Рассказывающая, – а что ей ещё остаётся делать, – о том и об этом, после чего «об этом» и «о том» нужно объединить между собой и тем самым получится качественный контент по новоязу, или же по старинке, увлекательная для читателя история.
Из выше приведённого абзаца, выступающего в качестве пояснительной записки, а затем уж как под главы, и для всех этих целей выделенного жирным цветом текста (достаточно интересная классификация цвета), частично можно понять, а может и сделать вывод о том, что в данной главе речь пойдёт о представителях самой на слуху профессии, которая напрямую, а в последнее время всё больше со стороны и на расстоянии, имеющей отношение к освещению любого рода событий посредством умелого слова, для важности ещё называемым контентом – о журналистах.
Ну а так как представители этой профессии очень часто, до всегда, находятся на переднем фланге событий, то язык у них подвешен не в пример кому другому (только политики, да и то не все, на этом поприще могут составить им конкуренцию). Ну, а когда за спиной у каждого журналиста к тому же ещё и стоит сплочённая масса журналистского сообщества, то нужно быть крайне осторожным на критические высказывания в их адрес. И если уж ты решился высказаться на их счёт, – всё, вы меня достали, доставайте диктофоны и записывайте, – то только на основе проверенной информации, и ни в коем случае не на домыслах и так тебе этого хочется говорить. Как, к примеру, обращая свой взгляд на такое далёкое прошлое, которое ближе к мифам, нежели к истории, утверждая, и не пойми на каких основаниях (понятно, что на одном только своём желании), что профессия журналиста была самой первой из всех.
И это достоверно мной утверждаемо, а иначе, кто тогда семидневную работу богу освещал. Не хотите ли вы сказать, что он сам писал мемуары о событиях тех знаковых дней и ночей, или у него была своя сметная документация на постройку мироздания, где шаг за шагом, со своими сроками, были прописаны все эти шаги в виде инструкций. Нет, как-то это всё несерьёзно звучит. А вот то, что это событие, – конечно, не сразу, не по горячим следам, – а в последствии, уже в ветхие и отчасти дикие времена, людьми называемыми летописцами, а по-современному журналистами, было освещено посредством слухов, коими любая земля полнится (а слух это первейший информационный источник, на котором во все времена, а особенно в те легендарные, строилась и будет строиться вся журналистская работа), как раз и указывает на то, что нам желается увидеть и доказать. И вся разница между этими «акулами пера» заключалась в том, в каких изданиях они издавались – летописцы в монументальных, а журналисты брали частотой публикаций. Где у каждого издания тиражи были не штучные, а миллионные.
Ну а теперь, как только мы в основном определили и выяснили, что из себя представляет работа журналиста и на каких основных признаках она строится, – ещё раз: она вся на слуху, из слухов рождается, слухами кормится и сопровождается, и в итоге вслух тиражируется, – то можно перейти к представленным на наше рассмотрение двум журналистским частностям, взятых нами на рассмотрение в такой спайке не по нашей прихоти, а этого, может быть, требует редакционная политика одного из бульварных изданий – им предназначено всегда ходить парой, где самый сильный носит на своём плече камеру, а тот, у кого язык более подвешен, носит микрофон и подлавливает прохожих на каверзных вопросах.
– Но только без лишней самодеятельности и не дай бог, самонадеянности. Понял, Клава? – глядя на человека с микрофоном, а не как на журналиста, за что этому человеку с микрофоном стало слегка обидно за такое к себе недоверие (а у него, между прочим, удостоверение журналиста при себе есть, а то, что он в первый раз вышел на тропу журналистского расследования в этом издании, а точнее, на уличный опросник, то это всё мелочи), сурово его вопросил редактор бульварного издания, но с потенциалом роста, Альтернатив Каутский. – Да, а почему собственно Клава? – всё-таки не смог сдержаться так альтеративно называемый Каутский, и задал этот интересующий его любопытство вопрос. Хотя, при его-то имени, такие вопросы как-то слышать неуместно от него что ли. Но таков уж человек, то, что касается его и ему ближе, ему кажется само собой разумеющимися вещами, о которых интересоваться странно слышать, а вот когда он сталкивается с точно таким же, или по крайней мере, похожим отношением к жизни и самоидентификацией, то ему почему-то это становится непонятным.
– Это сокращённо от Клавдий. – Хмуро ответил Клава.
– Понятно. – Совсем непонятно для Клавы ответил Альтернатив Каутский, на счёт имени которого, у Клавы тоже имелись свои вопросы. Но он проявляет уважение к чужой, хоть и глупейшей мысли, так насчёт себя думать и называться, и не спрашивает Альтернатива, в чём его эта альтернатива на самом деле заключается. – Если уж так по дурному называться и противопоставлять себя миру разумных людей, то уж лучше бы назвался Вопреки. Это хоть звучит воинственно и с вызовом. – Про себя подумал Клава.
– Понятно? И, что вам понятно? – спросил Клава. Альтернатив вначале было замешкался, но потом быстро нашёлся и дал свой ответ. – В гладиаторы тебя готовили те, кто дал тебе это имя. – Клава хотел было поинтересоваться: «На кого это он намекает?», но Альтернатив его опередил, заявив: «Время не ждёт», и Клава вынужден был оставить этот ответ Альтернатива без своего ответа.
Когда же он со своим напарником, Михаилом, человеком пообтёртым жизнью и камерой на плече, которая, по его мнению, и не давала ему дальше расти, а не как все за него в редакции думали, за его выдающее его с потрохами пристрастие к горячительным напиткам, вышли из здания редакции, то вначале посмотрели по сторонам, затем посмотрели друг на друга, и Михаил, красноречиво посмотрев на Клаву, таким образом поинтересовался у того, какие у того планы. А вот Клава, как человек здесь новый и ещё не пообтёртый журналисткой деятельностью человек, как Михаил и рассчитывал, решил, что на его первый раз, именно он, Михаил, возьмёт в руки бразды правления. Так что его ответ на этот взгляд Михаила: «Ну и куда пойдём?», вполне был логичен.
Михаил же, испытывающий по утрам, и в особенности по понедельникам, особого рода душевное волнение, внутри себя уже предопределил направление их будущего движения. Но он совсем не знал этого Клаву, к которому его только сейчас определили, да ещё с таким именем и оттого не спешил с ним сходиться, пока его, как следует, не узнает. – Наверняка с умыслом. – Рассудил Михаил, как только познакомился с этим Клавой. – Перевоспитать меня хотят. – А вот в чей адрес был направлен этот посыл Михаила, только одному ему известно.
– Всё зависит оттого, что мы ищем. – Многозначительно сказал Михаил, поглядывая за спину Клавы, тем самым сбивая его с толка. – Хотя, если честно, то это не имеет большого значения. Люди они везде люди. И в какую бы сторону мы не пошли, то большой разницы нет. А если особой разницы нет, то нужно придерживаться одного принципа. Чтобы для нас этот путь был наиболее комфортным. – Добавил Михаил.
– Это значит куда? – уточняюще спросил Клава, уловив это утреннее душевное волнение от Михаила. Михаил же, недолго думая, не указывая точных адресов, кивает перед собой: «Туда», и они выдвигаются. Дальше их путь лежит до подземного перехода, ведущего по одной линии на противоположную сторону улицы, а вот одно ответвление чуть не завело, вдруг разориентировавшегося Михаила, в метро (благо там стоял турникет, который бесплатно не сподобился его пропустить). Но они с этим лабиринтом путей справились и вышли на другую сторону улицы, где, во-первых, было подальше от незримого редакционного ока редактора, а во-вторых, здесь находится больше знакомых для Михаила заведений, где можно посидеть и без всякого давления на тебя солнечного света, под чашечку горячего напитка, выработать стратегию для своих дальнейших действий.
И Клава очень скоро понял и оценил, как ему повезло с Михаилом, как оказывается, не только человеком расторопным на знания, соображающим где, что и почём, а он после пару чашек горячего напитка, который он разбавлял остужающей жидкостью из небольшой бутылочки, по какому-то никому неизвестному случаю, прихваченной им с собой и спрятанной во внутреннем кармане пиджака, начал весьма разносторонне и очень для Клавы убедительно мыслить.
– Сейчас журналистом куда легче, чем ещё какие-то десять лет назад работать. А всё потому, что сегодня кардинально изменились принципы его работы и подходы к освещаемому событию. И если раньше от него требовалось особенного рода дерзость, на грани разрыва мозга расторопность и отчаянность, то в нынешних условиях информационного бума, когда всё и вся живёт напоказ и ничего не скрывает, весь этот его рабочий инструментарий отжил своё, и от журналиста в наше открытое время требуется совсем другое. – Многозначительно сказал Михаил и вновь приложился к чашке с напитком, питающим его столькими мыслями.
А вот Клава, сколько бы не прикладывался к своей чашке с таким же точно кофейным напитком, то у него в голове ничего такого удивительного, почему-то не соображается. И Клава, ни смотря на то, что он молодой специалист, который ещё пороха криминальных и опасных для своей жизни расследований не нюхал и оттого должен был пребывать в состоянии всемогущей иллюзорности, – мне всё по плечу, – раскрыв рот, слушает своего умудрённого опытом товарища.
– Сейчас всё и любая информация есть в открытом доступе, – кивнув в сторону лежащего перед собой на столе мобильного телефона, сказал Михаил, – и журналист, можно сказать, находится на подхвате, вдруг, по неизвестно каким причинам, возникшего у читательской аудитории интереса к тому или иному событию. А вот что стоит за этим взрывом человеческого интереса, так называемым трендом, возникшим как раз сегодня, и не завтра и не вчера, не всегда удаётся разобраться, хотя глубинные причины, пожалуй, известны – природа человека, борющаяся за своё место под солнцем. И теперь перед журналистом стоит задача, не столько, как освещать знаковые события, что есть видимый исходник его работы, а он на основании имеющейся у него информации, должен суметь спрогнозировать те или иные движения человеческой мысли, определяющей его поступки, и их появление в тот или иной временной момент. После чего ему только и останется, как зафиксировать их и в переваренном виде подать зрителю. – На этом моменте Михаил, отодвинув перед собой чашку с блюдцем, наклонился к Клаве и, уперевшись в него взглядом, с глубоким подтекстом, заточенном на таинственности, вопросил. – Ты хочешь быть в тренде?
– Хочу. – Немедленно следует ответ Клавы, ещё толком не сообразившим, о чём идёт речь. Но таково обаяние Михаила, иногда бывающим весьма убедительным.
– Без журналистского расследования этого не добиться. – Очень знаково сказал это Михаил.
– У тебя что-то есть на примете? – спросил Клава.
– Есть. – Посмотрев по сторонам, понизив голос, ответил Михаил. После чего он возвращается к своей чашке, и как ни в чём небывало, как будто и ничего сейчас не произошло, взяв в руки чашку, начинает
