Школа номер ноль. Повесть. Глава 5

                                                                           




                                                                                    ДОМАШНИЕ  НЕУРЯДИЦЫ




    - Я получил плохую отметку, - мрачно сказал я маме, вернувшись из школы.
    - Какую? - спросила она тревожно, и стала шарить рукой в поисках пузырька с успокоительными таблетками.
    - Очень плохую, - сказал я еще мрачнее.
    - Тройку? - Едва заметная надежда мелькнула на ее лице.
    - Кол.
    - Кол?! - Мама пошатнулась. - Этим колом ты пронзил мое сердце!
    - Я не хотел, - сказал я, мрачнее некуда.
    - Но что мое сердце! - воскликнула мама. - Когда придет папа, этот кол пронзит его сердце еще сильнее, чем мое.
    В моей голове клубились тревожные мысли. "Как бы он меня самого этим колом не пронзил!" Мое богатое воображение рисовало безрадостную картину.
    - А бабушка с дедушкой! - продолжала стенать мама. - Ты о них подумал. Думаешь, твой кол не огорчит их? Еще как огорчит! И поразит их в самое сердце!
    "Достанут они меня!" - с тоской подумал я.
    А потом расстроенная мама ушла в парикмахерскую, и в это время пришел водопроводчик, которого она вызвала.
    - Вода течет? - спросил он.
    - Течет, - угрюмо ответил я. - И в ванной, и на кухне.
    И он стал вертеть, крутить краны, бить по ним молотком, да так, что вода полилась еще сильнее.
    - Фокусы любишь? - спросил он меня, не отрываясь от работы.
    - Очень. Наверное, я стану фокусником.
    - В продавцы пойдешь?
    - Зачем? В фокусники и пойду.
    Водопроводчик ухмыльнулся.
    - Тогда смотри и учись, пока я жив.
    - А вы что, умирать собрались?
    - Юмористом ты станешь, а не фокусником.
    - Я еще не решил.
    - Ладно, показываю фокус, - и он стал ловко откручивать краны на кухне. - Ну как, течет?
    - Еще как течет!
    Он еще раз крутанул.
    - А теперь?
    - Ой, течет. - Похоже фокус ему не удался.
    Не удался фокус и в ванной комнате. Но смотреть, как он вертит и крутит краны было одно удовольствие. Я даже чуть не захлебнулся от восторга.
    Потом он сказал, что ему не хватает инструментов, и ушел. Наступил момент, когда я стал захлебываться водой.
    Вернувшись из парикмахерской, мама захлебнулась от гнева, и почему-то закричала: "Пожар!"
    А папа, придя с работы, закричал: "Потоп!"
    Я же кричал и то и это.
    Затем снова пришел водопроводчики и тоже стал кричать. Но я и половины не разобрал из того, что он кричал.
    Еле-еле, ему все-таки удалось остановить воду.
    И потом я пронзил папе сердце.
    Пока потрясенный папа приходил в себя и мама поила его успокоительными каплями, объявился дядя Женя, мамин брат, и сразу стал жаловаться на головную боль.
    - Прямо раскалывается! И все из-за того, что у соседа всю ночь музыка бухала. Я и кричал, и в потолок стучал - все без толку... Особенно барабанщик меня достал! Была бы моя воля, я бы его этими барабанными палочками до потери сознания исколотил. Певца, если этого хрипуна можно так назвать, языка лишил. А потом снял бы струну с бас-гитары и на ней самого басиста повесил. Солисту руки бы...
    - Ты очень кровожадный, - заметил папа. - Вообще-то, по справедливости, виноват не ансамбль, а сосед. Тебе так не кажется?
    Дядя Женя нахмурился, но затем был вынужден признать правоту папы, хотя сказал, что музыка все равно скверная.
    - Даже тараканы, и те не выдержали - в бега ударились.
    - И куда?
    - В том-то и дело, что ко мне прибежали!
    - Может, они подумали, что ты им Баха поставишь.
    - Если бы они думали, то не прибежали бы ко мне... Надо приятеля вызывать, - вздохнул дядя Женя. - Он специалист по убою тараканов. Дома хорошую практику прошел. Потом повышал квалификацию у друзей и знакомых. Он их сериями мочит.
    - Выходит, он серийный убийца? - с замиранием сердца спросил я.
    - Выходит так, - сказал дядя Женя. - И такая тоска на меня вдруг напала, что волком завыть или индюком заорать захотелось.
    - Заорал? - спросил папа.
    - Нет, - коротко ответил дядя Женя. - Думаю, жениться мне надо. Если уж пришла охота зверем орать или птицей какой, то на жену самое милое дело.
    - Так ты уже раз был женат.
    - А! - махнул рукой дядя Женя. - Первая жена лед, а вторая мед.
    Папа хмыкнул.
    Мама с неодобрением, почти сурово посмотрела на дядю Женю, и почему-то на папу.
    - За продуктами - марш! - скомандовала она.
    Мы с папой стали собираться. Дядя Женя предпочел остаться дома, и включил телевизор. Шла передача про слонов.
    Дядя женя с минуту смотрел молча, а потом сказал:
    - Нет, не наш это зверь.
    - А какой же наш? - спросил папа.
    - Мамонт. Он волосатый, к нашим холодам приспособленный. А эти на экране, - голые совсем. Им бы только по тропикам шататься. Слабаки они для нашей природы.
    - Так эти слабаки до двухсот лет прожить могут, а наши волосатики все вымерли.
    - Их природный катаклизм уничтожил
    - Кто уничтожил? - спросил я удивленно.
    - Неважно, - раздраженно ответил дядя Женя. - Приходится смотреть на то, что уцелело.
    - Ну, если тебе не нравятся африканские слоны, иди в зоопарк и смотри на наших отечественных барсуков.
    - Ну и пойду! - сердито сказал дядя Женя.
    - Ну и иди, - сказал папа. - А мы с Борькой пойдем на рынок.
    И мы пошли с папой на рынок.
 

    При входе я увидел еще молодого мужчину, у которого на шее висела дощечка с надписью:

                                                                                  ОСТАЛСЯ БЕЗ КОПЕЙКИ!

    - Папа, - попросил я его, - дай ему копейку.
    - Не дам, - ответил папа.
    - Почему?
    - Нет у меня копейки.
    - Тогда дай десять.
    - Нет у меня мелочи.
    - Дай крупными, рублями.
    - Тогда я займу его место, только заменю надпись на:

                                                                                  ОСТАЛСЯ БЕЗ РУБЛЯ!

    И папа потащил меня на рынок.
    - Пошли в обжорные ряды.
    - А чем мы сегодня будем обжираться? - спросил я, с надеждой поглядывая на ряд с кондитерскими изделиями.
    Но папа повел меня в рыбные ряды.
    - Взвести-ка нам пару скумбрий. Нет, троечку, покрупнее, - сказал он продавцу. - Как раз на ужин хватит.
    - Запекать будете? - спросил продавец.
    - Нет, сырой съедим, - ответил, подмигивая мне, папа.
    - Это вкусно?
    - Пальчики оближешь.
    - Фу! Если вы собираетесь лизать свои пальчики, хочу заметить, что у вас под ногтями грязь. И меня сейчас от ваших слов стошнит.
    - А меня от ваших, - обиделся папа.
    И пока их обоих тошнило, я внимательно смотрел на одну из трех скумбрий. Думала ли она, бороздя мировые океаны, что очутится в конце концов на нашем рынке, а потом на нашей шестиметровой кухне, где будет весело прыгать на нашей большой и вместительной сковородке
    - Нет, не думала, - прошептала - так мне показалось - и покачала головой скумбрия. Две другие головы скорбно промолчали.
    Все же, папа, несмотря на тошноту, рыбу забрал, и мы пошли в другие ряды. Побродив по рынку, он сказал:
    - Похоже, я нагулял аппетит. А ты?
    Я согласно кивнул.
    - Вот и кафе при рынке. Зайдем, съедим что-нибудь.
    Мы бодро вошли в кафе, и папа заказал курицу. В когда ее принесли, выразил неудовольствие официанту:
    - Курица жесткая, и даже припахивает. Это не годится.
    В свою очередь официант выказал недоумение и заявил, что еще утром курица радостно бегала по двору и задорно кукарекала.
    Папа ответил, что эта курица уже лет пять не кукарекала, а все эти годы пролежала в кладовке в угрюмом одиночестве, и давно превратилось в чучело. И всем известно, что чучелы не кукарекают, а уж тем более задорно. И вообще, кукарекают петухи, а не курицы. Их дело - яйца высиживать и потомство давать. Если же курица вдруг закукарекает - значит она сошла с ума, или это не курица, а петух.
    На что официант, с трудом сохраняя достоинство и желание огреть этой курицей папу, предложил ему идти в другое кафе, и там заказать курицу, а эту он сам съест.
    - И пойду, - сказал папа, вставая и желая официанту приятного аппетита. - Только берегите зубы! А то потом намучаетесь со вставными.
    Официант злобно сверлил папу взглядом. Но мой папа не из пугливых, - официантов он точно не боится.
    В картофельном ряду, усатый и приземистый продавец на все лады расхваливал свою картошку, уверяя всех, что она - самая лучшая в мире.
    Взяли один килограмм на пробу.
    Другой продавец, с головой похожей на баскетбольный мяч, поманил нас к себе и доверительно сказал, что самый лучший картофель в мире безусловно у него.
    Заинтригованные, мы купили один килограмм.
    Мы с папой находились в некоторой растерянности, когда третий продавец признался нам, что только у него самый лучший картофель в мире, и что нам не надо раздумывать, а скорее покупать.
    Не раздумывая, мы купили один килограмм.
    Четвертый сказал, что первые три продавца - мошенники, и брать у них картошку, только губить свое здоровье, поскольку самым лучшим картофелем в мире обладает он один.
    И буквально заставил нас купить три килограмма.
    Через несколько минут, мы уже сгибались под тяжестью картошки, рыбы, капусты и других продуктов.
    - Пора домой, - прохрипел папа.
    У меня не было сил даже хрипеть. Я согласился молча.
    Проходя мимо пятого продавца картошки, папа не дал сказать ему и слова, когда тот раскрыл рот, заявив, что знает о том, что лучший картофель в мире несомненно у него, но нам уже хватит. Тот рот закрыл и только удивился, спросив у папы, где он приобрел такое знание.
    Но мама оказалась очень придирчивой, и отправила в мусорное ведро половину лучшей картошки в мире.
    И пока скумбрии начали свой зажигательный танец не сковородке, папа достал из холодильника селедку, а из серванта коньяк, и начал лечить дядю Женю от головной боли. И хотя у папы голова не болела, он с удовольствием присоединился к дяде Жене.
    А когда дело дошло до скумбрии с лучшей в мире картошкой, голова у дяди Жени прошла, и напротив, у папы сделалось с ней что-то странное.
    - Дайте мне триста рублей и я переверну мир! - кричал он, и при этом смотрел на маму.
    - Дайте мне двести рублей и я его тоже переверну!, - закричал и даже немного разъярился дядя Женя, тоже бросая острый взгляд на маму.
    Мама на их взгляды не реагировала, мир не переворачивался, и они были слегка этим разочарованы, хотя кричать и кушать уже послушную скумбрию продолжали.
    - И не надо учить меня жить! - вновь закричал папа, и сердито поблескивая очками, уставился на дядю Женю.
    Тот же никого учить не собирался, был полностью занят скумбрией и коньяком, иногда икая и нервно вздрагивая, по всей видимости вспоминал шумливого соседа, но не замечая этого. Он вообще ничего не замечал. Или не хотел. Или скумбрия попалась вкусная. Порой, что-то бубнил о ста рублях, с которыми он бы не только мир перевернул, но заставил бы всю Солнечную систему плясать под его дудку.
    Я тоже ел скумбрию с лучшей в мире картошкой. Хотя охотней съел бы мороженое. Но они об этом не подумали. Я вообще не знаю, о чем эти взрослые думают, кроме селедки, скумбрии и коньяка!
    Потом они и думать перестали. Даже о селедке. Всем стало немного скучно. Селедка лежала на столе и ни о чем не думала: ей тоже было скучно.
    - Гаврила, за мной! - приказал я собаке. Та мгновенно поднялась со своего коврика, и радостно повизгивая, бросилась ко мне.
    Мы выбежали из