видать на речку пошли купаться, - махнул рукой Иван.
-Ладно. Значит так, - заключил Пал Палыч, - выпишу я сейчас рецепт тебе, поедешь в тушевскую аптеку и получишь там лекарства. Пусть пьет их пока. Только ты смотри, привези ее обязательно, даже если приступов больше не будет! С такими вещами не шутят, и если ты ее не доставишь, то я буду вынужден сам ее забрать. Хоть с милицией, но заберу! Уж ты, прошу, не доводи до этого.
-Привезу, доктыр, обязательно привезу! – согласно закивал головой Иван.
Снегирев вошел в избу и раскрыл свой саквояж. К его удивлению привычного блокнота для рецептов и карандаша в нем не оказалось.
-Черт! – выругался он, - Как же это я забыл? Может Алешка вытащил? А-а, что толку теперь! Что делать-то, вот вопрос?
Он обернулся к Ивану:
-Ваня, будь другом, найди-ка ты мне какой-нибудь карандаш, да бумаги клочок.
-Дак, нету у нас, доктыр, ни карандашей, ни бумаги. Не держим, на кой ляд они нам!
-А у соседей не найдешь? – с надеждой спросил Пап Палыч.
-Дак, соседи все на базаре.
Снегирев, блуждая взглядом по стенам избы, лихорадочно искал выход из создавшегося несуразного положения. Обоев конечно не было. Да если бы и были, писать-то на них чем? Тут взгляд его натолкнулся на печку и снизошло, наконец, блаженное озарение.
-Слушай, Ваня, подай-ка мне, будь любезен, уголек из печи!
Иван бросился к печке, открыл поддувало и, пошарив рукой в глубине, достал и передал доктору искомый уголь.
-Ваня, ты сам-то, как, читать и писать умеешь?
-Учен, доктыр, учен.
-Хорошо, сделаем так. Я сейчас на твоей двери вот этим угольком русскими печатными буквами напишу рецепт. Когда приедут с базара твои соседи, ты, хоть тресни, но достань у них карандаш и бумагу, все это перепиши и сразу же, подчеркиваю, сегодня же и немедля, езжай в аптеку за лекарством! Я, как приеду, позвоню туда и лекарство тебе отпустят. А об остальном мы уже с тобой договорились.
Иван согласно кивнул головой, после чего Снегирев углем нарисовал свой рецепт, стараясь выводить печатные буквы покрупнее так, что в итоге текст занял примерно половину двери. После того как Иван при нем, запинаясь и вслух прочел по складам написанное, доктор распрощался и сел в тарантас, Яков натянул вожжи, причмокнул и они поехали.
Жара стояла уже нещадная. На небе по-прежнему не было видно ни облачка. Тарантас мерно покачивался, навевая дрему, но запах сена лежащего в ногах стал почему-то раздражающим и неприятным. Доехав до дома и распрощавшись с Яковом, Снегирев позвонил в аптеку и пошел на кухню. На столе стояла кастрюля с холодной окрошкой и лежала записка:
-Паша, мы тебя ждем на речке, приходи и обязательно поешь, как приедешь! Целуем! Мы.
Снегирев посмотрел на часы. Было 11 утра с минутами.
-А-а… ну ее к дьяволу, эту речку! – подумал он. Тащиться пешком два километра по такой жаре? Ну, уж нет! Лучше посижу-ка я дома, да газеты почитаю в тенечке, три дня уже как их в руки не брал.
Так он и сделал. Похлебал окрошку, заварил себе крепкий чай и, захватив пачку газет и папиросы, вновь вышел на крыльцо. За чтением, прерываемым перекурами с глотками чая, время летело незаметно и, когда с газетами было покончено, он с удивлением обнаружил, что время близится к часу.
-Скоро мои придут с речки, - подумал Снегирев, - надо бы обед разогреть к их приходу.
Он встал со скамейки и пошел было на кухню, где хотел разжечь примус, да не успел. В спальне зазвенел телефон. Снегирев взял трубку.
-Палыч, это ты? Привет! – донесся знакомый голос аптекаря.
-Здорово, Михалыч, что там у тебя стряслось?
-Ну, ты, блин, оригинал! Еще спрашивает!
-Да ты толком говори, что случилось-то?
-А случилось, брат, то, что приехал к нам из Баева мужик на телеге, а на той телеге знаешь, что мне привез?
-Что? – наливаясь смутным подозрением спросил Снегирев.
-Да рецепт твой, рецепт! Тот, что ты на двери написал, вместе с самой дверью! – захлебываясь от смеха, доложил Михалыч.
-Он что, очумел?! Я ведь ему велел переписать все это на бумагу!
-Ну да, очумел, конечно. Тут очумеешь! Ты как от него уехал, так у бабы его, где-то через час, очередной приступ почечной колики начался. Заметался было переписать твой рецепт, а бумаги у соседей не оказалось. Ну он с перепугу дверь с петель снял, на телегу бросил и рванул к нам, что есть мочи. Это ж анекдот! Кому рассказать - никто не поверит!
Снегирев улыбнулся:
-Ну ладно, дверь дверью, но лекарства-то ты ему отпустил?
-Да дал я ему твои лекарства, дал! Он уже на полпути к дому с ними сейчас.
-А дверь, я надеюсь, ты у себя не оставил в качестве отчетного документа? – хохотнул Снегирев.
-Ну, ты что, за дурака меня держишь? – обиделся Михалыч. - С собой увез. Какая ж изба без двери? А жалко! Я дверь эту отправил бы в аптекарский музей. Слышал, есть такой в Москве. Экспонат получился бы высший класс, нигде в мире такого нет!
Снегирев внезапно помрачнел:
-Смех смехом, Михалыч, а дело-то трубой может кончиться!
-Это с какой такой стати?
-Да ты представляешь, какой силы должна быть колика, чтобы так мужика напугать! Не рафинированного интеллигентного хлюпика, а му-жи-ка! Я ведь его утром сегодня видел не очень так уж чтобы взволнованным после первых двух приступов. А вдруг там у нее болевой шок случится с летальным исходом, пока он со своими лекарствами домой доберется? Черт! Надо было мне забрать ее с собой! Детишек пожалел, блин! Мужика пожалел! Жалельщик гребаный!
-Да будет тебе, Палыч, не заводись, – вздохнул, перестав смеяться аптекарь, - мордовки, они, знаешь ли, покрепче наших русских баб. Все будет абгемахт.
-Спасибо за утешение! – язвительно рявкнул Снегирев и бросил трубку.
Повторно ехать в Баево не имело смысла. Одно из двух: либо Иван успел вовремя и боли уже сняты, либо… страшно подумать. Была бы машина в больнице или хоть телефон в этой деревне, так ведь нет ни того, ни другого. И так повсюду, по всей республике, по всей стране!
-Ну почему, отчего такая беспросветная нищета и темень вокруг! В деревнях этих как в прошлом веке ведь люди существуют, - с внезапно нахлынувшей грустью подумал вдруг Снегирев – это никак уже и на прошедшую войну не спишешь! Господи, хоть бы их дети зажили по человечески!
И с этими мыслями он побрел на кухню разогревать семейный обед.
