- Господин Бомбардир, поручик Комендантского полка, Гермоген Веселов для службы при твоей особе прибыл! - бодро отрапортовал Гермоген.
- А где же твоё, рад стараться? Позабыл что ли? - было видно, царь Пётр пребывает в благодушном настроении. Впрочем, оно в один момент может смениться на настроение гневное.
- Никак нет, не забыл! - рявкнул, но не так громко как вчера Гермоген.
- Хорошо, что не забыл. Видать думая о чём-то сказал Пётр. - Иди вон в ту комнату. Сиди и жди. Понадобишься, позову.
Да уж, не так себе представлял службу при государе Гермоген. Он думал, вернее, мечтал, что ему сразу же предстоит куда-то мчаться, сражаться с разобйниками а то и со шведюками или туркоманами, и всё для того чтобы выполнить приказ государя, Петра Алексеевича. На деле всё оказалось совсем не так.
***
Поемщение, на котрое Гермогену указал царь Пётр оказалась весьма скромной как по своему убранству, так и вообще. В три окна. У стены стол за которым сидит муж в гражданском платье, не иначе секретарь. Тоже у стены, в углу, ещё три стола. Один стол весь завален бумагами, а за двумя же столами склонившись сидели, сразу видно, писари, и поскрипывали перьями. А в проёме между окнами, на стульях, в позах томления но годовности сию секунду вскочить сидели два гвардейских офицера в чине майора. Это, как догадался Гермоген, тоже личные порученцы государя.
«Ишь ты, гвардия. - с завистью посмотрел на офицеров Гермоген. - А он поручик, и то если по кавалерийскому, а так, лейтенант. А что если государь и его, Гермогена, зачислит в гвардию и произведёт в майоры. - от этой мысли Гермоген даже чутка вспотел».
- Садись. - вполне приветливо показал на стул рядом с собой один из майоров. - Новый порученец? - Гермоген кивнут в ответ головой.
- Тогда привыкай помаленьку. - вступил в разговор второй майор. - Сегодня, можно сказать, праздник, государь у себя в кабинете работает. Обычно же на месте не сидит: то там, а через час уже в другом месте. А ты обязан неотлучно быть при нём, при государе, мало ли как понадобишься. Садись, отдыхай. Даст бог, сегодня без беготни обойдётся.
***
Со скрипом, характерным для ржавого велосипеда, рабочий день Володьки подошёл к концу. Разумеется настроение не улучшилось, а чего вы хотели? Так самая женщина так и продолжала стоять перед его глазами. И, знаете, почитай с ужасом Володька думал о том, что совсем скоро приедет, войдёт в свою холостяцкую квартиру и останется один на один с сами собой и той самой женщиной, из прошлого. В его голове даже промелькнула малодушная мысль: взять да и напиться до чёртиков. Но Володька, честь ему и хвала, не поддался панике в виде пьянства, да и вообще, он был равнодушен к алкоголю.
Тут же пришла вторая спасительная мысль: надо на ком-нибудь зло срвать, так сказать, облегчить душу. А на ком лучше всего можно сорвать зло? Разумеется на Веронике, лучше не придумаешь. Но Вероника куда-то запропастилась. Не иначе почувствовала, а может и знала, ведьма всё-таки, для чего она понадобилась Володьке. Короче, пришлось Володьке ехать домой с женщиной из старины перед глазами и не выговоренным, ради облегчения души, перед Вероникой.
***
И правда, первый день службы при государе прошёл у Гермогена в виде сиденья на стуле. Его коллеги по службе, те самые майоры, вдруг совершенно перестали обращать на Гермогена хоть какое-то внимание. Сгачала они просто болтали, а потом принялись играть в шашаки, кстати, игру весьма приветствуемую государем, Петром Алексеевичем. Они играли в шашки до самого вечера, а Гермоген сидел и молчал, заняться ему было совершенно нечем. Единственное, что развлекало его были мысли о вечернем визите к майорше, Марии. Сегодня он решил не отказываться от ужина. Поужинает для начала, а дальше видно будет. Может и сегодня будет сумасшедший вист, а может и не будет. Посмотрим.
***
Не случилось в этот день у Гермогена виста, ни сумасшедшего, ни самого завалящего. Едва денщик Федька, разумеется уже пьяный, а судя по запаху изо рта напившийся какой-то невообразимой дряни, стянул с барина сапоги, как в комнату ворвался гренадёр и от имени государя приказал Гермогену проследовать к месту службы.
Ничего не поделаешь, пришлось, к великому неудовольствию денщика Фёдора по-новой одевать сапоги, благо были запасные, и следовать пред государевы очи.
- Что, не успел поступить на службу уже блуд чешешь? - встретил Гермогена царь Пётр.
Настроение у государя было таким, смотреть страшно. Он разве что не рычал что твой дикий зверь, но своей знаменитой палкой на Гермогена всё-таки замахнулся.
- Никак неможно, господин Бомбандир! - внутренне холодея от вполне вероятных последствий применения палки прокричал Гермоген. - Только зашёл домой, как твой посланец с повелением. Я переобулся и к твоему величеству.
- У тебя здесь дом? - как-то подозрительно спросил царь Пётр, тем не менее гнев в его речах стал потише.
- Это не мой, господин Бомбардир! - внутренне чуть ли не ликуя от миновавшего царского гнева уже в своей манере отрапортовал Гермоген. - Дом сей, он сразу за Петропавловской фортецией, батюшка строил. Как ты повелел построить здесь град прекрасный, так он почти сразу дом-то и сработал.
- Да. Помю, помню. - совсем уже спокойным тоном пробормотал царь Пётр. - Службу потребно справить.
- Рад стараться, господин Бомбардир! - на этот раз Гермоген оглушительно рявкнул. - Повелевай!
- Тьфу ты. Заставь дурака… - как бы в досаде проговорил царь Пётр, тем не менее улыбнулся ответу Гермогена.
***
И закружила Гермогена служба государева как тот самый вист, разве что не в постели и без Марии, а в одиноком одиночестве. То что это одиночество будет недолгим Гермоген нисколько не сомневался, не дурак же, в конце-то концов.
Для начала понесло его по российским дорогам да буеракам куда-то под Новгород, в родовое имение знатного боярина по фамилии Асташнов.
По приказу князя-кесаря Фёдора Юрьевича Ромодановского в имение к боярину был снаряжена приказная команда с тем, чтобы отправить боярина Асташнова в ссылку, куда-то под Архангельск. Осерчал на боярина царь, а раз осерчал, пжалте. Езжай боярин знатный и родовитый под Архангельск зимними сполохами любоваться.
Чем так провинился тот боярин господин Бомбардир Гермогену разумеется не сказал. А Гермогену, если по правде, было всё равно чем он провинился. Виноват, получай. Если бы государь приказал Гермогену срубить тому боярину бошку, рука поручика не дронула бы. Сами знаете, служба, а государева в особенности, она к размышлениями не располагает. Она любит строгость и дисциплину. Если же начать размышлять, до вольнодумства можно доразмышляться. Но с Гермогеном на этот счёт было всё нормально. Он предпочитал исполнять приказы и государевы повеления, нежели чем сидя и ковыряя пальцем в носу изображать мыслительные парадизы.
***
Царь Пётр повелел Гермогену догнать приказную команду князя-кесаря и следуя вместе с ними быть при отправке в ссылку боярина Асташнова как бы ушами и глазами самого государя.
Сразу же после разговора с государем, в сопровождении двух верховых калмыков (неужели бывают не верховые калмыки?), Гермоген отправился в путь, догонять пприказную команду. Может быть Гермогена и смущали непроглядная ночь и незнакомая дорога, да разве скажешь. Самое главное, она нисколько не смущала царя Петра, а значит и Гермогена не должна была смущать. А она и не смущала, не до неё было. Сейчас Гермогена раздирало желание выполнить царский приказ самым наилучшим образом. Почему? А потому что вот он, карьерный парадиз.
***
Только выбравшись из города Гермоген понял как ему повезло. В это время года в стольном граде, Санкт-Петербурге, и в его окрестностях ночью было почти также светло как и днём. Как с этим обстояло дело близ Новгорода Гермоген не знал, а потому был уверен, также.
Сзади и чуть по бокам за Гермогеном следовали калмыки, те самые. Ещё во время службы в позабытом всеми полку, да ещё в далёкой местности Гермогену приходилось несколько раз видеть, и даже иметь дело, с точно такими же инородцами.
Это был не иначе как подарок, царский подарок. Калмыки, они хоть и молчаливые все, а потому что по нашему говорить не умеют, зато охранники, лучше не придумаешь. Им бошку кому-то отсечь или кишки выпустить, что православному за ухом почесаться. Времена были тревожные, на дорогах даже днём пошаливали, а тут ночь, хоть и светлая а всё равно ночь.
***
Но Гермоген ошибался. Впрочем, на этот счёт ошибаются все мужчины, не только Гермоген. Дело в том, что начиная со вчерашнего вечера господин поручик, Гермоген Веселов, поимел весьма и весьма мощную защиту в лице майорши, Марии Заиграевой.
В отличии от примитивного устройства мужской души душа женщины устроена, ой куда как сложнее. Вчера Гермоген стал для госпожи Заиграевой её мужчиной. Её, и больше ничьим! Уже вчерашним вечером, не говоря уже о вечере сегодняшнем он безраздельно принадлежал ей и только ей.
***
Начиная с обеда дня сегодняшнего, сразу после пробуждения, майорша Заиграева развила бурную деятельность. Перво-наперво, прислуга чуть ли не падала от усердия, она, руками прислуги, при помощи слов, которые благородным дамам произносить не след, устроила генеральную уборку в своём доме.
Затем, когда генеральная уборка была закончена, майорша Заиграева, изрядно устав от той самой уборки, отправилась в баню. Вернувшись вся румяная и распаренная, она, призвав пред свои очи кухарку, наверное с полчаса давала ей указания насчёт ужина, ну, что и как нужно приготовить. Стоит сказать, что кухарка ушла от барыни в полуобморочном состоянии, на ставших ватными ногах.
Часам к пяти, разрядившись в пух и прах, майорша принялась дожидаться друга средешного, своего мужчину — Гермогена. Сегодня она решительно не хотела быть дурой. Вист вистом, это дело такое, хоть и нужное, но понятное, майорша решила оставить Гермогена у себя на ночь. Она не представляла как она это будет делать, что она будет делать если Гермоген начнёт отказываться. Для неё главным было — она решила, остальное всё мелочи.
Сначала просто ждала. Где-то через час про себя начала материть Гермогенову службу. Ещё где-то через час матерным комментариям, уже в голос, подверглись сначала служба эта, будь она неладна, вместе с Гермогеном. Ещё где-то через час к осуждаемым неблагородными словами присоединился, да простится даме даже такая скверна, присоединился сам государь, Пётр Алексеевич.
Часам к десяти вечера майорша, Мария Заиграева, ненавидела Гермогена и его службу лютой ненавистью, и придумывала страшные кары, которыми она ему отомстит. Ну а к полуночи, самое ведьминское время, майорша, Мария Заиграева, ненавидела весь мир, включая государя, и грозилась отомстить всем подряд. Каким образом она будет мстить майорша не знала. Придумать же самую месть ей было некогда, занята была. Майорша, мадам Заиграева рыдала в голос.
