День Берёзы

Возможно, в последний раз. Рамазанов, сидящий напротив меня, также смотрел в окно, думая о чём-то своём, и, возможно, молился Всевышнему, чья помощь была бы нам сейчас как нельзя кстати. Долго мне пришлось уговаривать Салмановича взять меня с собой. На мою сторону встала и Тамара. В конце концов, Рамазанов уступил, взяв с меня слово во всём его слушаться и ни в коем случае не ввязываться в разборки с демоном. «Если что-то пойдёт не так, беги».
А ведь была у меня возможность отпраздновать свой день рождения по-другому. Приехать на дачу к маме, которая со вчерашнего дня испекла корж для торта, посидеть с ней. Или пригласить к себе домой подружек, поболтать по-девичьи. Или вместе с ними сходить в кафешку, посидеть там. Направиться в планетарий или в кино. А вместо этого я на пару с Рамазановым, у которого сегодня, кстати, тоже день рождения, еду в дальнюю даль бороться с демоном. Ни маме, ни подругам я, разумеется, об этом не сказала. Особенно маме. Как вспомню, какую истерику она мне устроила, когда меня задержали – до сих пор оторопь берёт. А мне в последний, возможно, день моей жизни абсолютно не хотелось слёз, упрёков, мольбы никуда не ехать. Поэтому сказала ей, что за день так устала, что намерена, как вернусь домой, тут же завалиться спать. И что очень её люблю.
Впрочем, в скорую смерть верить не хотелось. Напротив, хотелось думать, что мы победим, и всё будет хорошо. К тому же лицо Рамазанова выражало спокойную уверенность, словно отправляемся мы не в опасное путешествие во времени, а всего лишь прогуляться в пригород. Да и фигура у него накачанная… Хотя в борьбе с демонами это не главное, главное – мужество, сила воли и вера. А в том, что тёзка пророка Магомеда настоящий верующий мусульманин, сомнений не возникало. Охотно верилось, что все демоны перед ним отступятся. Я, пожалуй, тоже попрошу Всевышнего о помощи. Правда, молитв я наизусть не знаю, но ведь можно своими словами.
А вот и Балашиха - конечная. Припозднившиеся пассажиры стали неспешно выходить из электрички. Мы с Рамазановым последовали их примеру.
Спустившись с платформы, мы прошли вдоль, пока она не закончилась, затем перешли железнодорожные пути. Где-то рядом должен быть заброшенный дом, который, собственно, нам и нужен.
Его мы нашли очень скоро. Миновав здание с парочкой торговых центров, мы вышли к ларькам. За ними, утопая в зелени, стояло обшарпанное здание с пустыми глазницами окон, всем своим видом показывая, что давно готово к сносу. Через пять минут – ровно в полночь – в нём откроется портал, ведущий из нашего времени в другое – в прошлое.
«А вдруг мы оттуда уже не вернёмся? Вдруг останемся там навсегда?» - то и дело вспыхивали в мозгу тревожные мысли.
«Так, Нинка, успокойся! – я попыталась взять себя в руки. – Во-первых, если сделать всё, как сказала Тамара, есть все шансы вернуться. А во-вторых, на худой конец, в прошлом тоже можно жить».
- Ну что, идём? Если ты не передумала? – спросил меня Рамазанов.
- Идёмте, - согласилась я как можно беспечнее.
Однако, прежде чем зайти в дверной проём, перекрестилась. Да поможет нам Господь!
В покинутом людьми полуразвалившемся здании не было ничего необычного – ветхие голые стены, деревянные покрытия, шатающиеся лестницы, проёмы дверей, ведущих из одной комнаты в другую. Осторожно ступая по валяющимся на полу кускам штукатурки, мы бродили по этому бесконечному лабиринту, углубляясь и отдаляясь от входа.
В какой-то момент я с удивлением заметила, что площадка дома выглядит вполне прилично. Нормальный отштукатуренный подъезд, даже окна застеклённые. Оглянулась назад – в дверной проём, откуда мы с Рамазановым только что вышли. И не поверила своим глазам. Позади нас была деревянная дверь. Дверь, на которую минуту назад не было ни намёка. Да ещё и с номером квартиры – двадцать четыре.
- По-моему, это уже какой-то другой дом, - сказал Магомед Салманович.
И вправду, по сравнению с тем заброшенным – небо и земля. Тут, похоже, жили люди.
Спустившись по бетонной лестнице (а в том доме, точно помню, была деревянная), мы вышли из подъезда и оказались на улице.
Сафоново… Как такое возможно? Этот дом в три этажа, выкрашенный в зелёный цвет, с колоннами, я помнила с детства. Сотню раз я проходила мимо него. Слева – железные качели, на которых я ребёнком качалась вместе с подружками. За ним – гараж из металлических листов, а за гаражом – длинная пятиэтажка, в которой я выросла, мой родной двор, по которому я гоняла на велосипеде. Песочница, в которой с другими детьми лепила куличики. Лавочка, где с подружками в куклы играла. Турники, по которым с ними же залезала. Кривая яблоня, по пологому стволу которой было так удобно карабкаться. Ограда старого детского садика, куда мы, дети, любили залезть, чтобы весело провести время в беседке. И деревянные гаражи, в которых жители окрестных домов держали мотоциклы и всякий домашний хлам, кто-то даже разводил живность. В одном из них у моего отца стоял мотоцикл «Восход». Во время нашего с мамой последнего пребывания в родном городе эти гаражи давно уже снесли. Яблоню срубили, лавочку заменили на более цивильную. Сейчас же всё это стояло на месте, словно и не было этих двадцати лет. И дверь подъезда, в котором прошло моё детство, была деревянная и скрипела всякий раз, когда её открывали. Это потом её заменили на железную с кодовым замком.
- Так, в прошлое мы, похоже, попали, - сказала я, озираясь. – Только это не Суетово, а Сафоново. Я как раз выросла в этом доме. Вот мои окна.
Я показала рукой на окно последнего, пятого этажа и невольно уставилась на него. А ведь там, за стеклом, в детской комнате с раскладным диваном сейчас сплю я сама, семилетняя школьница, которая даже не представляет, что она сама, уже взрослая, стоит под окном и смотрит вверх. И знать не знает ни о предстоящем переезде в Москву, ни о том, что папу убьют, и квартиру придётся продать, чтобы расплатиться с его убийцей. Ведь сейчас папа живой – вместе с мамой смотрит какое-то кино в соседней комнате.
- Это плохо! – заметил Рамазанов, глядя на часы. – До полуночи осталось немного времени. А надо ещё успеть добраться до Суетова.
- У меня, кажется, есть идея.
Я рассказала Магомеду Салмановичу о том, что в одном из гаражей стоит мотоцикл моего отца. Что если нам его позаимствовать? Дорогу до Суетова я знаю, с радостью покажу, как доехать.
Рамазанова моё предложение смутило. Будучи примерным мусульманином, он отродясь не брал чужого. И в другое время наверняка сказал бы, что воровать – это тяжкий грех. Но сейчас ситуация требовала решительных действий, поэтому, после недолгого раздумья, он согласился:
- Хорошо. Возьмём, а на обратном пути вернём на место. Где этот гараж?
Вскоре мы уже стояли у деревянных ворот. Ключей, естественно, у нас не было. Зато крепкому мужчине не составило труда вышибить плечом хлипкую дверцу. А вот и «Восход» родимый! И ключ зажигания в нём. Папа никогда его не вытаскивал.
- Давай, надевай каску и садись сзади. И держись покрепче.
Вечерняя трасса, бешенная скорость, ветер в лицо… Для кого-то это, может, неслыханный кайф, но только не для меня. С десятого класса боюсь мотоциклов и быстрой езды. С тех пор, как моя подруга Юля попала в аварию вместе со своим бойфрендом – байкером Стасом. Выехали на встречную полосу, а там из-за поворота грузовик… Стас умер сразу, Юля скончалась в больнице, не приходя в сознание.
Вцепившись покрепче в ручку на сидении, я старалась не думать о плохом. Всё-таки Магомед Салманович не безрассудный юноша, хоть и кавказец, да и пива не пил, в отличие от Стаса (он вообще к алкоголю ни-ни). Однако неожиданно мне вспомнилось, что лет двадцать назад у нас ночью как раз угнали мотоцикл. И дверь была взломана, и каски обе пропали. Имущества нам так и не вернули. Почему? Рамазанов, если пообещал, вернул бы непременно. Неужели демон нас и вправду того? Или разобьёмся, как Юля со Стасом?
Чтобы отвлечься от пугающих мыслей, я подняла голову и попыталась сложить звёзды в созвездия. Возможно, я вообще вижу их в последний раз? Увижу ли я их когда-нибудь ещё? В этой жизни или в следующей? Кем я рожусь в другом своём воплощении, если с нынешним мне вскоре суждено расстаться? И ведь отступать уже поздно. Надо было не ввязываться с самого начала, а теперь мы уже в прошлом.
Вскоре мы уже неслись по грунтовой дороге. А вот и недостроенный дом из белого кирпича с полосками красного. Мы с папой, можно сказать, сами его строили. Папа клал кирпичи, а я брала в каждую руку по кирпичику и относила ему. Только зря, видимо, старались – кризис заставил нас ехать искать счастья в столице, и дача так и осталась недостроенной. Со временем вокруг незаконченного дома бурно разрослась трава, затем территорию оккупировали ёлки, берёзки и кусты малины. Однако сейчас этого ещё не случилось – нашему взору предстали ухоженные грядки с клубникой, две теплицы – одна с огурцами, другая с помидорами, молодая ёлочка возле кучи компоста. Кусты малины смирно стояли вдоль забора.
Дача Прокофьевых – через полтора года они продадут свой участок Горбачевским, которые её, в конечном итоге, тоже забросят – виднелась за забором. Туда мы с Рамазановым и направились.
Те же ухоженные грядки, которые врезались в мою детскую память, тот же сарай, в котором я позже буду играть в прятки с Толиком Горбачевским. Интересно, помнит ли Толик, как мы, услышав откуда-то, что лягушки питаются гусеницами, стали их ловить и тащить в капусту? И как мама Толика – тётя Кира – визжала при одном их виде?
Впрочем, не время сейчас для воспоминаний. В этом сарае должна быть эта самая дьявольская шкатулка. Сарай, конечно же, был заперт.
Пока Магомед Салманович справлялся с этой дверью, мне невольно подумалось, что в этот момент где-то далеко в горах Кавказа молодой ещё Рамазанов даже не подозревает, что прямо сейчас он взламывает чужие сараи и несётся по трассам на угнанных мотоциклах. Отродясь ведь ничем таким не занимался. Но ситуация, как говорится, уж слишком внештатная.
Полсарая пришлось нам перевернуть вверх дном, прежде чем мы, наконец, нашли шкатулку из бересты. По-видимому, предок дяди Алёши был большим эстетом. Даже изготавливая тюрьму для демона, он озаботился украшением. Вырезал по краям крышки дырочки, в которые вставил берестяную ленту, серединку украсил затейливыми узорами. Только больно уж хрупкая вещица. Как только демон не разнёс её в клочья? Хотя, если предок Прокофьева был колдуном, наверняка использовал заклинание. Оно-то и держало пленника внутри, не давая выбраться. А без него, небось, и чугунный сундук оказался бы бесполезен.
Теперь оставалось знакомой тропкой добежать до опушки леса – туда, где стоит берёза. А вернее, две берёзы, которые у основания слились друг с дружкой стволами. На ветвях этой берёзы папа прицепил качели, на которых мы, дети, любили качаться. Но кому-то они, видимо, чем-то помешали, и этот кто-то разломал их – да так, что только щепки и остались.
В другое время мы, как воспитанные люди, прибрались бы в сарае за собой, поставили бы вещи на место, но до полуночи оставались считаные минуты. Поэтому, кое-как присобачив дверь на место, мы стремглав помчались к лесу.
Память услужливо преподносила воспоминание о том, как я, маленькая, пришла на