как апельсин. Проснувшись на досках, заменявших кровать, не помнил батюшка, когда лег и почему разделся догола.
Посреди бытовки стояла на коленях обнаженная женщина. Зверского вида мужик таскал ее за волосы. Еще несколько кошмарных лиц сгрудилось за спиной разгневанного мужа.
Это был муж, по крайней мере, так выходило из его рта, вместе с проклятиями и угрозами в адрес молившей о пощаде жены.
Похоже, всё началось, только что. Злобные лица бросились на отца Геннадия, наваливаясь плашмя. Наверное, в пику его сопротивлению, о котором он не успел и помыслить.
Очевидное положение складывалось в чудовищный факт. Сквозь отвратительное самочувствие и насилие батюшка задавался вопросом о том, как такое могло произойти.
Неужели он действительно пал? Нет, он не мог, он строго соблюдал данный Богу обет, избегал не то чтобы заглядываться, даже смотреть на женщин. Давалось это нелегко, но почти стало привычкой.
Доходило и до бессонницы. Если бы не молитвенное правило и бесчисленные поклоны, отбиваемые по ночам, то вряд ли бы он устоял перед искушением.
Изредка житейское море будоражили алкогольные шторма, но чтобы прелюбодействовать в беспамятстве, эдакого еще не бывало. Не поверил он, что опустился и сейчас.
Пока ему давили на горло и опутывали ноги простыней, силился отец Геннадий, хоть что-нибудь вспомнить. Сколько же они выпили? Много…
И тут потоком эпизодических картин в ум ворвалось вчерашнее…
Женщины появились уже в темноте. Когда вдосталь нарыбачившись и наговорившись мужчины заскучали. На КПП был телефон, и кто-то кому-то позвонил. И они прибыли, раззадорив мужской энтузиазм.
Лично начальник парашкинской милиции привез двух подержанного вида бабенок. Рыбное место буквально взбурлило похотливыми ухаживаниями за еще вполне привлекательными особами.
Поддержав компанию, распитием беленькой, главный милиционер укатил, увезя с собой и одну из женщин. Оставшаяся расположилась в вагончике, куда поочередно стал забрасывать снасти весь мужеский пол.
Вспомнил отец Геннадий, как шутили рыбаки, когда подошла его, якобы, очередь. Не хочешь огурчик помариновать?! Ты хоть и батюшка, но молодой ведь мужик, как без баб-то обходишься? Противоестественно, мол, воздерживаться. Или ты из этих?! Ха Ха Ха!
Отнекивался он, лишь до тех пор, пока пьяная нимфа в рыбацких сапогах, в бушлате едва прикрывавшем ее наготу ни выползла из своего прибежища, мол, кончились что ли желающие или ослабли от водки?
Сдобными белыми булками плюхнулась к нему на колени, мол, не припомню, чтобы этот волосатенький любил меня. Она мусолила его ухо, лезла в штаны. Прилюдно это больше смущало, чем возбуждало. Потребовала от него брудершафт и целование в засос. Закусывать водку поцелуем он не пробовал, даже в юности.
Но, не смотря ни на что была в ней изюминка - смесь озорства и нежности в блестевших глазах и упрямых руках. В конце концов, ее сравнимая с жаждой потребность возбудила в нем жалость к себе. Почему он должен отказываться от жизни? Кому это нужно? Это же и впрямь ненормально!
Потом уже, на деревянном ложе, кураж настойчивости обуял и его. В любви признавался. Жениться хотел. С лукавством ребячливым возражала она, что замужем и трое детей. А он всё не унимался, обещал искренне, что и деток усыновит. И смеялись они счастливые, и любили с темпераментной благодарностью. Как отключились, не помнил он, хоть убей…
Странно, что не проступок ранил его душу, а воспоминание о нем. Всплывшие образы сокрушили душу и ослабили плоть. Не усомнился он в своей памяти. Но так ли всё было на самом деле? Он ли это был? А может это какой-нибудь Иван живущий в его теле…
Однако чувство вины вязало прочнее, чем руки людей. Собственная совесть говорила ему, что он виновен, виновен уже в том, что находится здесь.
Поддавшись страстям, получил он заслуженную расплату. Это и есть Высший Суд, совпавший с его личным. Почему такой строгий, да потому что со священника двойной спрос. Думал он, что выпавшая на его долю мука это искупление…
Его избили, обрезали волосы и бороду, бросили в багажник машины и куда-то повезли…
Он успел задремать. Полусонного шмякнули об землю, как труп. Развязали. Швырнули в лицо каким-то шмотьем. Убирайся отсюда, не нужен нам такой поп.
Он, было, заикнулся, что в молебном доме остались вещи и документы, забрать бы…
А вот с этим, дескать, облом, всё сгорело. Скажи спасибо, что самого не убили. Иди отсюда совсем и как есть. Тебе в ту сторону...
Надпись на приграничной стеле издевательски гласила "Доброго пути". А может это и есть его путь к Господу – отказ от всего земного, даже от служения Ему? Быть, просто быть - никем и ничем…
С разбитыми губами, с заплывшим глазом, с прической а-ля пес в лишаях, напоминал он, то ли сумасшедшего, то ли юродивого...
Последнее, что услышали от бывшего батюшки рассаживавшиеся по машинам мужики, были не ругательства им в спины и не мольбы о прощении, человек, как бы, между прочим, заметил, что нет Бога на этой земле и поэтому она проклята.
Твоего точно нет и не было никогда. Стоявший на обочине бомж так и не понял, кто это сказал, кто-то из только что уехавших или он сам…
Никогда прежде я не видал в Парашкино столько машин, тем более возле кладбища. Ну, точно, всё село съехалось на обещанный администрацией праздник. Обещано было, что в честь Пасхи и окончания Великого поста (интересно, соблюдал ли его кто-нибудь) напоят и накормят всех желающих БЕСПЛАТНО. Кто же откажется от такой халявы! И, конечно же, спасибо нашим остроумным спонсорам - директору ООО «Новая жизнь» и иже с ним.
Собственно сам праздник проходил за кладбищем, в бывшем колхозном саду. Сад лет пятнадцать стоял заброшенным, часть деревьев погибла, однако место с точки зрения отдыха стало излюбленным для селян. Частенько там проводились различные мероприятия, в том числе спортивные, а уж про пикники отдельных граждан не стоит и говорить. А что, очень удобно, считай сразу за селом вполне себе природа и уединение!
Мы с Ванькой решили начать с пивка, купленного в магазине. Восседая на бревнах у крайнего дома, потягивая из бутылок, наблюдали за людьми, чинно перетекавшими с кладбища в сад. Мы не захотели идти на кладбище, считая, что навещать умерших нужно не по каким-то числам, а когда захочется. К тому же, слышал я, что конкретно на Пасху нельзя ходить на могилки. Вроде бы у мертвых в этот день своя Пасха, а живые только мешают.
Пиво закончилось, денег у нас больше не было и мы поперлись в общество напрямую, то есть наискосок через пустырь заставленный личным транспортом. Надо сказать, долго мы шли, с остановками у отдельных автомобилей привлекших наше внимание. Пока дошли, наверно пол праздника прошло. Когда народ с криками стал выбегать из-за деревьев, мы оказались как раз между кладбищем и садом.
Такого животного ужаса мне еще не доводилось встречать. Он мгновенно передавался от одного к другому при виде испуганного лица. Что могло произойти под воздействием прямых солнечных лучей, что так напугало всех? Ошарашенные мы вертели головами в окружающей плоскости и не двигались с места. Ясно, что кто-то на кого-то напал. Но кто и почему? Террористы? В далекой от горячих точек местности, как-то не верилось в вооруженное нападение.
И всё-таки, люди реально убегали, как от смерти. А из того, что они кричали, выходило нечто абсолютно неправдоподобное. Типа Дмитрий Дмитриевич и вся наша администрация, в купе с милицией превратились в разъяренных животных. Эти звери, якобы, напали на людей с целью сожрать.
И, конечно же, мы с Ванькой достоялись, что бежать стало некуда. Каждому, в обезумевшей от страха толпе, почему-то обязательно надо было найти своё авто и уехать на нем. Из-за этого на пустыре вспучивались заторы и пробки. Импровизированная стоянка превратилась в орущесигналящее месиво из плоти и железа. Броситься в это тесто значило, либо застрять в нем, либо стать жертвой паникующих людей, которые, если не затопчут, так задавят.
Пуститься вдоль кладбища в другую сторону, означало удалиться от жилья, чего делать так же не хотелось. Мысль о доме казалась оптимальной. В лесу, в овраге нету каменных стен. Оставалась одна дорога – прямиком через кладбище, в село, домой, запереться на ключ, забраться в шкаф, залезть под кровать, взять в руки нож или топор. Но мы всё еще сомневались и медлили…
И тут появились оборотни, по другому не назовешь. Это были существа с телом человека и головой зверя. Волки или собаки, а может специально выведенные гибриды. Кто в милицейской форме, кто в белых рубашках и галстуках, по всему видать, служебная бюрократия. Передвигались они как люди, но вели себя как хищники. Кстати эти их звериные головы были намного крупнее, чем у настоящих зверюшок.
Догоняя, они сбивали с ног. Отрывали руки и головы. Упивались фонтанирующей кровью. Полузвериными конечностями вспарывали грудные клетки, переламывая ребра, будто палочки. Погружая морды в развороченные, еще дергающиеся тела, с жадностью выедали горячие внутренности. От крика их жертв подступало безумие. От их звериного рыка останавливалось сердце...
Последним из сада выбежало совсем нечто с бычьей головой, с клыками, торчавшими из коровьей пасти, словно красные сосульки. Направляясь в гущу народа, оно угрожающе ревело. Его одежда пропиталась кровью, впрочем, как и у остальных тварей. Голова Минотавра была огромной. Понятно кто это. Интересно, в кого превратилась его жена? Мое любопытство прервал Ванек, дергая за рукав, мол, давай уже, валим отсюда, через кладбище, так через кладбище!
Вломившись на кладбище, неожиданно для себя мы попали в ловушку, врезались в спины других беглецов, плотной кучкой пятившихся к сплошному с этой стороны забору. В совершенно потусторонней тишине из могил вылезали мертвецы. Слышался лишь шорох раскапываемой земли и слабый треск гнилых гробов. Все присутствующие здесь живые не дышали и будто попроглатывали языки.
Мертвецы явно не торопились. И действительно, куда им спешить? Они словно наслаждались возможностью подвигаться и никак не реагировали на нас. Может просто приходили в себя после долгой спячки. Не знаю, на что мы надеялись, продолжая медленно пятиться, вместо того чтобы дать дёру со всех ног. Или это такой вид ступора, когда не веришь в очевидное и надеешься на что непонятно.
Знакомый старичок обернулся, узнав меня, округлил глаза. Попробовал сказать, но поперхнулся. Что-то он сглотнул, затем вздохнул и наконец заговорил. Вернее быстро-быстро с оглядкой на меня зашептал. Ему непременно нужно было с кем-нибудь поделиться. От него-то я узнал начало истории...
А начиналось всё прекрасней некуда. Свежая травка. Молоденькие листочки. Столы рядами. На столах выпивка и закуска. Единственный минус, что стоя.
Начальство, начиная с малюсенького произносило праздничные речи. Выступил - выпили. Закусили - следующий.
Всё хорошо, всё замечательно. Было бы лучше, кабы знали, почему поздравители помалкивают, что Христос Воскресе.
Понятное дело, меж собой-то мы похристосовались. А начальство, оно же грамотное ему видней, как теперь полагается.
Прошел час или около. Народишко застоялся. Пожилые запели.
