Апокалипсис в шляпе заместо кролика.Гл.18

воображении, что решил непременно сделать из Медузы блондинку.
– Может вслед за головой и мысли у тебя просветлеют. – Вот так теоретически обосновав своё желание изменить во внешнем виде Медузы хоть что-то, Персей достал откуда-то перекись водорода и давай им травить эту жгучую живность на голове Медузы. – Ты у меня типа была жгучей брюнеткой, а станешь, так я решил и точка, жгучей блондинкой. – Заявляет Персей, пытаясь вывести весь этот тёмный подвид на голосе Медузы всей это химией. А Медуза всё это дело изо всех сил терпит, своей ещё не до конца вытравленной душой понимая, что он не только ради себя, но и для неё так старается, собираясь сделать этот мир для себя светлее и краше. К тому же не от всякого Персея (это, конечно, образно сказано) дождёшься такого к себе внимания и забот о твоей красоте, и уж потерпеть немного всей этой самодеятельности, не такая уж большая плата за такое к себе внимание.
Ну а то, что у Персея не хватило сил, а скорей навыков, в этом очень не простом деле по наведению порядка на голове у дамы не самой обычной, а со своей индивидуально-специфичной выразительностью себя, ещё называемой красотой, то Медуза за это на него много зла не держит, а лишь только той частью своей головы, где по его вине произошёл этот частичный мор и она лишилась части своей индивидуальности и разумений, за которые отвечала каждая в отдельности головная живность.
А вот сам Персей так не может простительно к себе подходить, и он начинает недовольничать, ища крайних, на кого бы было можно списать это своё неумение. – Вот толку от тебя никакого, говорящая только голова. – Персей прямо вбивает Медузу в онемение этим своим заявлением. – Только и можешь, что сверлить меня вечно чем-то недовольным взглядом и язвить по любому поводу. Словно какая-то русалка, от которой тоже никакого толку нет, но та хоть молчит и не лезет под руку со своими советами. Тьфу, напиться опять хочется. – А такие невозможно представить Медузе что за сравнения с русалками, до глубины души её потрясают и обидно слышать ей. Да и разве так можно сравнивать несравнимое, где русалка, эта примитивность, и она, на несколько эволюционных шагов опередившая эту водную недоразвитость. И если на то пошло, то все её нынешние недостатки, за которые Персей корит опять же её, проявились благодаря его поспешности действий. Лишил значит, её всего природного, данного от рождения функционала, а сейчас, когда он ему понадобился, бесится.
И Медуза не может сдержаться и всё-всё, что у неё накипело, высказывает прямо в лицо Персею, пока он не залил свои шары пивом. – А, прежде чем что-то делать, головой нужно думать, а не тем местом, которым вы всегда думаете и оттого нет вам никогда покоя. Я как вижу, то из нас двоих только у меня есть в наличие голова. – С такой подкожной язвительностью всё это даже не сказала, а выплеснула вместе со слюнями Медуза, что Персея застопорило на месте при виде такой её выразительности. И он, не имея возможности как-то это всё парировать на интеллектуальном уровне, аргументированно, вытирает рукавом рубашки обрызганное слюнями Медузы лицо (а они у неё сильно жгучие, по причине постоянной накопленности в них недоговорённости – Персей вечно её перебивает и не даёт договорить) и с обалдевшим лицом прибегает к угрозам.
– Да я тебя! – вот так многозначительно подступает к Медузе Персей. А Медуза видимо настолько сегодня выведена из себя этим сравнением с русалкой, а там глядишь и до жабы болотной дело дойдёт, что она нисколько не тушуется, да и отвести взгляд от Персея никак не получится, и она, ответно вопросив его: «Что?», так самоуверенно смотрит на него, как будто у неё есть средство и всё остальное для тушения разгоревшегося пожара страсти Персея. А Персей при виде такого горящего огнём и страстью лица Медузы, на мгновение теряется и сам чуть не обращается в камень. Но у него сила воли такая, что он ни одному взгляду привлекательной леди и даже дамы не верит, и никогда не поддаётся, оставаясь хладнокровным и нечувствительным, что не позволяет им взять над ним верх и, затем обдурив, оставить каменеть в сердце в своей безнадёжности.
И Персей, щипая себе ляжки ног пальцами рук, чтобы привести себя в чувства и держать в тонусе, грозно так и предупреждающе о последствиях таких заявления Медузы заявляет ей. – Ты посмотри-ка только, что она себе позволяет (это видимо такой оборот речи, так как кроме них в этом разговоре никто не участвует). – И как сейчас же выясняет, то догадка о фигуральности его оборота речи имело верное предположение. – Вот смотри, – Персей приступает к прямым угрозам, – отдам тебя в какие-нибудь чужие руки, неприспособленные для бережного обхождения с хрупким, но бессознательным элементом жизни, извоешься потом от ностальгических воспоминаний по моим рукам и косым взглядам на тебя.
А у Медузы от таких не мысленных для неё перспектив, в которые она, и не может, и боится поверить даже на мгновение перебило дыхание. – Не отдашь. – Глядя на Персея исподлобья, тихо и с надеждой в голосе говорит Медуза. И опять Персей поставлен в тупик таким её самоуверенным подходом к нему. И вправду говорят, что все горгоны умеют выглядеть в человеке его суть, а затем цепляя его на этот крючок, привораживают его к себе навсегда. Но как уже говорилось чуть выше, Персей по причине своей слеповатости, – он с детства близорук, – умеет противостоять этим целеустремлённым взглядам на себя со стороны вот таких, столь самоуверенных, а потому что они сильнейше привлекательны, особ женского пола, и как результат, он не оправдывает возложенных на него с их стороны надежд (вот почему именно он был выбран богами в этом геройском плане для борьбы с этой, столько отважных молодых людей погубивших, напастью в виде женских чар).
– И на кой мне все эти мучения?! – хватаясь за голову, с долей истеричности в голосе возмущается Персей, начав только сейчас понимать, что самое сложное в любом деле – это последствия.
– А я-то пошто знаю, – всё не уймётся Медуза, видимо решив сегодня окончательно свести с ума Персея, – ты меня не ставил в известность, когда ко мне с неожиданной стороны подошёл и без всякого предупреждения со своей, ясно что не джентльменской стороны, принялся рубить сук, на котором мог бы и присесть и когда желается отдохнуть.
– Вот же и скверная ты баба, – качает в недовольстве в ответ головой Персей, – так и лезешь ко мне под кожу своей язвительностью, когда дело уже сделано.
– Да ты, толстокожий, – с нездоровым огоньком в глазах и как кажется Персею, что с озорством, заявляет Медуза, – и тебя так просто не расшевелишь.
– О боже! – совершенно невозможно понять к какому божеству обращается сейчас Персей (точно не к Гермесу и Гименею, где каждого он прибить готов за такое их науськивание на это дело), вновь ухватившись за голову и, начав ходить по комнате из стороны в сторону. А потом она ещё удивляется, что он напивается по приходу домой, ставя её лицом к стенке, куда она, как правило, ставится в наказание за свои другой направленности политические взгляды. Она, видите ли, во всём демократка, тогда как Персей во всём и у себя дома поддерживает авторитарные режимы.
И со временем Персей начал догадываться, почему горгоны попали в такую немилость у богов. Во всём виноваты их взгляды на политическое мироустройство на Олимпе. Где, по их мнению, только видимость демократии в виде многобожия, тогда как на самом деле, Зевс узурпировал всю власть и насаждает везде автократию. Чего Зевс естественно потерпеть не мог, вот и подослал к нему Гермеса, чтобы чужими руками решить эту вопиющую проблему.  Но об этом молчок, так же как и о том, что Персей прикипел сердцем к Медузе. И когда она его своей язвительностью не выводит, то он готов на многое для неё. Например, приготовить для неё так ею любимую жареную картошку.
– Ты мне доверяешь? – Персей вдруг останавливается и, слишком прямолинейно посмотрев на Медузу, проникновенным голосом вопросил её. А Медуза от такой его проникновенности взгляда несколько заколебалась в себе и своих живых волосах, неожиданно для себя покраснела и, сглотнув слюну, тихо сказала. – Не знаю.
– А мы сейчас это проверим, – говорит Персей, – закрой глаза. – А Медуза только хлопает в ответ глазами, не зная как поступить. – Не бойся, можешь мне поверить. – Говорит Персей. И Медуза бы ему сказала, чем она поплатилась уже раз за свою доверчивость к нему, – она потеряла последние связи со своими родственниками и стала замечать за собой, что начала смотреть на мир одним взглядом с Персеем, жлобом и деревней, в отличие от их высококультурного, с дворянскими корнями рода, – но, понимая, что это только усложнит всё предлагаемое Персеем дело, в предчувствии которого у неё начало сбиваться дыхание на сложные и малокультурные мысли, ничего не сказала и закрыла глаза. Ну а дальше ей остаётся только надеяться и ориентироваться на свой слух.
И что же она слышит и понимает из доносящегося до неё шороха одежд? А то …
И вот на всех этих своих мыслях, больше, конечно, воображаемых и прилагаемых к нынешней реальности, Клава в один момент, как уже понятно, в самый неожиданный для себя, и был подловлен вдруг из-за спины прозвучавшим вопросом. – И что вы видите, или точнее, на кого смотрите? – А Клава от такой неожиданности в испуге вздрогнул и одёрнулся. И совсем не трудно догадаться, почему он так испугался: когда увлечённо, с глубоким погружением размышляешь о чём-то, – в данном случае о принципиально противоположных взглядах друг на друга со стороны Персея и Медузы, – и тут в один из кульминационных моментов твоего размышления эта мысль получает для себя продолжение в реальности (так по крайне мере, ты в этот момент думаешь), то, услышав голос Медузы прямо у себя за спиной, испугаться самое первое дело.
Из чего становится понятно то, что Клава не стал оборачиваться назад от греха подальше, а как стоял лицом к картине, так и продолжил стоять. Правда, не с прежней беззаботностью и беспечностью, а сейчас его плечи и спину сковало напряжение, в ожидании той жгучей шипучести, которая запросто может до него дотянуться с головы Медузы, захоти она к нему ещё ближе приблизиться и нашептать чего-нибудь интригующего на ушко. Например: вот я тебя и нашла. И теперь я тебя, мой лучик надежды, от себя никогда не отпущу.
Ну а Клава заинтригуется таким обращением к себе и, забыв всякую осторожность, с интересом обернётся назад, и … А что дальше бывает в таких интригующих случаях все знают. Разочарование и своя безысходность в одном случае, что и вгоняет в умственный ступор, практически в окаменение мыслей, обнадёженного всеми этими словами человека, или же это дело растягивается во времени, и для начала тебя ждут большие траты насущных средств, которые ты откладывал, быть может, для дела всей своей жизни, а тут такая разорительная и, конечно, необдуманная расточительность, и как итог, камень на шею и на дно реки из-за невозможности соответствовать ожиданиям на свой героический счёт. И выходит, что только Персею по силам справиться с такой из-за спины напастью.
Что же касается Клавы, то ему сейчас деваться некуда и надо как-то выкручиваться из создавшегося положения,