- Эх, дружище, - вздохнул кот Моджо, - никому-то мы, старые, не нужны.
- Да уж, - подтвердил кот Прохор. – Никому.
- Все хотят забрать отсюда молодых, - продолжал сокрушаться Моджо. - Видно придётся нам с тобой кончить свой век здесь, в приюте, на казённых харчах.
- Видно придётся, - согласился Прохор.
- И мышку, пусть даже на самом маленьком, пусть даже в шесть соток участке, в подполе какого-нибудь самого крошечного домика, пусть даже он будет развалюхой, поймать и положить на крыльцо в подарок, для своей - своей, Проша! - любящей и холящей тебя хозяюшки, нам с тобой тоже уже вряд ли придётся, - не переставал жаловаться на свою и приятеля горькую участь Моджо.
- Да уж, это вряд ли, - подтвердил кот Прохор.
- А помнишь, как мы с тобой познакомились? – вдруг спросил Моджо. - Как ты спас меня от огромной крысы?
- Бывали, времена, бывали, - отозвался друг. – Но я думаю, что ты и сам, тогда, как-нибудь бы с ней справился.
Прохор помнил конечно этот случай. Слабому Моджо действительно в тот миг угрожала опасность. Но он возразил, как возражал всегда, когда друг вспоминал это происшествие, с одной целью - чтобы тот его похвалил. И похвала не заставила себя долго ждать.
- Да ты, что Проша? – вскричал Моджо. - Меня бы тогда непременно загрызли. Их же было две. Вспоминай - одна спереди нападала. У неё были такие злые-злые глаза и такое, крысиное-крысиное выражение морды! Она совершенно подавила мою волю! Это был гипноз! Я пошевелиться не мог! У меня лапы от страха отнялись! А вторая хитрая сзади подкрадывалась. И обе ростом почти с меня. – И Моджо с горячностью добавил именно то, что неизменно так ласкало слух его сурового собеседника: - Нет, нет! Ты спас мне жизнь! И не спорь! Если б не ты, не беседовать бы нам сейчас здесь, в приюте.
В это время по небольшому залу, где стояла клетка с друзьями, с топотом промчалась девочка. В зале была выставка. Здесь редкие посетители приюта для кошек и собак, могли выбрать для себя домашнего питомца. В тот день помещение было отведено для мяукающей братии. Ещё в дверях девочка вырвала свою ладошку из бабушкиной руки и носилась теперь по залу, громко жужжа, и крутя и вертя над головой, будто самолётик, нарядно одетую куклу.
Вдруг она резко затормозила прямо напротив друзей.
- Бабушка! – закричала девочка. – Иди скорее сюда! Смотри, какой котик! У него глазки!
- У них у всех глазки, - издалека недовольно пробурчала бабушка.
- А у этого одно жёлтое, как солнышко, - девочка, сунув носик между прутьев, в упор разглядывала Прохора, - а другое зелёное, как деревце или травка.
- У них у всех как травка, - приближаясь, продолжала ворчать бабушка.
- А у этого и как травка, и как солнышко, - девочка явно любовалась котом. - И ушко одно разорвано.
- Какое ушко, глазки? Что ты как всегда ерунду порешь?.. Да одинаковые у него глаза… - Бабушка с недовольным видом уставилась через очки в сумрак клетки. - Почти… Вообще-то мы приехали сюда за щенком. А у них сегодня, видите-ли, кошки по расписанию. Нечего тут разглядывать, - потянула она за собой внучку. - Завтра придём.
- Нет, не одинаковые. Одно как солнышко, а другое как травка. И на носике шрамик, - упираясь, продолжала восхищаться Прохором девочка. - И ротик у него улыбается.
- Потому что не только ухо, а ещё и губа разорвана. От этого и кажется, что улыбается. Драчливый кот, весь драный, - брезгливо сморщилась бабушка. Видно было, что Прохор ей противен. – Нашла чем любоваться. Эти помоечные существа, из каждой клетки будут нам сейчас улыбаться. Чтобы мы их забрали отсюда. А потом начнут занавески и обои рвать и гадить по всей квартире. Фу! – принюхалась бабушка. - И шерсть от них повсюду будет летать. Вообще-то ты просила щенка.
- Теперь не хочу щенка. Хочу вот этого котика! - девочка ткнула пальцем в Прохора, и в сердцах бросила на пол куклу.
- Даже не думай, никакого кота мы брать не будем. Пойдём отсюда.
- Хочу, хочу, хочу! – затопала ножками девочка и по всему было видно, что и сама она готовится грохнуться на пол рядом с куклой.
- Лика, прекрати, стыдно, - зная внучкины замашки и оглядываясь по сторонам, попыталась остановить её бабушка.
- Вовсе не стыдно! Здесь никого нет!
И нежный, боязливый Моджо, и грубый, боевой Прохор замерли от неожиданности. Никогда ещё около их клетки не задерживался ни один посетитель. Обычно все равнодушно проходили мимо, скользнув взглядом по исполосованному шрамами, приземистому, с мощной шеей, длинным телом и короткими лапами Прохору, и по ничем не примечательному, небольшому, серенькому со светлой мордочкой Моджо. И даже странные глаза, по бокам от изуродованного глубоким рубцом носа Прохора, не привлекали, а скорее отвращали посетителей выставки. Некоторые останавливались только лишь, чтобы прочесть табличку: "Кот Моджо, кот Прохор. Беспородные оба. Примерно 12 лет каждому. Бесплатно".
Это позорное "бесплатно" висело только на клетке старых друзей. Котов и кошечек помоложе, и особенно котят, хозяйка приюта старалась, пусть и недорого, но продать, чтобы худо-бедно, с грехом пополам содержать своё заведение. Их чесали, мыли, привязывали им на голову или на шею разноцветные бантики.
Прохора и Моджо принёс сюда старик. Он услышал однажды кошачий вой в подвале своего многоэтажного дома, приблизился к забитому фанерой несколько дней назад слуховому окну, послушал вой, поговорил с котами и отправился в жилконтору. Там он долго уговаривал двух водопроводчиков открыть железную дверь и выпустить узников.
- Что ж вы творите, ребята, - взывал он к совести работников ЖЭКа. – Там же котики, они же сдохнут от голода.
- У нас приказ, все окна в подвалах забить, - оправдывались водопроводчики.
- Их же раньше подкармливали, а теперь к ним не подобраться, - не отступал старик.
- Пусть мышей трескают, - попытался отшутиться водопроводчик помоложе.
- Ну стрескают, а дальше что? Да они уже, наверное, всех съели.
- Пусть теперь дохнут, - хохотнул молодой. - Пойми, дед, у нас вызовы, заказы, аварии иногда случаются. Каждый час расписан. В твой дом на край участка мы не пойдём. Да и как мы их там ловить будем? А сами они из подвала не вылезут. Будут прятаться по углам. Они же дикие.
- Ребята, я вам на бутылку дам, - продолжал умолять старик.
- Не надо, дед. Ты давай отправляйся на вызов, - велел тот, что постарше младшему. – А я через пятнадцать минут подойду.
Два дня после этого Прохор и Моджо наслаждались жизнью в тёплой двухкомнатной квартире и отъедались объедками с хозяйского стола. Но кроме старика с женой здесь жили ещё и их дочка с мужем и грудным ребёнком. И на третьи сутки обе хозяйки - и старая, и молодая - пригрозили выгнать старика вместе с его котами на улицу. Так друзья оказались в приюте.
- Прощай, Проша! – шепнул другу Моджо. - До смерти уж, наверное, не свидимся.
- Погоди прощаться, может быть девчонка и тебя возьмёт, - также шёпотом откликнулся друг. – Подлезь сюда поближе, к дверце. Тебя там не видно, - отодвинулся он чуть в сторону.
- Подлезай, не подлезай, не возьмёт, - чуть слышно, с обидой и слезой в голосе отозвался Моджо. - Она только на тебя и смотрит.
Вскоре появилась хозяйка приюта. Привычными словами, приготовленными для проводов всех своих животных – и ласковый-то он, и чистоплотный, и прекрасно поддаётся дрессировке – она нахваливала Прохора. Но на сей раз не забыла она ещё и сообщить дополнительно, что разноглазые кошачьи это редкость, что они приносят удачу, что называется это чудо гетерохромией, и это не болезнь, и видит кот хорошо. Сегодня она была особенно разговорчива и рада, что ей удалось пристроить в дом старого кота.
- Взяли бы щенка, можно было его на верёвочке вести. А этого бандита как мы потащим? – продолжала брюзжать сдавшаяся бабушка.
- Я на ручках понесу, - примериваясь, обняла своё новое приобретение внучка.
- Он тяжёлый. И на ручках в метро не пустят.
- Купите переноску, - радуясь, что день задался и можно ещё немного подзаработать, предложила хозяйка. – У меня разные – маленькие, побольше. У вас дача есть?
- Самую дешёвую, - буркнула бабушка.
- Есть дача, есть! – запрыгала Лика. – Он там будет мышей ловить. Мне тоже через три годика будет двенадцать, - ещё раньше, по складам прочитав вывеску, похвасталась она. – Проша, Проша, - гладила она истерзанную в боях острыми когтями голову живой, новой игрушки.
- Не через три, а через шесть, - уточнила бабушка. – Ты плохо считаешь.
- Может и второго возьмёте? – на всякий случай спросила хозяйка, заставив вздрогнуть и напрячься друзей.
- Я и этого-то скоро назад верну, - пообещала бабушка.
- Тогда я тоже сюда сбегу, - пригрозила внучка. – И буду жить здесь, в клетке.
Лика была очень невоспитанной, донельзя избалованной, капризной, взбалмошной, но как это ни странно, доброй девочкой. Её никто не научил поступать по-другому, и она скандалами, ссорами и руганью старалась добиваться своего. Но так она вела себя только со старшими и более сильными. С младшими или слабыми она была другой, возможно именно такой, какой и была на самом деле - заботливой, внимательной и чуткой.
У Прохора сразу после переезда в её квартиру появились две отдельные плошки – для еды и воды. Лика мыла и чистила их. Кормила она его конечно неправильно, по-детски: конфетами, пирожными, вареньем, апельсинами, поила лимонадом. Но тут уже вмешивались взрослые, и Прохор получал не только вкусное, но и сытное, и полезное питание – кашу, овощи, рыбу, курочку, иногда яичко, кефир и даже мечту всех кошачьих - сметану. Вместе с бабушкой Лика мыла его в тазу шампунем, чистила тампончиками разорванные ушки и разноцветные глаза. Она вычёсывали и мазала маслами и снадобьями его шерстку. Любимой её игрой стала пластическая хирургия. Она старалась удалить или сделать хотя бы менее заметными, с помощью, увиденной ею в рекламе алмазной шлифовки, шрамы и рубцы на голове, на теле, на лапах и на хвосте Прохора. Главными инструментами в этом деле служили ей мамины колечки с драгоценными камешками. Лика старательно тёрла ими многочисленные боевые отметины своего подопечного. Бабушка или кукла служили при этих операциях медсёстрами. И то ли от алмазной шлифовки, а может оттого, что шерстка у кота стала ухоженной и пушистой, но рубцы и шрамы, напоминавшие о драчливом Прохоровском прошлом, и в самом деле, стали видны куда меньше. По настоянию девочки ему был куплен двухуровневый кошачий дом, на первом этаже он спал, на втором точил когти, прыгал и играл. А уж игрушек у него было хоть пруд пруди: мышки, рыбки, мячики, зверушки, машинки. И мягкие - для кусания, и бросания, и бегающие, шевелящиеся - на батарейках. После игр, для отдыха, Лика качала его на качелях. А если ей казалось, что он уж очень устал, укладывала под одеяльце в кошачий гамак.
Первое время всё происходившее казалось Прохору каким-то чудесным сном, который вот-вот кончится. И он не знал, верить своему счастью или нет. Но чем яснее он понимал, что всё наяву и этот кошачий рай может остаться с ним навсегда, тем больше к радости в его душе примешивалось беспокойное чувство – он постоянно думал о Моджо. Кот то представлял, как качал бы сейчас друга на качелях всё выше и выше, а тот пищал бы от страха и удовольствия. Или, как болтали бы они, вспоминая свою длинную жизнь, лёжа в
