконец, сдох!" И это, конечно, самым решительным образом отталкивало от него людей, и к концу жизни он оказался почти в полном одиночестве.
— Можно посмотреть? — спросил Подляков у старушки.
— Конечно, конечно, — сказала она, крохотным платочком утирая слёзы. — Вы присаживайтесь пока, а я пойду чай поставлю.
— Ну что вы... — начал Шкрабатов.
— И не возражайте, — решительно сказала старушка. — Я сейчас.
Она быстро вышла из комнаты.
Шкрабатов сел на стул, а Подляков в кресло, вытянув свои длинные ноги и листая книжку, которую взял из стопок на столе наугад. Это была та, что имела название "Не в ту же реку". Он полистал её и, открыв где-то на середине, стал читать первое, что попалось ему на глаза.
Глава 5
"Вот моё отношение к поэтам. Я считаю, что поэты говорят языком той или иной реальности, скрытой от физических глаз. Я думаю, все пророки говорили на поэтическом языке. Сама мистическая реальность говорила через поэтов с человечеством. Поэтические вибрации - та сила, которой строится мир. Поэтому можно сказать так: далеко не все, кто считают себя поэтами, на самом деле поэтами является. Это можно определить даже на первый взгляд. Вот смотришь: все необходимые условия в тексте соблюдены — рифма, размер, поэтический образ, но чего-то внутреннего не хватает. Автор, скорее всего, не имеет веры в то содержание, которое вкладывает в свои стихи, а может, веру если и имеет, то она очень примитивная и неинтересная. На самом деле, грамотный человек сразу видит, есть у пишущего поэтический дар или нет. Это ведь какая-то тайна. Всё ведь очень складно, можно даже музыку для песенки на эти стихи сочинить, а всё равно как-то скабрезно, что ли. А бывает и наоборот — ни рифмы, ни размера, а содержание так и прёт — как живое тесто из кастрюли, ничем его не удержишь... Вот написал и сам же вижу тут такую банальность, но что поделаешь. Гениальное в простоте..."
Глава 6
Раиса Игнатьевна вошла в комнату. В её руках был небольшой поднос, на котором имелось три чайные чашки, пузатый эмалированный чайник с рисунками на боках, две посудки — одна с сахаром, а другая с клубничным вареньем, вкусно поблёскивавшим в свете лампочки. Она поставила поднос на стол и пригласила угощаться.
— Кириллушка очень любил клубничное варенье, — рассказывала она. — А ещё облепиховое, но сейчас его нет. Александр, берите, не стесняйтесь...
Подляков, а потом и Шкрабатов взяли свои чашки.
— У вас тут курить можно? — поинтересовался Александр.
— Лучше на балконе, — сказала старушка, со смущением улыбаясь. — Я-то не курю... Да и Кириллушка не очень баловался. В молодости пробовал вроде, но потом бросил...
— Ничего, ничего, — сказал Подляков. — Я потерплю...
—
|
