всматриваясь в картины или скульптурные портреты, присутствуя при развитии хореографического действия и т. п., мы испытываем это и в той мере оцениваем произведения искусства, в какой отраженные в них эмоции и переживания становятся нашими собственными внутренними переживаниями.
Трудно привести исчерпывающий перечень и классификацию конкретных задач, решаемых с помощью поэзии и других искусств. Однако отдельные важные случаи следует отметить.
Не каждый человек может писать стихи или сочинять музыку, но в жизни каждого человека бывают минуты, достойные отображения в поэзии или в музыке. В таких случаях человек нуждается в поэзии, способной воспроизвести в нем нечто близкое к тому, что им самим было пережито и что составляет внутреннюю ценность его эмоциональной биографии. Затем с помощью поэзии человек может пережить то, что ему переживать не приходилось, но что достойно переживания. Не только накопление информации, но и накопление пережитых эмоций совершенствует интеллект человека и делает его более сильным. Отсюда становится ясным одно из значений огромного эмоционального фонда, содержащегося в поэзии, музыке и других искусствах.
Очень велико значение поэзии как дополнительного средства для выражения идеологии общественных движений или крупных исторических событий. Не случайно революционеры прошлого тянулись к поэзии и, не будучи профессиональными поэтами, писали стихи. В качестве ярких примеров можно указать на Николая Морозова и Веру Фигнер — они были авторами стихов, хорошо выражающих настроение революционеров своего времени.
Если же говорить о месте поэзии в дни больших и трудных исторических событий, то следует вспомнить о той огромной роли, которая принадлежала поэзии в 1941—1945 гг., когда она помогала нам формировать наше отношение к событиям войны и отображала это отношение. В те годы советская поэзия вдохновляла бойцов на воинские подвиги и помогала советским людям в тяжелых условиях войны не только сохранить человеческое Достоинство, но и достичь моральных высот. Этот абсолютно очевидный факт не требует особых доказательств, достаточно вспомнить хорошо известные военные стихи Симонова, Берггольц, Суркова и многих других поэтов.
Даже абстрактные научные концепции или философские истины окрашены в нашем сознании аккомпанементом эмоций, которые очень трудно описать. Научные положения и философские истины являются для нас не только предметом понимания, но и предметом чувствования. Очень часто не только содержащаяся в научной или философской истине информация, но и чувства, переживаемые нами в связи с этой информацией, позволяют нам оценить мысль, понять ее глубину и значительность.
Знакомство с дарвиновской теорией естественного отбора и борьбы за существование определенно вызывает ощущение органического мира как бурной, страдающей, но победоносной стихии.
Изучение теорем небесной механики порождает чувство, которое можно назвать одним из оттенков ощущения космоса.
Стройное развитие логики математической концепции создает ощущение, родственное чувству, испытываемому от музыкальных произведений Баха.
«В научном мышлении, — писал Эйнштейн, — всегда присутствует элемент поэзии. Настоящая музыка и настоящая наука требуют однородного мыслительного про
цесса».
Для выражения чувств, озаряющих и углубляющих отвлеченную мысль, поэзия открывает изумительные возможности. Она может не только воспроизвести эти чувства, но и значительно их усилить, не внося искажений.
Мы видели, что задача поэзии состоит в передаче представлений о природе, исторических событиях, общественных целях, внутренней жизни человека и т.п. посредством информации, окрашенной эмоциональным аккомпанементом,дающим оценку этой информации или выражающим определенное отношение к ней. Поэзия представляет собой вид литературы не столько сообщающей, сколько воздействующей.
Но чем руководствуется поэт при создании образов, необходимых для решения конкретной поэтической задачи? Очевидно, непосредственным ощущением тех закономерных (по нашему мнению, неформализуемых) связей, в силу которых в человеческом сознании эмоции ассоциируются с информацией. Иначе говоря, задача написания стиха, способного оказать нужное эмоциональное воздействие, решается эмпирически. Поэт, сочиняя стихотворение, проверяет его воздействие на самом себе и, руководствуясь собственным восприятием, видоизменяет и редактирует стихотворение в процессе его написания. Поэтому нельзя написать стихотворения, не обладая даром восприятия поэзии.
Таким образом, существует прямая и обратная связь между автором и создаваемым им стихом, в результате которой и возникает поэтическое произведение.
Изложенные нами мысли позволяют правильно оценить возможности кибернетической, или, лучше сказать, «машинной», поэзии.
Машина может создавать тексты, в которых соблюдены ритмические правила и правила рифмования. Машина может использовать заданный объем информации и вложенный в нее запас образных выражений. Сочетание информации, образов, ритма и рифм может быть запрограммировано и не быть произвольным. Это в сущности все или почти все, что может сделать кибернетическая машина, создающая стихи.
Но самое главное, что нужно для написания подлинных произведений поэзии, машине недоступно, если эта машина не является человеком. У машины нет потребности в стихах, она не воспринимает своих стихов. Между машиной и создаваемыми ею стихами нет обратной связи; машине недостает интеллекта, способного на себе испытать обратное воздействие собственного творчества.
Кроме того, машина не воспринимает тех явлений и событий внешнего мира, которые испытывает человек и которые дают пищу его поэзии. Машина не участвует в событиях жизни в том смысле, в котором участвует в них человек, и поэтому не может на основе жизненного опыта и внутренних переживаний контролировать свою поэзию с помощью обратной связи,необходимой как для выбора, так и для оценки образов, используемых в стихе для эмоциональной окраски информации.
Заданная машине программа может несколько ограничивать случайное чередование информации и образов в текстах, создаваемых машиной, но этого ограничения недостаточно для возникновения т;й «эмоциональной логики», которая целенаправленна и является существом всякого поэтического произведения. Конечно, случайно в машинном стихе могут возникнуть отдельные строки, не лишенные намека на поэтическую логику и даже обладающие ею, но, как всякая случайность, это будет не правилом, а исключением — и притом довольно редким.
Фактические примеры машинных стихов подтверждают наши мысли. Вот пример стихотворения, созданного машиной «К.С.А.-301», которую научили писать белые стихи:
Пока слепо плыл сон над разбитыми надеждами,
Космос болью сочился над разбитой любовью,
Был из скрытых людей свет твой медленно изгнан,
И небо не спало.
А вот другое произведение той же машины:
Все девушки рыдают, словно тихие снега.
У ложа эта девушка не будет плакать.
Дожди суть глупые любовники, но я не робок.
Запнуться, простонать, идти, та девушка плыла
Под парусом и в конторе.
Не показные, свежие, глухие поцелуи
Не слишком сыры.
Та девушка нежная и немая.
Интересны реакции читателей на такие стихи. Хотя они и не производят большого впечатления, но все же иногда воспринимаются как поэтические произведения среднего уровня, правда, не вполне понятные. Я пытался выяснить причины такого отношения. Оказалось, что это объясняется некоторой неуверенностью читателя, которая, как это ни странно, воспитана наглостью посредственных и неряшливых поэтов, жонглирующих образами и склонных удивлять непонятной и мнимой глубиной, якобы не всем доступной. Многие читатели, не понимая таких авторов, относят это на свой счет, полагая, что они не обладают необходимым уровнем поэтической культуры и не доросли до понимания „более сложных форм поэзии.
Слишком частое проникновение в печать стихов, написанных на уровне машинной поэзии, способствует распространению этого несправедливого и унизительного представления и мешает читателю правильно оценивать машинную поэзию и ее возможности.
Читатель чувствует,что машинной поэзии трудно достигнуть уровня настоящей человеческой поэзии. Но при этом он обычно забывает, что стихи, написанные человеком, не обязательно превышают уровень машинной поэзии. Поэтому, заметив сходство машинного произведения с теми или иными стихами какого-либо поэта, читатель склонен считать, что в этом случае машине удалось приблизиться к уровню человеческой поэзии, а не человек опустился до уровня машинной поэзии.
Но есть одна область эмоциональных переживаний,в которой невозможно кого-либо обмануть, — это чувство любви. Поэтому, если поручить машине написать не стихотворение, а объяснение в любви, то сразу же отчетливо обнаружится уровень машинной лирики. Вот, например, текст любовного послания, написанный электронной машиной Массачусетского университета — «МУК»:
«Мое маленькое сокровище! Моя вразумительная привязанность чудесно привлекает твой ласковый восторг. Ты мое любящее обожание, мое распирающее грудь обожание. Мое братское чувство с затаенным дыханием ожидает твоего дорогого нетерпения. Обожание моей любви нежно хранит твой алчный пыл. Твой тоскующий Мук».
Ничего, кроме иронической улыбки, этот лирический текст вызвать не может. Однако если бы машина написала этот текст в форме белого или рифмованного стиха, то почувствовать его примитивность было бы, вероятно, несколько труднее. Многие нелепости могли бы показаться условностями поэтического языка.
Машина может быть исследовательским орудием, полезным для анализа стиха и выявления его формальных и структурных особенностей, но поэтом она быть не может.
