Восстание в Колывани

должны быть возвращены. Этим делом сейчас займутся особые команды повстанцев, направленные в коммуны, для отчуждения земель, захваченных красными комиссарами.
Мезенцев зашел на помост и, подняв руку, призвал людей к тишине. Он поздравил всех с победой.
– Уважаемые колыванцы и все, кто принимает участие в восстании, я обращаюсь к вам с огромной радостью на сердце. Первые шаги сделаны, но они были самыми легкими из тех, что предстоит нам совершить. Впереди нас ждут бои с красными сволочами, они не отдадут власть без кровопролития. Будем готовы, не страшась и достойно встретить их орды. И помните о самом главном, что дальнейшая жизнь и благополучие ваших детей и внуков, сейчас находятся в наших же руках.
Некоторые крестьяне, плохо разбирающиеся в обстановке и политике, прямо из толпы, выкрикивая, задавали вопросы Мезенцеву:
– Ты мил человек объясни одну вещь, зачем нам столько властей? Бывало царь правил, потом пришли красные, за ними белые, а теперь что, зеленые что ли?
– Ты задаешь такой вопрос, как будто большевики тебя обходили стороной. Неужели не грабили?
– А как же, и меня заставляли отдавать налог. Туточки еще один выдумали налог, масло да яйца им подавай, а не сдашь, волисполком грозился покоса лишить. Я понимаю, конечно, налоги надо платить…
– Налоги, считающиеся грабительскими для бедного человека. Да разве это налоги?! Почему мы восстали против коммунистов? В первую очередь, чтобы оградить крестьянство от чрезмерной продразверстки, от других видов налога, а именно: сдачи молока, масла, мяса, кормов для скота. Чтобы красные, военные комиссары для своих нужд не забирали у вас лошадей. Чтобы большевистские комиссары не закрывали границы губерний и волостей от крестьян, везущих на городские базары свои продукты. И наконец, чтобы погасить недовольства крестьян, возникшее от не менее важного события – это принудительной мобилизации ваших сыновей и внуков в Красную армию, – толково объяснял Мезенцев.
– Так, может еще рано скидывать советскую власть, пусть покажет себя, – раздался чей-то голос из толпы.
– Коли так поставлен вопрос, давайте спросим большинство, – продолжал отвечать Мезенцев, – граждане колыванцы, как вы относитесь к принятому большевиками декрету о хлебной монополии?
Толпа неистово загудела, послышались ругательства и однозначные выкрики.
– Слышите!? – Мезенцев обвел рукой народное собрание, – не принимает народ этот декрет. А теперь я объясню, что за этим стоит: свободная торговля продуктами сворачивается. Губпродкомы и Уездпромкомы работают только на советское государство, а не население. Снабжение сел и деревень опустилось до низкого уровня. Крестьян заставляют свозить излишки хлеба на ссыпные пункты. Продотряды злодействуют, реквизируют у крестьян все, что только сочтут нужным. Постоянно идут столкновения крестьян с продотрядами. Губпродкомы применяют насилие. В их отрядах сплошной сброд, социальное происхождение разное: сегодня он был бедняк, а завтра уже стал продотрядовцем. Сегодня он грабил и воровал, а на следующий день уже командует бандой продотрядовцев. Вы такую власть хотите, я вас спрашиваю?
– Нет! – дружно ответила толпа.
– Одно время я вынужден был тайно жить и работать в Томске. Подпольный комитет поручил мне разобраться в одном важном деле, и я заявляю вам с полной ответственностью, что советская власть, еще хуже, чем была когда-то царская. В Томске, в НовоНиколаевске государственный аппарат разрастается чрезвычайно быстро. Коммунисты берут под контроль все, что только можно взять. Но с расширением штатов, уменьшается количество работающих и что-то производящих. Товаров не хватает. На рынке закрываются мелкие предприятия, потому создается дефицит услуг и соответственно увеличилась нехватка товаров. Возросла спекуляция. Советское государство от этого ничего не потеряло. Расширив штаты чекистов и милиции для борьбы с «черным рынком», советы продолжают распределять продукты и товары, но уже не в таком количестве. Волости не получают мыло, спички, керосин, соль. Крестьяне испытывают нехватку кос, серпов и другого сельхозинвентаря. Начало этого года сопровождалось голодом в деревнях. Грабительская продразверстка и принудительная мобилизация в Красную армию, трудовая гособязанность и принудработы с применением личного транспорта, все это послужило сильнейшим толчком для вас – крестьян, выступивших против советской власти, возглавляемой большевиками. Временное правительство, которое встанет во главе сибирского народа, прекратит это безобразие. Я предлагаю оказать содействие в выборах Учредительного собрания!
Люди поддержали его речь дружеским рукоплесканием и одобряющими возгласами.

К тому времени, выполняя приказ по обезвреживанию самых ярых сторонников советской власти, повстанцы не церемонились с захваченными в плен коммунистами. Секретарь городского ревкома Сухов, успевший за время правления большевиков показать себя с неприглядной для простых граждан стороны, бросился защищать свое семейство, схватив в руки топор. Грянул выстрел и раненный в плечо Сухов, уронив топор, попытался образумить взбунтовавшихся граждан. Получив сильный удар кулаком в лицо, он замолчал.
– Жену с детьми не трогайте, – попросил Сухов, увидев как мужчина, одетый в белогвардейскую форму, обнажает саблю.
Овсянников, поигрывая саблей, подошел к Сухову и громко, чтобы его услышали, с нескрываемой злобой, сказал:
– Ну, что, большевичек, вот и закончилась твоя власть. Пришел час расплаты. Хватит, поизмывались вы над мужиками. Все вы краснопузые смелые, когда на простого крестьянина скопом наваливаетесь. Посмотрим, чего ты стоишь. Прикрой зенки-то, ишь вытаращился, небось, страшно подыхать.
Офицер вскинул руку с саблей и рубанул с оттяжкой по шее. Сухов охнул, зашатался, но на какое-то время удержался на ногах. Прикрывшись от очередного удара, упал на колени и, съежившись, успел взглянуть на жену. Просвистев в воздухе, сабля, впилась в шею. Овсянников вложил во второй удар столько силы, что разрубил позвонки на шее коммуниста и приложи он еще чуточку усилия, голова слетела бы с плеч. Обагрившись кровью, Сухов замертво рухнул на землю. Раздался душераздирающий женский крик. Сухова рванулась к поверженному мужу, но двое повстанцев схватив ее за руки, удержали. Они с трудом оттащили женщину назад. Она вопила во всю горло и, поливая офицера отборным матом, посылала ему проклятия. Подошедший Титов глянул на нее с презрением и со злобой произнес:
– Хабалка, и кто только учил тебя русскому языку.
Небрежно кивнув в сторону кричавшей женщины, Титов сказал Овсянникову:
– Успокой ты, наконец, эту красную тварь.
Овсянников вынул револьвер из кобуры и, направив ствол, выстрелил в упор два раза. Упав рядом с поверженным трупом мужа, супруга секретаря затихла. Перепуганные до смерти дети сбились в кучу. Ребята повзрослее, прикрыв рты от ужаса, отвернулись и не в силах сдерживать себя, надрывно завыли. Младшие, ухватившись за одежду старших братьев и сестер, прижались к ним, еще до конца не осознавая, что их родители мертвы.
– Ведите этот красный выводок в Александровскую церковь, – приказал Овсянников парням, – суд решит, что делать с ними дальше, – тщательно вытерев окровавленную саблю о рубаху убитого коммуниста, махнул рукой своим бойцам и увлек за собой к следующему дому, где проживали другие активисты, обозначенные в списке.

Накануне восстания большевики отправили из Колывани в НовоНиколаевск большой обоз с конфискованным хлебом, продуктами и разными товарами. Продразверстку проводили не только в Колывани, но и в окрестных селах и деревнях. Среди крестьян усиленно распространялись слухи, что коммунисты, собрав очередной налог, пьянствуют в городе, обихаживают своих любовниц, а награбленный хлеб придерживают. С Востока мол, приближается японская армия, а с юга идет Врангель и скоро вся Сибирь освободится от большевистского ига.
После благополучной отправки обоза, в доме заведующего городским продовольственным комитетом Страхова, собрались некоторые члены исполкома и сотрудники продотряда. После ночной попойки, устроенной в честь очередной разверстки, советские работники угомонились только под утро и крепко спали.
Двое продработников пробудились от шума на улице и, отдернув занавески, припали к оконным стеклам. Со стороны центральной улицы доносились выстрелы. На улице творилось что-то непонятное: куда-то спешили люди, державшие в руках винтовки, ружья, топоры, вилы. И тут продотрядовцы увидели мужчин, одетых в белогвардейскую форму. Страшные мысли медленно, но уверенно охватывали сознание – в городе приключилась смута. Продотрядовцы понадеялись, что несчастье обойдет стороной этот двор… Надежды их рухнули, когда вооруженные люди вошли во двор. Остервенело залаяла собака, бросившись навстречу чужим людям. Прозвучал выстрел и следом раздался громкий, истошный собачий визг.
Разбуженные выстрелом и криками со двора, пробудились остальные участники попойки. Плохо соображая и, совершенно не понимая, что случилось, все бросились к окнам. Увидев вооруженных людей, исполкомовцы все же приняли решение – обороняться. Зазвенели разбитые стекла и два продотрядовца, заняв места у окон, сделали по одному выстрелу из винтовок. Со двора послышалась мужская брань и прозвучали ответные выстрелы. На кухне с полки посыпались на пол осколки глиняного горшка, задетого пулей.
– Эй, шелудивые, прекращай стрельбу, а не то дом подпалим, заживо сгорите, – прозвучало грозное предостережение, – бросай оружие и по одному с поднятыми руками выходи на улицу. Считаю до пяти.
– Что делать-то? Ведь спалят черти окаянные, – проговорил испуганно Страхов.
– Спроси, кто они такие и чего им надо?
Страхов подошел к окну и, боясь высунуться, крикнул:
– Вы кто такие будете, и по какому такому праву нападаете на представителей советской власти? Учтите, вы ответите по всей строгости…
Внезапно прозвучал выстрел. Пуля проделала отверстие в стекле и, отколов кусок штукатурки, вошла в стену.
– Один, два, три, – послышался голос, отсчитывая время. К дому с опаской приближался парень, таща в охапке кучу соломы. Исполкомовский казначей Жигинов, разволновавшись до крайности, приступил к переговорам:
– Эй, мужики, кончай стрельбу. Мы выйдем, только наперед скажите, кто вы такие?
– Все, краснопузые, ваше время кончилось, власть в городе перешла в руки восставшего народа. Выходи без разговоров, последний раз предупреждаем, спалим к чертям собачьим.
– Ну, что, сдаемся? – спросил Страхов, – ведь не убьют же они безоружных людей.
Все без исключения приняли предложение Страхова, и продотрядовцы выбросили винтовки через окно во двор. Входная дверь дома отворилась и один за другим, пять человек с поднятыми руками, вышли на крыльцо.
– А вот этого, я кажись, знаю, – Шилов подскочил к продотрядовцу и, схватив его за ворот рубахи, потащил в сторону, – эта сволочь грабила всех крестьян в округе. Только вчера они отправили целый обоз в город.
– Тащи его к сараю, порешить собаку! – выкрикнул кто-то из повстанцев.
– Вот еще один, я узнал его, – радостно произнес мужчина с пикой в руке.