Некоторые люди говорят, что утро не бывает добрым. Наверное так говорят те, кто просыпается в районе обеда, для них утра не бывает вообще.
Кстати о «вообще». Вообще деревни и эта деревня, в частности, просыпаются очень рано. Это вам не город какой–то, это деревня, а в ней будильниками петухи работают, это птицы такие, если кто не знает. Для того, чтобы работать будильниками им достаточно наличия кур, или курей – кому как нравится, а что поесть–поклевать, они и сами найдут если что.
Ну вот, например, почти в каждом городе есть ночные клубы. Мне один мужик рассказывал, кстати сугубо деревенский житель. Он прослышав про эти самые ночные клубы справедливо решил, что теперь они все такие, просто название слегка поменяли. А у них в деревне как раз был клуб, правда старый, но был. Вот он где–то ближе к полуночи и отправился туда, а чтобы не скучно было прихватил с собой. Ну пришёл, клуб как клуб, что днём что ночью, только видно хуже, потому что темно. Постоял, посмотрел, даже постучал в дверь на всякий случай, а ответ, как в песне… Ну и что, пришлось на улице без музыки и в одиночку, хорошо хоть стакан догадался с собой прихватить. Может быть этим и отличается город от деревни, как знать.
А вообще–то деревня отличается от города тем, что ночью она спит, спит как сама деревня, так и ее жители. Первой ложится спать домашняя живность, наетая, напитая перед сном, оттого с удовольствием и без скандала промеж собой засыпающая. Вот ведь что интересно, это так, к слову пришлось, при всей своей любви к пище не духовной и регулярным её употреблением перед сном никто из домашних животных не боится поправится, да и не особо–то и поправляется. Ну разве что поросята, впрочем, они хоть и поправляются, но не боятся этого, просто профессия у них такая – лопать, да сало нагуливать. А все остальные так и не очень чтобы.
Это я к тому, что некий человек сиднем сидит на диете, после шести не ест ничего, а его все равно прёт и прёт, в ширину. Вот интересно, а почему в высоту не прёт? Наверное для того, чтобы это понять надо приехать в деревню и понаблюдать хотя бы за той же коровой. Вот корова, с раннего утра и до позднего вечера только и делает что ест и ест. Ну и что, что она не ест колбасу и конфеты с печеньями, она траву ест, зато много и однако не поправляется. Ходит по лужайке, пасётся. Полежит, попережёвывает и опять пошла травку щипать, одним словом, движется мало, а не толстеет. Наверное всё дело в том, что мало кто видел психующую корову, а если и видел, то сколько раз? Это не потому, что она по природе своей вся такая флегматичная и спокойная, а потому что в деревне живет.
После просмотра интересных и не очень кинофильмов и всяких там телепередач ложатся спать и её основные жители – люди. Потому что дел за день, даже если особо ничего особо и не делать, переделано много. А назавтра опять предстоят дела, которым нет ни числа, ни счёту.
Последними в деревне наверное засыпают собаки. Но они сначала проводят что–то наподобие переклички между собой а может быть о проделанной работе за день друг перед другом отчитываются. А может быть есть промеж них кто–то старший и они ему докладывают. Потом все вместе, наверное, это обсуждают и обговаривают планы на завтра.
Этак залает одна собака, а вслед ей другая, и так покуда все не примут участие в «беседе». После этого затишье, гавкнула какая–то одна, но никто не поддержал. Может быть «решающее слово высказала», а может какую–нибудь глупость сморозила. Опять где–то залаял некий Шарик и всё началось по новой, все, неизвестно, поддержали или опровергли сказанное, но в разговоре поучаствовали. Но затихают и они, предпочитая радости общения, свои, собачьи сны. И лишь одинокий, а от того наверное и громко урчащий автомобиль изредка нарушит мирный покой спящей деревни. Никаких тебе пьяных компаний, кричащих и горланящих песни, проституток, пытающихся своей якобы красотой достучатся до сердец прохожих и проезжих, полицейских в машинах и без, следящих за тем чтобы вся эта публика не слишком уж буянила и хулиганила.
Неважно, как ведет себя в деревне ночью время: бежит, течет или вообще ползёт по–пластунски, но наступает момент, когда надо потихоньку–полегоньку просыпаться. Первыми, по неизвестной причине, это делают петухи. Может быть потому, что будильник в них «не выключается», а может бы потому, что все как один вредные такие, что еще задолго до зари начинают кричать–кукарекать. А может и правда то, что они нечистую силу так пугают? Хотя с другой стороны, если бы они её на самом деле пугали и отгоняли, то орали бы всю ночь напролёт, с вечера. А так получается, что петухи с нечистой силой за одно. Предупреждают, мол, скоро солнышко выглянет, выше время вышло, одним словом, на шухере стоят.
Чуть засветлело на востоке и просыпаются: цыпочки, ути–ути, октябренковы собраться и сам Октябренок. Просыпаются обитатели деревенских сараюшек и дворов. Им предстоит очередной день до краев наполненный смыслом, в смысле найти что–нибудь съедобное и слопать, или склевать. Всё это помимо того что хозяева дадут, а то что дадут, так это обязательно.
Дядя Саша проснулся легко, впрочем он всегда просыпался легко, без липкой сонливости и как следствие разных нехороших мыслей по поводу жизни вообще. Сходив «до витру», как ни крути, а это первое дело из ежедневного перечня дел и делишек. Затем, в это конечно можно не верить и списать на то что я вру, дядя Саша сделал зарядку, которую делал каждое утро на протяжении многих лет. Оно конечно звучит неправдоподобно, потому как даже в городах с их продвинутым уровнем жизни зарядка явление не то чтобы архаичное или непопулярное, а просто редко встречающееся. Чего уж там говорить о какой–то деревне где, как думают, а иногда даже и вслух говорят, некоторые с ног до головы городские жители, мол, жители деревень, до сих пор уверены, что стиральная машина, это разновидность телевизора такая. И тем не менее дядя Саша зарядку делал, не какую–нибудь там сложную, а вполне обычную, состоящую из гимнастических упражнений известных практически всем без исключения наверное оттого и редко используемых, мол, а зачем, и так известно, что это такое, а потому одного знания о них для сохранения жизненного тонуса и хорошей физической формы вполне достаточно.
Когда с «отголосками большого спорта» было покончено, дядя Саша занялся тем, чем занимался каждый день, не смотря на погоду и вообще ни на что принялся кормить домашнюю живность. Первыми, так сказать, в очереди за завтраком были куры, они всегда были первыми, неверное потому что быстро бегали. Большого внимания к себе куры не требовали, достаточно было насыпать им зерна или той же ячневой крупы, налить в старенькую миску водички и дело сделано, куры народ неприхотливый да и было их всего–то с десяток.
Несколько сложнее обстояло дело с Октябренком, но процедура была отработана и доведена до автоматизма и особых затруднений тоже не вызывала. Заранее сваренную картошку надо было залить водой, добавить комбикорм, растолочь–перемешать всё это и поросячий завтрак готов. Единственное отличие было в том, что количество этого «завтрака» было весьма внушительным – целый тазик. Но учитывая образ жизни Октябренка и его дальнейшую судьбу, вполне оправданным и нареканий не вызывало. Ну и по остаточному принципу, остаточному не потому что досталось то, что осталось, а потому что он всегда последний в этой очереди, был накормлен Ботаник. Ботаник был существом неприхотливым, похрумкал тем же комбикормом, попил водички и остался вполне доволен. Впереди был целый день, а травы вокруг видимо–невидимо, да и столь любимые газеты попадаются довольно–таки часто. Покончив с кормлением, или как это можно назвать правильно по животноводческой науке, дядя Саша отправился сам позавтракать: чаю попить, поесть чего–нибудь.
***
А вот с этого момента надо бы поподробнее, но я даже не знаю как и подступиться. При всей своей буйной фантазии и способности врать практически на любую тему представшая перед дядей Сашей картина выглядела, даже не знаю как она выглядела. А уж что в этот момент почувствовал дядя Саша, он сам объяснить так и не смог.
На противене, вместо оставленного с вечера и накрытого салфеткой каравая, лежало что–то непонятное и на каравай совсем непохожее. Было такое впечатление, что каравай ни с того, ни с сего вдруг вырос, а вернее будет сказать, изменил форму, превратившись в нечто напоминающее мячик.
Дядя Саша снял салфетку и увидел в общем–то тот же каравай, только идеально круглой формы, размером с небольшую дыню. Непонятным было только то, как он сюда попал или же, как сумел из обычного каравая превратиться в этакий футбольный мячик? То что это могло быть чьей–то шуткой, ну хотя бы того же Ванюни, говоря казенным языком, не выдерживало никакой критики. Да и не заходил вчера Ванюня в дом, а кроме него у дяди Саши из гостей вчера вообще никого не было. Да это надо ещё умудриться, испечь хлеб такой формы! Вряд ли тесто смогло бы сохраниться в виде шара и не растечься, ну разве что–то круглое тестом обмазать и запечь или же существуют какие–то сверхзасекреченные дрожжи, вот их и сыпанули. Да, но пирожки-то получились вполне нормальными, такими какими им и положено быть. Дядя Саша посмотрел на лежащие рядом пирожки, пирожки как пирожки, ничего необычного. По цвету они были одинаковыми с «шаром», да и с чего им отличаться, если были сделаны из одного теста? Значит и по вкусу не должны отличаться, ну разве что без начинки. Стоп! Самогонка! Вчера дядя Саша, по совету Ванюни, добавил в тесто немного самогонки. Добавил так, не то чтобы для вкуса, а скорее всего смеха ради. Наверное самогонка и сработала, да ещё как сработала!
Познавшие на собственном опыте мужики, нет, не Ванюня, рассказывали как выглядит и как происходит белая горячка, поэтому что это такое дядя Саша себе более–менее представлял, хоть на себе никогда и не испытывал. Дядя Саша был человеком не робкого десятка, но о чае и хлебе с маслом забыл напрочь.
«Наверное так выглядит белая горячка помноженная на старческий маразм. – подумал дядя Саша, тем более что возраст позволял сделать такое предположение, а другие причины появления наблюдаемого им каравая в виде шара в голову почему–то не приходили».
– Никакая я не белая горячка и не маразм какой–то. – слегка мультяшный голос исходил из шарокаравая, а на дядю Сашу смотрели два, как бусинки, глаза. Рот тоже был и какой–то не настоящий, а как бы приклееный.
– Ты что же, мало того что говорить умеешь, ещё и мысли мои читаешь? – уже ничему не удивляясь спросил дядя Саша.
– Что тут такого? Вон, твой Ботаник говорить умеет, а я чем хуже? А мысли твои я слышу только тогда, когда ты обо мне думаешь, а больше никак.
– А тогда Ботаника откуда знаешь?
– В окно увидел, когда ты ему поесть давал.
– А сам–то чем питаешься, вернее, питаться будешь?
– Ничем. Да оно мне и ни к чему, я же сам целиком из еды состою. Надеюсь, дядь Саш, ты меня съесть не собираешься?
– Да какой там съесть. Наверное надо будет на телевидение позвонить, чтобы фильм про тебя сняли и показали по всем каналам, во шума да крика то буде! Или за деньги показывать, денег
