Александрия. Глава 15. О старом и новом

Арестованный за убийство, командир вигилов ожидал суда в узилище дознания. Он был готов к допросу у Аттала, но тот не счел нужным участвовать в дознании и не отдавал приказа привести преступника во дворец. Он был готов и к пыткам, но и истязаний за время следствия к нему тоже не применяли. Вместо этого у него побывал адвокат, при том, что Валерий даже не думал озаботиться защитой, полагая, что это бесполезно, ведь его вина была очевидной для всех, даже для него самого. Он заранее был согласен с любым приговором. Вот почему явление в его каморки адвоката, да не абы какого, а самого известного, успешного и богатого в городе, показалось Галлу не то чудом, не то недоразумением.

Без колебаний, не заставляя себя упрашивать, ничего не придумывая, и ни в чем не оправдываясь, просто и ясно Галл поведал защитнику как всё произошло, полагая, что адвокат бросит это дело за его безнадежностью. Однако тот продолжал приходить каждый день, вытягивая из своего подзащитного все новые и новые подробности.

- Послушай, Садик, почему ты взялся защищать меня? – спросил Галл в одно из его посещений, когда их взаимоотношения стали более доверительными, даже дружескими. – Вряд ли ты получишь за это дело что-то сверх должностных, ведь заранее очевидно, что оно проигрышное, а ты, к тому же, рискуешь оказаться в списке врагов префекта…

- Это дело коллегиальной чести, - многозначительно улыбнулся адвокат, кивнув в сторону окошка, откуда доносилось дружное скандирование невесть откуда собравшей толпы: «Невиновен!», «Невиновен!» Эти люди собирались каждый день под стенами дознания и кричали о невиновности узника. Стража, дав им возможность покричать вволю, затем, без особого рвения, разгоняла их. На следующий день они собирались снова, на том же месте, и все повторялось.

- Александрийцы верят, что ты невиновен, а глас народа – это глас истины. Долг честного адвоката – спасти невиновного от неправедного суда и приговора, и помочь истине восторжествовать.

- Но я ведь виновен, - обреченно проговорил Валерий.

- Это кто сказал? Суда ещё не было, не торопи события, - Садик на прощание ободряюще похлопал подопечного по плечу.

В этот день адвокат оказался не единственным визитером узника дознания. Вскоре после ухода Садика тяжелая дверь снова открылась.

- К тебе невеста, Галл, - сообщил стражник, пропуская в каморку посетительницу.

Войдя в темницу, Лидия оглядела узилище – от дворцового карцера эта клетушка отличалась меньшими размерами, круглым окошком под потолком и наличием деревянного лежака с соломенным тюфяком, на котором сидел узник, подпирая спиной облезлую стену узилища.

- Матушка Биррена прислала меня, - сказала девушка, как бы в оправдание выставляя перед собой небольшую, накрытую полотнищем корзинку, с выглядывающей из-под него небольшой амфорой с запечатанным горлышком. – Она сейчас слишком занята - ни епископа, ни отца Афанасия нет, а дел в общине невпроворот… - приблизившись, она отдала корзину Галлу.

- Спасибо, исповедница, - поблагодарил Валерий – он знал от матери, что именно так Лидию теперь называли в общине.

В ответ на это обращение взгляд девушки потеплел, и она слегка улыбнулась, сменив отстраненный холодный и неприступный вид на более свойский, словно Валерий произнес некий пароль. Она почти полностью оправилась от болезни, трудно было теперь поверить, что ещё не так давно, когда он видел её в последний раз, на ней живого места не было от синяков и кровоподтеков. С того времени остался лишь шрам, бледно-розоватым тонким бугром пересекавший лоб.

Пока узник ел, запивая сыр и ароматные, ещё теплые лепешки разбавленным вином, Лидия примостилась на небольшом стенном выступе, невдалеке, с сочувствием взирая на него – недавно гордого, богатого и успешного, героя и любимца горожан, а нынче запертого в этой тесной грязной клетушке, словно пойманный дикий зверь.

Заметив этот взгляд, очень ему не понравившийся, Галл проговорил с усмешкой:

- Скажи, а ты точно из простых смертных?

- О чем ты? Не понимаю тебя.

- Меня ведь будут судить за убийство твоей сестры, а ты приносишь мне, своему врагу, гостинцы, стоишь тут, рядом, как ни в чем ни бывало, смотришь с жалостью…

Лидия нахмурилась и отвернулась.

- За этот год я потеряла не только сестру, но и мать, и отца, обрела и тут же потеряла многих друзей… - вздохнув, мрачно отвечала она. - И это горе всегда со мной, в моем сердце. Лишь моя вера помогла пережить мне этот ужас, да ещё добрые общинники, Биррена, отец Афанасий, и все они, очень добры ко мне и стали мне как родные... Даже ты, - добавила она, с укором взглянув на узника. - К тому же я знаю, что ты не убивал мою сестру.

- Неужели? А кто? – удивленный её неожиданной проницательностью поинтересовался Галл.

- Сабина сама себя убила.

- Вы, верно, были не слишком дружны, - усмехнулся разочарованный Валерий, снова принимаясь за обед.

- Причем здесь это, - отмахнулась она. - Просто Пантия, заколов её твоим мечом, лишь исполнила её собственную волю.

- Подожди-ка! - Валерий поставил открытую амфору на пол, забыв про обед. - Это она сама тебе так сказала?! – чистосердечное признание в совершенном преступлении было не в повадках Пантии, насколько он её знал.

- Нет. После того, как… - она запнулась, - как я стала исповедницей, я не видела Пантию и не говорила с ней, я вообще мало с кем говорила - Биррена, да лекарь.

- Тогда откуда ты знаешь?

- Просто знаю, - отрезала Лидия.

Галл, забыв про смех и досаду, уставился на эту чудесную девушку так, словно впервые увидел: она говорила о том, чего не могла видеть и знать, но откуда-то все знала, словно сама незримо присутствовала на месте преступления.

– Я же говорю, ты из бессмертных созданий, – убежденно и серьезно проговорил он, помолчав.

- Клянусь, я так же смертна, как прочие александрийки, - смеясь, отвечала Лидия. - И если бы не лекарское искусство почтенного Ктесия, ты бы в этом убедился, равно как и все остальные.

- Не говори, - убежденно покачал головой Валерий, тут же находя все новые подтверждения для своей догадки. - Если бы ты была смертная, ты не отважилась бы в одиночку бросить вызов толпе людей, которые тебя ненавидят. Но ты совсем не боишься ни смерти, ни смертных. Ты отважна, справедлива и всеведуща, словно сама богиня.

- Ты и прав, и нет, но сейчас не будем об этом, не место и не время, - так же перестав усмехаться, серьезно отвечала она. - Вот скажи, разве ты сам боялся отправляться на войну? Ты всем девушкам отказываешь в смелости, или только меня считал размазней?

- О чем ты, это совсем другое дело…

- То же самое. Это моя война, наша. И мы её выиграли, мы победили!

- Вы это кто?

- Мы - Христовы воины. Мы – защитники христианской веры.

- Одна против толпы - это верное самоубийство. Для простого смертного, разумеется.

- Они убедились, что я, истинно верующая - одна сильнее всех их, еретиков, сколько бы их ни вышло против меня. Будут знать теперь, что Господь со мной, а не с ними… А ты будь добр, не смотри на меня так, иначе я подумаю, что ты снова спутал меня с Сабиной, - с досадой добавила она.

- Да разве возможно вас спутать? Вы так же различны между собой, как солнце и луна, - задумчиво отозвался Валерий. – Послушай, исповедница, обрати меня в свою веру! – движимый словно внезапным озарением проговорил он.

- Что? – Лидия даже подумала, что ослышалась. Как это ей удалось – вот так, вдруг, наставить грешника и язычника на путь истины. А ведь даже его родной матери доселе это было не по силам.

- Мне скоро умирать - убийство карается казнью, а доказательств моей невиновности нет. И я хочу умереть христианином… - она смотрела все с таким же недоумением, вынуждая его говорить всё без утайки, но отступать уже было некуда, - понимаешь, я всегда боялся публичной смерти, даже из-за этого ушел из колесничих – умереть на потеху толпы, развлекать своей смертью досужих зевак - что может быть позорнее! Пойми, мне очень нужна сейчас твоя вера и сила духа! Твой Бог наделяет вас всем этим, делает вас равными бессмертным, и я тоже должен стать одним из вас…

- Валерий, я не могу совершать таинства, я не могу покрестить тебя, - испуганно проговорила она.

- Ну тогда хотя бы благослови, на честную смерть, - преклонив колено, он склонил голову.

Лидия, искренне желая помочь ему, положила руку на склоненную голову нехристя, отрекающегося от тьмы:

- Я благословляю тебя… на жизнь!

- Спасибо, исповедница, - тихо произнес Валерий, почувствовав, что мучивший его в последние дни постыдный страх перед публичной казнью отступил. Это было чудо – и это она его совершила.

Движимый благодарностью и восхищением, он поцеловал её руку, как всегда делал в храме Исиды, молясь великой богине.

- Храни тебя Господь! – с чувством прошептала Лидия.

***

Вопреки заведенному в Александрии обычаю судебный процесс был перенесен из юридической коллегии во дворец. Префект, хотя и являл собой высшую судебную власть в городе, однако, как правило, ведение тяжб обходилось без его личного присутствия - Аттал не имел ни времени, ни желания вникать в мелочные судебные разборки между горожанами, обходясь лишь поверхностным ознакомлением и подписью готового решения, вынесенного судебной комиссией во главе с почтеннейшим Камиллом. И лишь наиболее значимые и громкие уголовные дела проводились под председательством самого наместника. А раз дело Валерия Галла разбиралось во дворце, то для каждого, от главного судьи до последнего писца, было ясно, что это дело, - оно и вполне предсказуемо, - было признано самим гегемоном и значительным, и громким.

Так как Валерий в ходе дознания не был с позором изгнан из армии, ни лишен звания и должности, то он обязан был прибыть на суд в полном обмундировании, но при этом без оружия, в чем состояло дополнительное унижение преступника. Проходя по дворцовой площади мимо довольно многочисленной толпы горожан, явно выражавших ему свою поддержку и дружно скандировавших о его невиновности, Галл несколько приободрился, однако оказавшись в приемной и встретившись лицом к лицу с грозным, как сам громовержец, Атталом ясно понял, что наместник возымел непреклонное намерение уничтожить изменника.

Для Галла только оставалось загадкой, что же помешало префекту, при столь ожесточенно-непреклонном расположении духа, давно отомстить ему, не дожидаясь процесса? Зная Аттала, Валерий ни на миг не сомневался, что будь на то воля префекта, то он, Галл, осмелившийся открыто оскорбить гегемона, поступившись его приказом, не только был бы сразу изгнан из командиров когорт ночной стражи и из армии, лишен всех своих наград и ввергнут в самое позорное ничтожество, но и, вероятнее всего, не дожил бы до суда. Что-то тут не сходилось и, похоже, Садик, решивший стать его защитником, во многом оказался прав, все-таки неспроста он слыл самым успешным адвокатом в городе.

Судебный магистрат зачел обвинение: Галлу вменялось в вину похищение из лупанария женщины по имени Сабина, дочери покойного городского куриала, и её последующее убийство.

- Валерий Галл, признаешь ли ты себя виновным в этих преступлениях?

Валерий считал себя виновным в нарушении воинской присяги, но этого преступления ему как раз никто не вменял. А более всего он