Зона риска (Часть 2)

посмотреть французскую комедию, где в главной роли выступал известный  комик Пьер Ришар, а неиспользованные  билеты полетели в мусорную урну,  Миха  решил своеобразным образом наказать любовь свою. Иными словами, пришла ему в голову идея сделать ей пакость.
Кому, как ни ему было знать, где проживала Лариса Егоровна  - а жила она в квартале, застроенном сплошь частными домами. И вот до чего бывший воздыхатель додумался: явился как-то раз к ней под вечер, когда было уже совсем темно.
Двор у Ларисы Егоровны даже на ночь не запирался, да и от кого было запираться? Работая на одном заводе, все жили примерно одинаково.  Поэтому вряд ли бы кому-то пришла бы в голову мысль – проникнуть в дом соседей.  Во дворе же  был у Ларисы Егоровны небольшой чуланчик, в котором с осени  до весны  стояла бочка с огурцами.
Тут надо внести некоторое пояснение: к огурцам Лариса Егоровна относилась с трепетной любовью, солила их в бочках по старинному рецепту, который ей ещё от прабабки когда-то достался. Потому-то и получались у неё огурцы на диво вкусными. После смены, если душа просила не чая, а кое-чего покрепче, позволяла иногда себе Лариса Егоровна выпить пару-тройку стопок «Пшеничной» водочки или, если таковой не имелось, то в ход шёл «Зверобой», но неизменно с огурцами из бочки,  засоленными по прабабкиному  рецепту.
Вот на эти огурцы негодяй Строчков и покусился! Нет, внутрь употреблять он их не стал, ибо пришёл он в тот вечер к любви своей бывшей совсем не для ублажения утробы, а с несколько иными целями. Захвативши с собой небольшую ёмкость, этак на пол-литра, в которой плескался отличного качества бензин с самыми что ни на есть наивысшими октановыми частицами, Миха весь этот бензин ненаглядной своей Ларисе в бочку с огурцами и вылил!  А потом бутылочку из-под бензина,  как путный, ополоснул рассолом, и все остатки в ту же самую бочку и выплеснул.
Но то ли был Миха недостаточно осторожен и его кто-то увидел, как он дворами крался к Ларисиному дому, то ли сама Лариса догадалась, кто такое грязное во всех отношениях дело сотворил, только в милицию она не пошла. Сама явилась через пару дней на двор к Михе и вылила тому в бочку с квашеной капустой содержимое детского горшка. Горшок-то у неё  от когда-то гостившего племянника остался, а уж содержимым добрая Лариса его сообразила наполнить без подсказчиков. Несколько суток старалась -  наполняла, ну и добилась эффекта!

Этим, правда, эффект не ограничился. Оскорбленный в своих лучших чувствах, а так же понявший, что капусты его любимой  ему теперь вплоть до нового урожая не видать, накатал Миха на бывшую любовь свою заявление в милицию. Лариса, даже не задумываясь о том, что её поведение может быть расценено, как хулиганство, всё по-честному в милиции рассказала, и даже подписалась под строчками, которые вышли из-под ручки молоденького милиционера: «С моих слов записано верно и мною прочитано».
А раз и записано верно, и прочитано, то пожалуйте, уважаемая Лариса Егоровна, сначала на заседание суда, а потом уж и помашите ручкой на прощание своим родным местам!  Причём расстаётесь-то, Вы, как видно, не на день, и не на два.
О, как! Вроде всё правильно, ибо сливать фекалии в бочку с капустой не только неприлично, но ещё и для здоровья опасно. Но ведь и Миха  Строчков не мёду Ларисе Егоровне к огурцам добавил. Состояла разница между этими деяниями только в том,  что та, о ком Миха страдал полжизни, оказалась намного порядочнее. Жалоб никаких писать не стала, и до последнего была уверена, что окончится весь этот судебный процесс, больше напоминавший Ларисе Егоровне какое-то цирковое представление, каким-то незначительным штрафом.
Штраф Ларисе Егоровне действительно выписали, но точка в этом деле поставлена не была. Потому что ей вместе со штрафом  ещё и срок в колонии за хулиганские действия начислили, где, работая в бригаде по изготовлению сеток, она потихонечку этот штраф и выплачивала. Кому? Ну, не Михе – это точно. Наверное, государству, представители которого «раскрыли» столь злостное хулиганство и не допустили в своих рядах появления нового «висяка».
История, глупейшая во всех отношениях, заставила Ольгу смеяться так, что она аж на стул в кабинете Татьяны Ивановны присела, да и там не смогла сидеть спокойно, а через минуту согнулась пополам и стала напоминать знак вопроса, только без точки внизу.

Теперь же, после подробного  рассказа бригадира о деяниях Ларисы Егоровны, Ольге было не до смеха. Дело в том, что пристрастия своего к женскому полу Лариса Егоровна в колонии не оставила. Наоборот, располагая теперь и временем, и не измотанным в заводских условиях организмом, сразу же дала всем понять, какой тип человека она из себя представляет. Стандартная юбка, положенная для ношения любой осужденной женщине,  у Ларисы Егоровны и впрямь больше походила на набедренную повязку и была, наверное, самой короткой во всей женской колонии. Новенькая работница из оперчасти не смогла не заметить такого неподобающего ношения одежды и, видимо, достаточно резко сделала Ларисе Егоровне замечание.
- Ну, сделала – и сделала, - шёпотом кипятилась бригадир,  -  мало ли кому из нас замечания по поводу внешнего вида делают, чего она язык-то распустила? Я вон тоже как-то раз…
Она не договорила, увидев расстроенное лицо Ольги. Потоптавшись с минуту у двери, Ирина Ефимовна совсем тихо проговорила:
- Да ладно Вам, Ольга Геннадьевна, не раскисайте Вы так. Пойдёмте лучше к этой новенькой работнице из оперчасти вместе сходим. – Хотите? – повторила она, преданно заглядывая Ольге прямо в глаза.
Но Ольга отрицательно помотала головой, и бригадир, поняв, что она в данном случае является лишней,  ушла.
Ольга же, выпив два стакана крепкого чаю, ещё раз всё обдумала. Потом собрала все бумаги и характеристики, касающиеся Ларисы Егоровны Шац, заперла кабинет и зашагала в сторону одноэтажного корпуса, где у  начальника  колонии находился второй кабинет.
Криков и шума Анатолий Петрович не любил, но видимо, к данному случаю это неписанное правило не относилось. Ольга сразу поняла, что и новенькая сотрудница оперчасти, и Лариса Егоровна уже находятся в кабинете Антипова, и по тому, с какой долей сожаления посмотрели на неё находящиеся в коридоре другие осужденные, Ольга поняла, что дело принимало серьёзные обороты.
- А вот и начальница, как я понимаю, явилась, - незнакомая темноволосая девушка рывком встала со своего места, как только Ольга, поздоровавшись, вошла в кабинет Антипова. Но Анатолий Петрович нахмурился:
- Что значит, явилась? Выбирайте, пожалуйста, выражения, Жанна Сергеевна. И не забывайте о том, что Вы – прежде всего, носите погоны офицера внутренних войск, а посему обязаны – Вы слышите меня? – обязаны, повторил он, - уважительно относиться к  другим сотрудникам.
- Даже к тем, которые разрешают своим подопечным вот такое аморальное ношение одежды? – с насмешкой в голосе спросила Жанна Сергеевна, - а так же считают нормальным, если осужденные  набрасываются на работников с кулаками и с матерными выражениями?
- Вы обязаны, - не меняясь в лице, в третий раз повторил Анатолий Петрович, - уважительно относиться к сотрудникам исправительно-трудового учреждения, хотите Вы этого или нет. – Что касается длины юбки, то Ольга Геннадьевна неоднократно делала осужденной Шац замечания, на которые та никак не реагировала. Значит, сегодня, за своё неподобающее поведение осужденная Шац получит в полной мере. Равно как получит за оскорбление Вас нецензурными словами и попытку нанести Вам телесные повреждения.
- Правильно я говорю, Лариса  Егоровна? – обратился начальник колонии теперь уже к осужденной.
- Всё правильно, - с хрипотцой в голосе ответила Шац, - сама виновата – сама и наказание понесу. Только попыток нанесения телесных повреждений я ей, - и Шац кивнула в сторону оперуполномоченной Жанны Сергеевны, - не делала. Кого тут бить-то?  - усмехнувшись, спросила  она, словно разговаривала сама с собой.  - Так, замахнулась для острастки. На этом дело и закончилось.
- Глупость ты сделала, Лариса Егоровна, - совершенно искренне произнес Анатолий Петрович, - тебе ведь и находиться тут осталось всего два  месяца. А за твои деяния я обязан тебя поместить в помещение камерного типа. Вот оттуда ты на свободу теперь и выйдешь, а уж никак не из колонии.
Осужденная Шац молчала, низко опустив голову. Она представляла себе, какими теперь станут её последние дни пребывания на зоне. Пребывание в каменном помещении, где деревянные нары откидываются от стены ровно в десять часов вечера, а в шесть утра подъём, как и у остальных двух тысяч женщин, отбывающих наказание в обычных условиях…  Отсутствие хоть какого-нибудь занятия и измерение шагами периметра камеры в течение целого дня… Ну, и прочие неудобства, о которых все знают из газет и с телеэкранов…  И всё это из-за чего?
Лариса Егоровна вздохнула. Теперь она уже внутренне ругала себя за неосторожность. За то, что нагрубила  работнице из оперчасти, забыв обо всём на свете. За язык свой невыдержанный,  с которого сорвалось несколько нецензурных слов. В общем, исправить теперь  уже ничего было нельзя. Помещение камерного типа «светило» Ларисе Егоровне в самых мрачных красках.
Анатолий Петрович между тем выписывал ей постановление о наказании.
- Ольга Геннадьевна, - обратился он к стоявшей до сих пор у двери Ольге и отдавая ей исписанный листок, - доставьте осужденную Шац по месту назначения. Соблюдите при этом все формальности, пусть там произведут досмотр … ну, и всё такое прочее.
Ольга взяла постановление, взглянула на него краем глаза и не поверила своим глазам: Анатолий Петрович выписал осужденной Шац… не пребывание в помещении камерного типа, а  десять суток более мягкого штрафного изолятора!
- ШИЗО? – чуть не  вырвалось у Ольги, при этом она невольно взглянула на Анатолия Петровича, и тут же поняла, что ей надо молча и как можно быстрее покинуть кабинет, чтобы выполнить приказ начальника колонии. Уж слишком сурово он смотрел на неё. Да и обсуждать действия человека, главнее которого в исправительно-трудовом учреждении не было, было бы верхом неразумности.
- Пойдём, - стараясь казаться как можно более строгой, - обратилась Ольга к Ларисе Егоровне, и только тут увидела, что Шац до сих пор оставалась в наручниках.
- А… - замялась она, обращаясь к Анатолию Петровичу, - мне её прямо в наручниках и вести?
- Не вести, а конвоировать, - безапелляционным тоном заявил начальник исправительного учреждения, - если не хочешь, чтобы тебе тоже искусство кулачного боя продемонстрировали. Ну, или хотя бы понарошку показали, как это делается. При этом он тихонько усмехнулся в усы. – Ведь ты же этого не хочешь, а, Ольга Геннадьевна?
В следующую минуту  Ольга уже выводила Шац на улицу, предварительно пропустив её вперёд себя. Идти по колонии в наручниках – позорнее этого явления, по меркам осужденных женщин, могло быть только сотрудничество с представителями администрации колонии «в открытую». Так что  Анатолий Петрович рассчитал всё правильно: мягкое наказание, которое заключалось помещением Ларисы Егоровны Шац всего-то навсего в штрафной изолятор, компенсировалось  мучением моральным: пока