Стоит сказать, оставшись один, да ещё в запертом состоянии и под стражей, Иван ничего лучше не придумал, как напился пьяным, первый раз в своей премудрой жизни напился. А что ему ещё оставалось делать? Какие–никакие запасы вина имелись, вот он их и употребил.
– Великий государь, утро на дворе, вставай.
На какие–то секунды Ивану показалось, что всё произошедшее вчера не более чем сон, который только что ему приснился. За это, кстати, говорила фраза, вернее, два слова из неё: «великий государь». Вот только всё приятное вместе с надеждами на сон дурацкий в прошлом, и на радость жизни в будущем, разбивались об интонацию с которой та фраза была сказана. Иван открыл глаза, перед ним сидел всё тот же мужчина, обладатель густой чёрной бороды и в блестящих доспехах. Не иначе он и был автором фразы про великого государя и интонации, с какой та фраза была сказана.
– Вставай, лицо сполосни и выходи на двор, пора тебе.
– Куда пора? – ещё не до конца проснувшись, плюс похмелье, чуть ошалело спросил Иван.
– На дворе узнаешь, куда. – усмехнулся Черномор, встал и направился к двери.
А перед этим, солнце только–только принялось ночную темень по углам разгонять, состоялись другие проводы. Царица, царевич Гвидон и Василиса отправились в порт на поджидавший их корабль. Отправились просто, да и поклажи с собой никакой не было, в открытой коляске, этакой помеси крестьянской телеги и княжеского возка. Впрочем, никто из них не протестовал и неудовольствий насчёт такой несерьёзной коляски не высказывал. Какая разница на чём? Самое главное, куда!
Да и возок княжеский занят был, в нём на тот же корабль повезли Матрёну Марковну. Уж не знаю почему, но Черномор решил: нечего её людям показывать, а ей по сторонам пялиться. Для её охраны, вернее, чтобы не отчебучила чего этого, таланты вон аж какие, Черномор приставил четырёх дружинников, ну а что да как, и наказывать не надо. Вот и получилось, отправилась в путь дальний Матрёна Марковна со всеми, в Василисином княжестве, по её поводу возможными почестями. А Василиса, хозяйка того княжества, отправилась в тот же путь в самой обыкновенной коляске больше купчишке какому–нибудь по статусу подходящей. Но тут не всё так просто. Вы сравните: что в конце того пути ждёт Матрёну Марковну, и что ожидает княжну Василису, надеюсь объяснять не надо.
***
Княжеский двор встретил Ивана, как бы это сказать: помимо утра раннего, доброго и ясного, отсутствием нервозности, так наверное. Если вчера хоть суеты особой на дворе и не было, про город не знаю, врать не буду… Сами понимаете, как та же тётка Анфиса должна была себя чувствовать, когда заявляется незнамо кто и жизнь твою, годами к одному и тому же порядку приученную, и на годы вперёд предопределённую, из привычной колеи выбивает. В таком случае самое первое дело – это покричать, поголосить да по матушке поругаться, проверенное средство. Опять же, с бестолково выпученными глазами по двору побегать, спрашивая о случившемся у таких же бестолково бегающих – тоже, целебнее ковшика бражки будет. А как тут покричишь, поматеришься, да побегаешь, если гостей этих, что б им, человек тридцать и все в доспехах? То–то же! Потому и обстановка нервная начинается, потому как непонятная, что дальше будет? А утречком, да ещё раненько, когда сам ты уже встал, а воспоминания о вчерашнем безобразии ещё спят крепким сном и сны свои видят, самое–пресамое время вздохнуть полной грудью и отмахнуться от просыпающегося «того, что вчера было». Кстати, и неважно где оно всё это будет происходить: на княжеском ли дворе, на крестьянском, или же вообще, под забором каким–нибудь, или ещё где.
– Готов? – глядя на слегка помятого Ивана спросил Черномор.
– Готов. – даже не задумываясь, к чему он готов, ответил Иван.
– Вот и хорошо. – кивнул головой Черномор. – А то нет у меня времени, да и желания тоже нету твоей готовности дожидаться. Пошли.
Всей своей походкой давая понять Ивану: «никуда милок ты не денешься...», Черномор пошёл к задним строениям двора, а Иван, а что ему оставалось делать, отправился за ним. Таким вот образом: один, знает куда идёт и знает, что второй идёт за ним как привязанный, а второй, хоть и не знает, куда он идёт, но всё рано идёт, потому как деваться ему некуда, дошли они до конюшни. А там, возле конюшни, Иван увидел осёдланного и приготовленного в дорогу коня. Почему приготовленного в дорогу? А потому что сзади, к седлу, была приторочена какая–то скатка очень даже похожая на плащ. Сбоку же, к седлу, был приторочен мешок, что тут непонятного?
– А теперь слушай и запоминай, – Черномор остановился и обернулся к Ивану. – потому как, если мы с тобой встретимся ещё раз, объяснять ничего не буду, а тебе придётся пенять на себя.
Поскольку душегубства за тобой не числится, иначе разговор был бы совсем другим, а числится одна лишь самовлюблённость и прочее для хорошего человека непотребство, решили мы отпустить тебя на все четыре стороны.
– Я… – Иван что–то хотел было сказать, правда он и сам не знал чего, в очередной раз на свою премудрость понадеялся, мол, само собой определиться.
– Не перебивай! – Черномор слегка повысил голос. – Не успел ты превратиться в душегуба, только–только с нечистыми снюхался и только–только в него превращаться начал. Остановили вовремя. Поэтому езжай, езжай куда хочешь, но чтобы завтра тебя в княжестве не было.
Заметив самую малость блеснувший в глазах Ивана хитрый огонёк, мол, а как ты узнаешь, в княжестве я или нет, Черномор усмехнулся и ответил:
– А ты будь спокоен, узнаю, не один же ты, премудрый. Здесь тебе харчи собраны, ну и всё такое, что в дороге потребно. Денег–то с собой догадался взять?
А вот тут Иван даже похолодел. Первым делом, когда Черномор повелел ему на двор выходить, Иван, зная что больше в терем ему не вернуться, опять же, в силу своей премудрости, прихватил кошелёк с деньгами. Зачем? А он не знал зачем, прихватил и всё тут. А теперь, когда перед ним стоял снаряжённый в дорогу конь, а впереди была дорога неизвестной длины и неизвестного направления, Иван прямо–таки похвалил себя за такую премудрость насчёт денег. Похвалил и похолодел, когда Черномор об этих самых деньгах спросил: а вдруг как отберёт?
– Взял. – скорее прошептал, чем пробормотал Иван.
– Вот и хорошо, что взял. – усмехнулся Черномор. – Не бойся, не отберу. Это тебе как бы в виде награды за то, что в городе порядок навёл, от грязюки всякой непотребной его вычистил. Мы ж не такие, как те, кто поспособствовал боярину Захару с Никитой город в помойку превратить. Ладно, всё с тобой, езжай!
Черномор, как будто стоящий перед ним Иван растворился в воздухе и больше его не существовало, чуть было не задев его плечом, направился к княжескому терему.
***
Как неизвестная в тех краях механика под названием робот Иван залез в седло, да, именно залез, а не вскочил, как оно полагается, дёрнул уздечку и конь, как будто заранее проинструктировали, направился к воротам.
Город встретил Ивана тем, чем он встречал любого в такие часы, проезжавшего или проходившего по его улицам – на первый взгляд бестолковой, но на самом деле веками отлаженной и упорядоченной утренней суетой. Пастухи гнали вверенную им домашнюю скотину прочь за городские стены, в поля. В поля, где любая домашняя животина неизвестно за что названная скотом каждое утро находила для себя угощение, которое, если сравнивать с человеческим, тому же человеку разве что по великим праздникам выпадает, а тут, да почитай каждый день.
Некоторые лавки уже были открыты, а некоторые другие посредством всяких разных помощников и в обучении состоявших мальцов под, хоть и грозные, но на самом деле одобрительные матюки и окрики хозяев, только открывались. Тоже самое можно сказать и о мастерских: в некоторых уже слышался, где стук молотка, а где ни с чем не сравнимый звук вращающегося гончарного круга. И точно также, как и с лавками, некоторые мастерские при помощи таких же помощников и точно таких же слов и выражений, только–только открывались.
Впрочем, Иван как–то не очень воспринимал происходящее, да что там, он вообще ничего не воспринимал, голову как–будто до отказа ватой набили. Единственное, что помимо рук и ног в его организме сейчас работало, так это глаза да уши, всё остальное занималось неизвестно чем. Вот они–то, глаза с ушами, довольно–таки быстро и вернули Ивана из пребывания неизвестно где в город, в котором он ещё вчера был князем и, точно знаю, никуда уезжать не собирался.
Первым о себе заявили уши. Всем же известно, глаза, их завсегда закрыть можно, а вот уши, их даже если и заткнёшь, они, заразы, всё равно хоть что–то да слышат. Правда, Иван уши не затыкал, поэтому приблизительно на середине рынка посредством недремлющих ушей целиком и полностью был возвращён в жизнь происходящую в городе на тот момент.
Сколько уже написано–перенаписано о том, какой у нас народ и тем не менее, иногда приходится повторять, или напоминать, уж не знаю, как будет правильнее. Народ у нас такой, что если поиздеваться над кем–нибудь, да ни в жизнь своего не упустит! И неважно, кто ты такой, да будь хоть сам князь, всё равно народ, как тот сквозняк, щёлочку всегда найдёт, залезет и потревожит. Чего уж тогда говорить про Ивана, который сейчас был даже беззащитнее, чем напрочь раздетая женщина, которую кто–то сдуру посреди улицы выставил. Нет, в адрес Ивана никто не свистел и камнями в него не кидался, да что там, даже слов обидных ему не говорил, всё происходило гораздо хуже, с ним здоровались. Помните, как совсем недавно Черномор с Иваном поздоровался? Во, приблизительно так же, только Черномор был один, соответственно и интонация присущая приветствию была одна, а тут почитай весь город – врагу не пожелаю!
Помните песню, вернее, слова из неё: «...кто плевал мне в лицо, а кто водку лил в рот, а какой–то танцор бил ногами в живот...» во–во, почти тоже самое, разве что в открытую не плевались, водку в рот не лили, ну и не били – князь всё–таки, хоть и вчерашний. Если бы как в песне, оно вроде бы вполне терпимо, а вот когда в два–три слова: здрав будь князь, например, человек старается вложить все свои таланты на которые способен, тогда да, не каждый выдержит.
Но Иван выдержал, видать не просто так в университории к наукам приобщался. Мало того, все эти приветствия, якобы от всей души нараспашку сказанные, они как бы разбудили Ивана, вата из головы исчезла и её место, вернее своё, законное, заняла премудрость.
Чудна всё–таки жизнь человеческая, вопрос, который хоть раз в жизни задаёт себе каждый человек и который является вторым по важности, и по значимости: «Что делать?», для Ивана оказался первым. Что интересно, первый по важности вопрос вообще куда–то исчез, потому что и без него было ясно, кто виноват: Черномор и Князь–батюшка. Но сейчас Ивану было не до них, ну а если представится случай, он с ними позже поговорит и воздаст по заслугам, а в то, что случай такой в обязательном порядке представится, Иван нисколько не сомневался. Сейчас для него самым важным было поскорее убраться из этого княжества проклятущего, а то глядишь, и вправду отловят.
***
И опять дорога убегающая неизвестно куда, и опять надо её догонять и мерить, хоть и
