фактически неотъемлемый от учительского труда… - этот труд перестал вписываться в первоочередной.
Точно также проверка контрольных, самостоятельных, дневников - зависала. Все оправдывалось постоянными подменами, работой в две смены, и администрация как-то входила в положение и не склоняла меня на педсоветах, но к моему немалому удивлению и нахваливала меня на педсоветах, никак не внося в черный список нерадивых учителей, но ставя в пример мои уроки, мою методику, моих родителей… Но плоды уже начинали прорастать плохие, буквально снежным комом, который наслаивался во мне великим пластом неудовлетворенности. Все мои четыре класса при всех моих качествах стремительно уносились в слабую успеваемость, которая на фоне школьной картины казалась нормой, а для меня великой и неизбежной трагедией, где что-то нужно было предпринимать, но мой тыл отчаянно сопротивлялся, не работал, гнобил меня семейной нагрузкой, болью за собственных детей и ничего не желающим понимать Марковым, ничего не ставящим в счет, никак не разделяющим тяготы, идущим рядом, но со своими деревенскими замашками, с настырностью быка и разумом рыбы.
Бог работал надо мной тщательно, не покладая Рук и давал мне ко всему неиссякаемое, непроходящее никак чувство о некой моей избранности в религии, подкрепляя это немалыми реальными чудесами и подсказками, ввергая меня вновь и вновь в великое недоумение относительно себя, делая идущей вслепую, недоумевающей по поводу своего проявления такого, которое было мне не понятно, ибо работа учителя была мне по душе, и ответственность в ней было моим кредо. Но Бог перенаправлял мои усилия, ум и разум, как и цель и смысл на религию однозначно, не раздваивая меня, но ломая, не давая жесткими условиями, вышибая из этого седла, но ведя к матаджам неизменно, здесь давая желание, вдохновение, интерес, радость, удовлетворение, давая Себя, ибо входил во мне в диалог без слов на уровне чудесного внутреннего понимания, давая какой-то свой особый статус среди матаджей, отличая меня Тунгой Падрой среди всех прихожан, внося в нее сомнение относительно меня и великое ко мне расположение, ибо Бог указывал ей на меня вновь и вновь, хотя я и не тяготела к глубоким религиозным высказываниям при ней, ибо это было мое личное, и делилась я с ней штрихами и тем, что жертвовала в храм постоянно, помогала, как могла, скрывая свою, по сути, нищету, которая все же имела место быть.
Пожалуй, этот период накануне фактического начала разговора с Богом был для меня самым трудным, заставшим неожиданно и как бы незаслуженно врасплох, был период погрязающий в многие духовные страдания и переживания, период, когда ум усиленно, не зная плана Бога на себя, искал объяснения происходящим событиям, когда я готова была метаться от безвыходности и неумолимости складывающихся обстоятельств. Где начинала жить днем, боясь посмотреть чуть дальше, где оставила мечты и на чувство своей избранности готова была смотреть как на величайшую и неоправданную свою дурь, преследующую меня с рождения, но живущую во мне железным стержнем при всей приземистости материальных событий, ничего не обещающих…
Но Бог во мне… Это было счастье, такая радость, такое чувство… и… Что это? Куда? Зачем? Что с этим делать? Опять ни так, как все, как другие… Но… такая сладость, такая неземная любовь к Богу, такое все остальное, все матаджи, все преданные, все, кроме детей моих, незначимое, пустяковое… Но и среди всего надо жить, на это надо направлять свой характер и силы… но не получается, не выходит, что-то цепляется и тормозит… В этих условиях, в этой круговерти чувств Бог начинал давать мне такие обещания, такие вещи, которые начинали оттачивать мое понимание и утверждать мое чувство в особенности моего пути и все же избранности.
Бог начинал давать сны. Бесподобные, сильные, яркие… неожиданные и потрясающие, как явные… И другие подсказки, приходящие, как понимание, неожиданное откровение, исходящее изнутри без слов, были подтверждениями Божественного мне Указания на некую избранность, поражая меня точностью, ясностью и значимостью видения, но там и так, как желал Бог. Но сны… Это был выход на меня Бога через четкие, яркие, эмоциональные переживания, как будто Бог Говорил ими: «Именно, ты. А потому терпи, принимай, здесь черпай силы. Я веду.».
И это действовало, это действительно придавало силы и не углубляло в перипетии жизненных ухабов, становилось моим внутренним долгим переживанием, моим достоянием, с которым я не стремилась с кем-либо делиться, отдавая каждому – свое, в той мере, которую позволял Бог, а Бог позволял думать прежде всего о детях своих и только потом смотреть в сторону мужа и то едва, что и соответствовало моему пониманию о том, что он достоин, исходя из его проявления себя по жизни изначально. Я отпускала мыслью его, не привязывалась, не требовала, удалялась изнутри... и никогда Бог не давал удалиться, ибо и Сашу было за что уважать. Но моя любовь была направлена лишь на детей, была здесь неистощима. А он… и удаляясь и нет, шел как бы рядом, неотвратимо, присутствуя в моей жизни и собой становясь моей опорой, мною неосознанной, ибо слишком было и больно … иногда.
Но сны… Однажды, переполненная мыслями, в минуту отчаянья, желая понять, что же происходит со мной, почему такая напасть, закрывающая все двери при всем моем старании и понимаемой мной добродетели, я припала к Богу в молитвах и слезах, вопрошая, увещевая, желая пояснений…
Последовали сны, один за другим, потрясающие своей реальностью переживаний, которые я уже не могла принять за насмешку судьбы, за иронию Бога. И здесь, в своих страданиях, в своем внутреннем переживании я сильно затормозила, начав принимать все, пытаясь во всяком случае, как Божественную на меня необходимость, которую надо претерпеть, преодолеть, хотя все усугублялось тем, что Бог задействовал и моих детей, самое больное, ибо и им причиталось преодолеть свое…
Стал подключать и маму и Сашу, но их здесь щадя, но постепенно работая над их сознанием, достаточно возбудившимся у мамы, моей дорогой тети Лены, питающих ко мне самые лучшие чувства всегда, и, о, слава Богу, лояльным, вполне терпимым и дружелюбным здесь у Саши, никогда не идущего против Бога и здесь завоевывая свои бонусы у меня и толику необъятной благодарности.
Но дети… Но сны… последовали один за другим, чудесные, цветные, буквально сияющие, реальные, вызывающие переживания, еще более сильные, чем наяву, непередаваемые своей силой, убедительностью, скорее явления, чем сны, сны, вызывающие стон и слезы, сны переживания, потрясающие религиозные чувства, сны кричащие, сны предсказывающие, обостряющие все мысли и дающие направление движения…
И как бы я ни описывала эти сны – слов не найти, не подобрать, не донести, ибо и нет тех слов. И все же. В одном из снов я вижу, как Сам Бог Кришна в великолепных желтых одеждах восседает на троне в неописуемом великолепии и подзывает меня. В Руках у Него очень увесистая книга в золотом переплете. Он говорит мне: «Это книга твоей жизни, - далее раскрывает ее на половине и продолжает, указывая на первую половину, - этот путь ты прошла без Меня, а эту часть, - имея ввиду вторую половину, - ты пройдешь со Мной…». И дает эту книгу мне, очень тяжелую. Я ищу, чем заплатить Богу, а Он говорит: «Плату Я буду взимать Сам», - и берет у меня мелочь, все, что нашла. Я говорю: «Но, это же мало…». А Он отвечает: «Тебе мало не будет». Я оказываюсь на остановке и жду… Жду Бога… На самом деле я должна была ожидать, когда Бог Лично заговорит со мной. До этого дня оставалось совсем немного. И отдавать мне за этот долгий диалог предстояло слезами.
Был и другой сон. Видится мне, что иду я за преданными Бога, замыкая их строй, впереди которого идет Сам Бог, которого я воспринимаю, как Высшего Наставника. Иду позади всех, все парами, а я как бы одна, иду ни на что не надеясь, никем не замечаемая. Вдруг все останавливаются, выстраивается коридор и вижу я, что по узкому проходу мимо всех ко мне идет, приближается Ведущий, Сам Бог, подходит и останавливается напротив меня. И более никого нет. Я и Бог. Передо мной стоит Сам Бог Кришна. Я поднимаю глаза и поражена. Поражена взглядом Бога. Это не передать. В этом взгляде был океан Милости и Любви, такое высочайшее милосердие, такая глубина, но прежде всего – Милость и Любовь… Уже во сне я была потрясена, пронизана Богом, окутана Богом, прочувствовала Бога неземным чувством. Бог сказал мне: «Идущий последним да будет первым…». Я открыла глаза вся в поту, сердце лихорадочно билось, из меня буквально рвалось рыдание, слезы застилали глаза, тело трепетало. Это было сильнейшее переживание, не сравнимое ни с какими земными чувствами, это была как явная встреча с Богом. А взгляд Бога… Это была та милость, в которой человек остается навсегда, тот взгляд, который неисчерпаем, который вне Земных пониманий. Было четыре часа утра. Я уже не могла спать. Я легко, с радостью и тогда и теперь воспроизвожу в памяти этот Божественный взгляд… И все… Я уже в Боге, неразрывна, преданна, спокойна, в непостижимой радости и глубочайшей ответственности… В то утро я пошла готовить тотчас прасад и долго вибрировала джапу, все еще пораженная, вдохновленная, получив еще одно Божественное доказательство своей избранности и не желающая, тем более теперь, никакого себе отличия, ибо это было слишком тяжелым обещанием Бога, не состыкующимся с тем, как я себя понимала и с тем тщедушным бытием, в котором себя видела. И третий сон. Иду я и так много вокруг меня грязи. И ногой боюсь ступить. Иду в храм. Смотрю, невесть откуда дорога, выстеленная Святыми Писаниями и Бог говорит: «Иди». Я взмолилась. Как же вступить ногой на святыню? Но невидимая сила вошла в мои руки и ноги и повела меня по этой тропе. Впереди сияющий храм, а я иду по Святым Писаниям, минуя грязь… Так мне было сказано то, чему я дала оценку позже, ибо не знала еще, что мой путь к Богу будет именно через написание Святых Писаний. И не иначе.
Бог начинал стелить дорогу в храм и в умах моих родных удивительными путями, не по моей инициативе, дабы вокруг меня не было не понимающих, не разделяющих, гонящих или особо поучающих или непримиримых, критикующих и осуждающих ни теперь, ни потом. Но делал это Бог и согласно их качествам и карме, давая ко мне любовь и уважение близких и на этом строя Божественный План, каждого вводя в религию, в поклонение Богу Кришне в своей мере, своими средствами. Заслугу в этом направлении имели все.
В каждую семью религия входит своими путями, входит постепенно, порою незаметно, теплясь в сознании каждого неверующего далеким обещанием, имеющим свои анналы порою в уже ушедших родственниках, оставивших свой след в человеке своей глубокой и долгой верой, смирением, набожностью. Почти в каждой семье есть такие родные, которые поражают своей религиозностью, своей верой и аскетизмом, своей здесь великой незыблемостью. Ушедшие или живущие рядом, они неизменно неким сиянием в себе пронизывают всех своих близких и родственников, бросая в их сердца Волею Бога семена веры незримо, не навязчиво, но абсолютно и с тем, что в свой час, добрый или нет, но повлекут за
