В одно лето мне довелось работать в N….ске. Посчастливилось снимать комнату у Марины, моей давней знакомой.
Работа свалилась на меня, неподъемным грузом: два журнала шелестели в ожидании продолжения повести; газета нервно шуршала в предвкушении рассказа.
Мимо глаз моих пролетали ночи и тянулись дни – как миг… и я уже без сил.
– Ты бы хоть отдохнул. Что ж ты себя так изводишь, – словно прочла моё внутреннее состояние хозяйка.
– Давай я тебе заварю чай на травах – поспишь!
– Марина, душа моя, что бы я без тебя делал! – воскликнул я, простирая руки к хозяйке квартиры, которая улыбалась и характерно покручивала пальцем у виска.
Но как только я дал согласие выпить чудо-напиток, моя благодетельница удовлетворенно взвизгнула, как женщина, которой удалось провернуть свой план. «Чай, чай, чай… всё это очень хорошо, – подумал я, – но что мне делать с этой кучей материала? Как разобраться во внутренних переживаниях этих вот, например, двух героев?»…
О, а вот и «нянечка» моя показалась. Она поставила чай на стол, затем взяв сумку, ушла в магазин.
Минуту спустя с невыносимой горечью чашки было покончено. На дне чашки лежали какие-то листочки… какая-то приятная сонливость…. Нет, надо закончить с деталями! Я, открыв источник по событиям 1812 года, погрузился в исследование.
За дверью послышался цокот конских копыт. «Телевизор Марина смотрит, что ли?» – подумал я. Но мне четко было слышно, как хлопнула входная дверь – хозяйки нет в квартире.
Поднявшись со стула, я направился посмотреть, в чем дело. Но мне и двух шагов не пришлось сделать – в комнату влетел вихрь. Гусар в мундире шитом по груди гербовыми пуговицами, с саблей на боку.
– Вот, сударь, я и нашел Вас! – вскрикнул гусар, подергивая черными усиками.
– Вы к-кто так-кой? И что это за маскарад? – потребовал я объяснений, впрочем, голос мне изменил. Кавалерист коротко кивнув, сказал:
– Ах да, извините, я не представился. Скальковский Николай Августович, поручик Лейб-гвардии гусарского полка…
Да как такое вообще возможно? Я категорически ничего не понимал.
– Имя это мне знакомо, но вот его обладатель – герой моей новой повести… он тоже гусар…. Но если Вы – это он. Что здесь такое творится?
– Вы, сударь, изволили разрушить все мои мечты! Как Вы, надеюсь, помните, я был влюблен, и сейчас люблю, дочку помещика П…, Елизавету. Вижу, что помните, – Вы же нас всех и придумали, и смели изобразить. Так?! А теперь скажите мне, почему я, офицер гусарского полка должен опуститься до коварного похищения объекта своих воздыханий прямо на балу у графа К.? А после я прихожу в себя на конюшне с болью в голове от чертовски сильного удара и от храпа какого-то пьяного дворового мужика.
Ко мне вернулось чувство уверенности.
– Гражданин Скальковский…
– Господин! – Не то время, друг мой. Вы однобоко обрисовали ситуацию. В повести Вы есть не кто иной, как страшный картежник, и, прошу простить меня за правду, бабник. Отдаю дань справедливости, Вы отчаянно храбрый офицер. Но всё Ваше воздыхание, обожание и преклонение пред кем бы, то, ни было сводится к самому древнему, после страха, инстинкту.
Гусар по-прежнему сидел в кресле, и сверлил меня взглядом. Свет из окна падал узким лучом на широкие скулы гвардейца. Лицо было полупрозрачным. Внутри меня похолодело, тем не менее, я продолжал:
– Так неужели я бы позволил Вам, Николай Августович, от которого столько натерпелись дворовые девки в поместье Вашего почтенного отца, поступить таким образом с чудесной барышней Елизаветой!
Здоровенный гвардеец теперь стоял у окна, пронизанный летним солнцем.
– Что же с ней стало? – чуть слышно произнес мой гость.
Я тяжело вздохнул, подошел к нему и усадил в кресло.
– Знаете, думать об этом сейчас не нужно, друг мой. Это за рамками Вашей роли.
Я выразительно посмотрел на дверь.
– Не смею Вас больше задерживать. Прощайте.
Мой гость схватился за голову, и сквозь его сильные пальцы пробились черные шелковистые пряди волос.
–Напишите обо мне ещё, молю Вас. Отправьте в поход, на Кавказ, на турок… или лучше – глаза его сверкнули азартом, – лучше напишите, что я выиграл в карты!
Я уставился на него, будто впервые вижу.
– Выиграли в карты?
– Именно! Да, да!
– Что это, мой друг, Вас, верно, растрясло на Вашем иноходце!
Он бросился ко мне в ноги.
– Помилуйте, сударь! Я останусь ни с чем – кому я буду нужен? Я истаскаюсь хуже кабацкой девки.
– Бросьте игру, Николай Августович. Завязывайте с выпивкой. Отдайтесь службе на благо народа или вернитесь в поместье – займитесь полезной деятельностью. Я сделаю для Вас всё возможное, дабы Вы, мой друг, пошли по сюжетной линии твердой походкой, смело глядя людям в глаза. За сим я должен попрощаться.
За открытой дверью была необозримая даль лугов, речка, косогор. Пред нами благодарно щипал зелёную траву орловский иноходец, в ожидании хозяина.
– Увидите Лизу – моё почтение! – крикнул мне гусар.
– Прощайте!
«Как же я увижу Лизу, хм?» – подумал я.
Дверь закрылась. Нужно возвращаться к работе, если это вообще возможно при таких событиях. Чудеса!
Я подошел к столу и, выпив стакан воды, принялся собирать бумаги. Комната начала заволакиваться сумерками. Что такое? Я посмотрел на окно: за стеклами преломлялся свет, словно он пробивался сквозь толщу воды. Чёрт меня дернул потянуть за ручки оконных рам. Чувства мои окаменели: вода стояла вертикально! Мне было отчетливо видно речное дно, покрытое илом и ракушками.
Вдруг из самой толщи начали вырисовываться смутные очертания кого-то или чего-то. Нечто приближалось; различимы были тонкие белые руки, стройные плечи, пшеничные волосы.
Это была девушка. Она выбросилась сквозь окно прямо в мои объятия, обхватив мою шею холодными руками без сил и сознания. Ничего другого мне не оставалось, как бережно усадить очередную гостью в то же самое кресло, где бранился и плакал гусар. Набрав со стола бумаг, я начал обмахивать ими барышню. Девушка бредила, не шевеля губами: «Николя, мой ангел…».
– Да что же это сегодня делается? Прием граждан по личным вопросам какой-то! – сказал я вслух.
– Девушка, очнитесь!
Пока я безрезультатно приводил в чувство молодую особу, у меня появилось ощущение, что мы знакомы. Высокая, стройная; небесно-голубое платье, соломенная шляпка с большими полями. Откуда я могу её знать?..
Ну конечно! Это Лиза! Павловская Елизавета Федоровна, дочь помещика П. Она испуганно озиралась по сторонам.
– Ну что, пришли в себя, Лизонька?
Гостья провела нежной рукой по лицу, будто смахнула сон.
– Да… Вы меня узнали?
– Как же я могу Вас не узнать, – хмыкнул я, – когда сам же Вас и сочинил!
Я стоял и самодовольно восхищался созданным мною персонажем.
– Вам же хуже, что узнали, – запищала она фальцетом.– Отвечайте мне сию минуту, Вы зачем позволили такому случиться, что я бросилась в воду!? Я плавать не умею, я утопла.
В моих ушах звенели все колокольчики мира, одновременно приходилось припоминать всю историю этого голосистого соловья, её характер, слабости и темперамент.
– У Вас, моя дорогая, слабые нервы и чувствительное сердце. Но я Вам скажу. Ваш отец хотел сделать Вам партию в лице графа К., потому как промотал всё наследство. Называя вещи своими именами, он Вас продать хотел богатому графу! Да Вы и сами об этом догадались. Не надувайте губки, а послушайте. Так вот, логично предположить, что не имея влияния и прав, как и все девушки того времени, но обладая слабым психическим здоровьем и сильнейшей депрессией, Вы приняли решение идти к реке. С Николаем Августовичем-то Вам не позволительно было остаться, так? – я вопросительно посмотрел на Лизу – Или Вы хотели, чтоб дело окончилось браком со старым графом К...?
Она встрепенулась, посмотрела на меня снизу вверх и замотала премилой головкой.
– Нет, боже помилуй…. Я хотела, чтобы мужем был Николай. Пусть без родительского благословения. Пусть бы он меня украл…. А ведь у него почти получилось, тогда, на балу. Но на него напали люди графа, а меня отвели в родительский дом и заперли. О! Я плакала два дня кряду, – она вовсю проливала слезы и всхлипывала. – Я люблю только Николя…
«Ох, женщины, без вас нет мира в наших душах – и с вами миру не бывать…» – задумался я совсем некстати.
– Хорошая Вы моя, Вы же его совсем не знаете, а вдруг он плохой?
– А мне всё равно! Я люблю его! – затопала ножками моя посетительница.
– Ну, а если бы он воспользовался девичьим легковерием, что тогда?
– Тогда бы и пошла к реке… или за графа замуж – всё едино,– Лиза смотрела куда-то в пол, точно не она это говорила.
– Что же Вы так, дитя моё, не стоит бросаться в омут с головой…– тут я осекся и прикусил язык. Утешенье обернулось злым каламбуром. Девушка разрыдалась с новой силой.
– Хорошая моя, простите мой несносный язык. Видите ли, почему с Вами всё так произошло, я объясню. Мне нужен был трагический образ в повести. Редактор требовал усилить эмоции, а я спорил, но позже сдался, чтоб вашу историю напечатали. Ведь что для писателя имеет наивысшее значение? Общение с читателем через свои произведения. Образ Ваш моя дорогая, был создан, дабы показать жестокость нравов, обреченность женщины, их бесправие. Особенно страдали такие вот прехорошенькие цветочки, как Вы, моя дорогая.
– Благодарю, – улыбалась мокрыми глазами эта хитрюшка. Но тут меня уже понесло: – Больше скажу: я Вас создавал по образу женщины… – как это по-французски? – Une femme pour aimer (женщину, которую мог бы полюбить)
Барышня вскинула тонкие брови и сделала порозовевшими губками букву «О».
– Правда?
– Ну конечно! И хочу Вас попросить не на что не отвлекаться, а исполнять свою хоть и трагичную, но оттого сложную и интересную роль ярко, с экспрессией, заставляя читателя переживать вместе с Вами. Вы меня понимаете?
– Я знала, что не должна являться к Вам, но непременно нужно было мне Вас повидать. Ах, если бы Вы знали, как мне пришлось настрадаться в доме моих родителей – настоящая темница. Мой отец наговорил мне страшных слов, каких я не умею повторить вслух. Знаете, он недурной человек, но в тот день выпил графин вина и кричал – просто страсть! А что касаемо тех тонкостей литературного творчества, о которых Вы так складно говорите, то оставим этот разговор, – для меня это недосягаемая наука.
Я слушал её с упоением, и по сердцу моему растекалось приятное тепло, вызванное созерцанием единства замысла и результата.
Тем временем прелестница щебетала:
– Спасибо, мой автор, я теперь счастлива и спокойна. Пусть история окончилась так, а не иначе. Наверно, другой она и не могла быть. А с деньгами старика мне не было бы счастья, ведь сердце и душа моя принадлежали Николя.
Выйдя в центр комнаты, гостья кинула на меня прощальный взор.
– Я встречу Николя когда-нибудь?
– Как знать, дитя моё, как знать… Прощайте, Лиза…
Она махнула мне рукой, едва заметно улыбнувшись. Паркет под её ногами заволновался, стал зыбким и, обратившись в тёмную воду, поглотил гостью стремительно и безвозвратно.
Вдруг откуда-то сверху надо мной возник новый
Решил попробовать написать что-то в этом жанре. 
